Собрание сочинений Яна Ларри. Том третий - Ларри Ян Леопольдович
— Ну, тогда приходи ко мне!
— Не могу! Папа ушел, а я сижу одна с Лилькой! Приходи поскорее!
— У меня твердый план! — закричала я. — Сегодня никак не могу! Я даже разулась, чтобы твердо выполнить план.
— Дура! Нет, это не тебе! Это Лилька мешает говорить о загадочной тайне. Просит, чтобы я ей открыла тайну. Понимаешь? Такая микроба маленькая, а ей уж подавай тайны. Уйди сейчас же, или я начну тебя воспитывать! Это не тебе, не тебе. Это все с Лилькой воюю! Ну? Придешь?
— Не могу, понимаешь? Дала твердое слово никуда не ходить, пока не выучу все задачи по арифметике. А Лильке не смей говорить. Разболтает всем твою тайну. Сегодня же разболтает!
— Тогда приходи скорее сама!
— Ой, Валя, какая ты! Я же сказала — не могу. Лучше и не проси. У меня же такое твердое слово. Ты ведь знаешь меня!
— Ну, на минутку-то можешь забежать?
— Нет, нет! Никак! Впрочем, возможно, что минут через двадцать я сумею прийти к тебе. Ну, в крайнем случае, минут через десять или через пять. В общем-то, никуда не уходи! Я уже иду!
Да и как же я могла не пойти? Нельзя же быть эгоисткой! Валя все-таки мучается со своей загадочной тайной, а я буду сидеть и выполнять свой твердый план?
Надо не только о себе думать, но и о своих друзьях. У меня, конечно, железная сила воли. Я могу и завтра узнать эту тайну. Ну а как же Валя? Можно ли ее оставить вдвоем с тайной? Она же мучается, наверное. Я и по себе знаю, как трудно хранить одной какую-нибудь тайну. Но зато когда поделишься с кем-нибудь секретами, — сразу становится легко на сердце.
Ну, и кроме того, нельзя же готовить уроки и в то же время думать о тайне. Это все равно, что одной рукой играть на пианино, а другой дрова колоть.
Пойду, а уроки приготовлю завтра. Встану пораньше и приготовлю.
Ну, вот и дописалась!
По арифметике в четверти — двойка! Пятерок только две. Четверка — одна. Все остальные отметки — тройки!
Папа со мной не разговаривает. Мама не замечает меня. Даже в магазин не посылает.
Сегодня дядя Вася спросил:
— Почему все так смешалось в доме Сологубовых? Что происходит у вас? Кто чем недоволен? Ты не покажешь мне свой табель? Уж не твои ли отметки всему причина?
Я сказала, что табель у бабушки, а сказала так потому, что мне просто стыдно было показывать свои отметки дяде Васе. Ведь если он увидит двойку, тогда пропадет все его уважение ко мне.
И вдруг я подумала: «А что будет со мной, если я останусь на второй год?»
Это ужасно!
Все ребята перейдут в следующий класс, а я буду только издали смотреть на них. Лийка Бегичева выпятит губы и скажет:
— Ах, эта Сологубова? Да, да, я помню ее. Она когда-то училась со мною, но была такая глупая, такая неразвитая — просто ужас! В каком-то классе она отстала от нас.
Потом все кончат школу, а я все еще буду школьницей. Все начнут работать, а я буду решать задачки и получать отметки.
И все из-за этой книги.
Вместо того чтобы учить уроки, я сидела и записывала разные глупости.
Потом я снова представила себе, как я встречу через несколько лет своих ребят на улице. Они возвращаются с работы, а я иду им навстречу с книжками в руках.
— Привет школьницам! — кричит Славка. — Сколько получила двоек сегодня?
Дюймовочка, конечно, заступится за меня и скажет:
— Как не стыдно обижать ребенка! Не у всех же хорошие способности. Не обращай внимания, Галочка! Вот, возьми на конфетки! Бери, бери, не стесняйся. Я теперь сама зарабатываю деньги, а тебе где же их взять?
Мне захотелось уткнуться головою в подушку и реветь до потери сознания.
Кончено! Никаких книг! Никаких записок! Больше слова не запишу в эти тетрадки.
А может, порвать их?
Порвать или не порвать?
