Евгений Аврутин - Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия
– Так это тот барчук, который псарей саблей рубил?
Саша, и прежде не скрывавшийся, чуть привстал, чтобы свет факела осветил его лицо, и громко сказал, глядя на графа: «Да, тот самый».
– Из Белецких, значит, будешь? – медленно проговорил граф, переведя взгляд на Сашу.
– Из них, – спокойно ответил Саша, хотя голос подрагивал от напряжения. Если прежде его правая рука придерживала рукоять пистолета – совет Данилыча, – то теперь легла на эфес сабли.
– С отцом не встречался, дядюшку, Льва Иваныча, встречал на Войне. Храбрец, только пить не умел. Пить-то научился?
– Нет, – ответил Саша и, вспомнив покосившиеся избы графских владений, добавил, не удержавшись: – Только хозяйство вести.
Изметьев пристально взглянул на Сашу, верно, пытаясь понять слова про хозяйство. Понял.
– И ты в дядюшку, – наконец сказал он, – раз на моих людей с саблей пошёл. Трудное дело, у меня лихие молодцы, других не держу.
Джейн не очень понимала разговор, зато чувствовала, что Саша может его подпортить. Толкать его в бок, как толкнула бы Лайонела, она не стала, а просто продолжила рассказ.
Дошло до происшествия в Ивановке.
– И чего же ваша дуэнья, Катерина Михайловна, против моей воли пошла? – спросил граф.
Катерина Михайловна хотела ответить, но Джейн опередила её и тут.
– Господин граф, я сама попросила своих спутников вмешаться, – сказала она, слегка дрожа от волнения: все же это было враньё.
– Вот как, голубушка, – медленно произнёс граф, но тут же перешёл на французский язык: – Почему же вы так сделали?
Его лицо из заинтересованного стало таким же суровым и беспощадным, как недавно. Джейн чуть не задохнулась от этого взгляда. Но она тут же представила Алексея и Лизу, со связанными руками, брошенными на снег или на пол, под этот взгляд. И внезапно нашла слова.
– Господин граф, я была уверена: произошла ошибка и ваши слуги неправильно поняли ваш приказ. Я не могла поверить, – быстро продолжила Джейн, не дав графу себя перебить, – что этих несчастных людей преследуют по вашему распоряжению. Катерина Михайловна представила мне вас как ценителя английской культуры. Саша сказал, что вы участвовали в великой войне с тираном Бонапартом. Благодаря мечу в вашей руке был свергнут произвол тирана всей Европы, – Джейн даже сама вздрогнула от своего благородного стиля. – Поэтому, когда я узнала, что ваши слуги с плетьми поскакали вслед двум людям, вся вина которых лишь в том, что они любят друг друга, я подумала, что это или ошибка, или шутка. Я гляжу в ваши глаза и не верю, что вы могли отдать такой приказ. И даже если вы его и отдали в шутку, он непременно будет отменён. Если же вспомнить ваш вопрос, положивший начало нашему знакомству, отвечаю: здесь их нет.
Джейн замолчала. Она сама не верила, что может столь лихо выдержать пафосный тон.
Граф, тоже молча, смотрел на неё. «Может, он плохо понимает и французский?» – предположила Джейн.
И тут граф Изметьев рассмеялся. Он хохотал с каждой секундой все громче и громче. Холопы сначала захихикали, потом тоже захохотали. Впрочем, как заметила Джейн, ни один из них не пытается хохотнуть громче барина.
– Ну, потешила, голубушка, – наконец сказал граф и опять обратился к Джейн по-французски: – Леди, вам повезло родиться в свободной стране, среди цивилизованного народа, соблюдающего закон не из страха, но по внутренней честности. В России же со слугами без плётки обращаться нельзя («Либерал с арапником», – зло прошептал Саша). Моль, дрянь беспросветная, человечки, – опять по-русски добавил он и зыркнул на холопов – те чуть из сёдел не попадали. – Леди, уважая ваш юный возраст, я не намерен разубеждать вас в ваших ошибках. Вы достойная дочь вашего отца. Мне жаль, что ваша королева вступила в противоестественный союз с наследником Бонапарта, но я не потерял уважение к Англии и после этого. Желаю вам удачи в путешествии.
Джейн сделала книксен.
– Под Севастополь, значит, собираетесь, – обратился граф уже к Катерине Михайловне. – Может, вам коней переменить?
– Благодарствую, – ответил Данилыч, – только наши кони для такой дороги проверены.
– Говоришь, мои кони хуже? – взъярился было граф, но взглянул на Данилыча, и гнев уступил любопытству.
– Так это ты моих людей кнутом в Ивановке вздул?
Данилыч подтверждающе поклонился.