Не зная, как мне поступить, я загадала на Мурзика. Если он мяукнет, когда я его поглажу, — сохраню записки на память, а если Мурзик ничего не скажет по-своему, по-кошачьему, — разорву.
Я подошла к Мурзику. Он лежал, развалившись на диване, подняв лапки так, будто сдавался в плен. Я погладила его… Он потянулся, показал розовый язычок и, сладко зевнув, мурлыкнул: «Мяу».
Значит, придется сохранить тетрадки. Но вот на этой, на последней страничке я ставлю загадочный, таинственный знак и записываю торжественно клятву:
Я буду самая последняя дрянь, если не исправлю отметок и если останусь на второй год. И тогда пусть презирает меня весь мир и все ребята нашего двора и нашего класса.
Клянусь!
Клянусь!
Клянусь!
Часть вторая
Вот она, моя смешная, моя глупая мечта!
Перелистывая помятые страницы, я чувствую, как щеки мои краснеют, как всю меня бросает в жар. Неужели это я писала? Все эти глупости?
Как быстро все-таки меняется человек! И как незаметно!
Когда я приехала из пионерского лагеря и пыталась надеть свое любимое голубое платье, оно затрещало по швам. Вот как выросла я за одно лето. Да и сама я очень изменилась. Даже удивительно, как изменилась. Стала гораздо серьезнее, и мысли у меня появились уже другие. Летом я читала много хороших книг, и, кажется, чтение принесло мне большую пользу. Да и вообще с переходом в шестой класс чувствуешь себя как-то совсем по-иному. Во всяком случае, я уже знаю, что теперь не буду играть ни в секреты, ни в классы, ни в пятнашки, ни в прятки. Сейчас мне интереснее проводить время среди взрослых, слушать их разговоры, советоваться с ними, спрашивать их обо всем, что в прошлом году меня совсем не интересовало. Как жаль, однако, что взрослые и сейчас еще смотрят на меня, как на ребенка. А мне ведь уже тринадцать лет. Через три года я получу паспорт, но, к сожалению, взрослые думают, будто детство продолжается и после тринадцати лет.
Тринадцать лет! Ужасный возраст! Играть с девочками десяти и одиннадцати лет мне уже не хочется. Да и они теперь не подходят ко мне. Для них я уже взрослая, и они просто стесняются меня. Взрослые же смотрят на меня как на младенца. И получается так: ты и не взрослый и не ребенок, а что-то вроде карлика с бородой из сказок Гримма.
Хотелось поговорить с дядей Васей, но его нет в городе. Он уехал на практику еще в начале лета, и мне просто не с кем посоветоваться. А за лето накопилось столько разных вопросов, на которые самой не так-то просто и ответить. Почему бы, между прочим, не открыть такие справочные киоски в городе, в которых каждый мог бы получить ответ на любой вопрос? Интересует меня, например, для чего живет человек. Я подаю письменный запрос и тут же получаю справку. По-моему, это не так глупо. Существуют же справочные киоски, где разъясняют, когда идут поезда, кто где живет, как найти какое-нибудь учреждение. Я думаю, что многим нужны справочные киоски и по всем другим вопросам.
Сегодня приехал дядя Вася. Увидела я его и подумала: что с ним такое? Он стал меньше ростом и совсем уже не таким выглядит, как полгода назад. Я не удержалась и сказала:
— А знаете, дядя Вася, вы как будто поменьше ростом стали.
Он засмеялся.
— Это ты выросла, а я все тот же. Честное слово, не обманываю. Но ты-то, ты-то какая длинная! Так вымахала за лето, что и не узнать даже.
Я разговаривала с ним целый час. Между прочим, он спросил, как подвигается моя книга о школе.
— Ты говорила как-то зимою, что пишешь книгу. Ну, и как? Хоть показала бы свое творчество. Как знать, может, живу я рядом с будущей знаменитостью, с классиком советской литературы и не подозреваю даже об этом.
— А вы смеяться не будете?
— Это почему же я должен смеяться?
— Ну… Дело в том, что там написаны разные глупости. Очень все детское! Не настоящее!
— А ты торопишься стать взрослой? Напрасно!
Разве детство людей — самое грустное в их жизни? Нет, Галочка, детство человека — это и есть, может быть, его самое настоящее, самое радостное, самое светлое, самое важное. Взрослой ты будешь, но детство твое никогда уже не повторится. Поэтому и в детстве надо жить по-настоящему.