– Тимошку и Рябого побить невелика наука. Вот как ты со Стёпкой и Ванькой Косым справился? – сказал граф, явно не ожидая ответа на вопрос. – Попробуй-ка Мишку побить, хоть с кнутом, хоть без кнута, – показал он на своего кучера, изрядного здоровяка.
– Не могу, ваше сиятельство. Я людей для потехи не бью.
– Ах так вот! – азартно сказал граф. – А так? – И показал какую-то купюру. Потом вынул ещё одну, потом третью.
Джейн видела, что это деньги, но не знала какие. Зато прекрасно понимала злое чувство на лицах холопов: «Да я за такой капитал и с медведем подерусь».
– Ваше сиятельство, человек я наёмный, – лукаво ответил Данилыч. – Барыне решать.
Катерина Михайловна улыбнулась и покачала головой.
– Ах так! Иди ко мне в кучера. Оклад положу, как управителю, слово дам, что пальцем не трону.
– Не могу, ваше сиятельство. Я служить Катерине Михайловне надолго подрядился.
И опять лицо Изметьева побагровело. Но Джейн взглянула на него с лёгкой тревогой, и он, казалось, выдохнул гнев.
– Повезло тебе, голубушка, со слугами. Ладно. Вели кучеру гнать скорей, пока я не передумал. Эй, дать путь. А вам, леди, счастливо доехать.
Верховые съехали с дороги. Джейн было страшновато ехать мимо них, но она поняла, что графские псари глядят на Данилыча с ещё большей опаской…
Минуты через три сзади опять послышался стук копыт.
– Передумал его сиятельство? – удивилась Катерина Михайловна.
Подскочил один всадник и протянул корзину.
– От его сиятельства вам в дорогу. – И помчался обратно.
Катерина Михайловна улыбнулась:
– Хорош погребок! Шампанское, мадера. Не будь пост, хоть открой с радостей. И как вам, Джейн, наш тульский Фрон де Беф[74]?
– Лев Иванович понравился мне гораздо больше.
– Таких помещиков, как мой дядя, в России немного, – заметил Саша.
– К счастью, таких, как Изметьев, тоже, – добавила Катерина Михайловна. – Боюсь, кстати, что через час он пожалеет о своём великодушном поступке, и наши молодые ещё не в полной безопасности. Но мы все вместе подарили им несколько часов, а за это время метель, надо надеяться, занесла следы.
Глава 6, в которой критские греки оказываются не самым страшным врагом английского путешественника, а Джейн знакомится с прошлым Данилыча и узнает на практике, что благочестие имеет свои положительные стороны
Вперёд, сыны отчизны милой!
Мгновенье славы настаёт.
К нам тирания чёрной силой,
С кровавым знаменем идёт!
Место для исполнения «Марсельезы» было самым подходящим – гавань Марселя. Под звуки гимна Революции и Первой империи «сыны отчизны милой» маршировали к трапу и поднимались на борт судна, идущего в Чёрное море.
Прошлым летом и осенью, когда из Марселя отплывали первые полки, в гавань собирались тысячи горожан с цветами и трехцветными лентами. Уважаемые дамы просто кричали виват, а симпатичные девицы выкликали солдат по именам, советуя беречь себя в бою, покрыться славой и привезти какой-нибудь русский сувенир: соболью шубу или казачью уздечку.
Весной 1855 года прежний энтузиазм приостыл. Горожане не толпились, а девицы просто не успевали познакомиться с солдатами, которые прямо с вокзала шли в порт: линейная и лёгкая пехота, артиллерия, кавалерия. Воинов, отплывающих к подвигам, что оказались не под силу их предшественникам, провожал лишь оркестр, да ещё отдельные зеваки, которым больше делать было нечего.
– Вы не находите любопытным, мистер Вильямс, что наших доблестных солдат отправляют под Севастополь с куда меньшей помпой?
– Это потому, что наши солдаты нанимаются за деньги, а лягушатники платят своим солдатам музыкой. И не родись я англичанином, все равно предпочёл бы британский вариант. Если ты скопил хоть какие-то денежки, то музыку найдёшь сам.
– Правда ваша, мистер Вильямс. Как вы думаете, долго ли ещё продержится Севастополь?
Катон Старший[75] неизменно повторял: «Карфаген должен быть разрушен». От него произошла особая порода людей, твердящих одну и ту же фразу или задающих один и тот же вопрос, даже если на него получен окончательный ответ или стало окончательно ясно: ответа не предвидится.
Энтони Миллер, негоциант из Бристоля, относился именно к таким наследникам Катона. С того момента, когда его торговый партнёр уговорил его в длинном письме собрать нужный капитал и отправиться под Севастополь, он задавал один и тот же вопрос, сначала в Англии, а потом и в поезде Гавр – Марсель: Миллер торопился. Так как единственным попутчиком, говорящим по-английски, оказался другой негоциант – Джон Вильямс, – тоже спешивший к осаждающей армии, вопрос был задан не меньше двадцати раз.
