Илья Дворкин - Львы живут на пустыре
Просто она должна понять, что он никогда больше так не поступит. А если не поймёт, тогда говори не говори — всё равно не поможет. Слишком это серьёзно. Не шуточки. Слова тут не нужны.
«Мне уже не больно»
Эва не любила, чтобы смотрели, как она репетирует.
Но в этот раз Витька всё-таки пришёл в цирк. Он попросил, и Эва ему разрешила.
Он помогал натягивать сетку. Дело это было непростое. Надо, чтобы вся площадь сетки была натянута равномерно. Но и сильно перетягивать было опасно: о жёсткую сетку запросто можно было разбиться.
Всем этим премудростям учил Витьку Ян.
В общем-то, к сеткам, трапециям и тренировкам гимнастов он никакого отношения не имел. Но там была Эва, и Ян не мог допустить, чтобы её страховал кто-нибудь другой.
— Ян её ух как знает. Всегда была чертёнок. Ян её колясочка возил. Из колясочка тоже падала, — говорил Ян.
Он смешно выговаривал букву «ч». У него получалось «шертёнок», «колясошка». Как-то Витька спросил:
— Ян, а где Эвина мама?
Лицо Яна сразу сделалось хмурым и печальным. Он долго молчал, потом сказал одно только слово:
— Разбилась.
И снова замолчал надолго. Витька думал уже, что Ян забыл о нём, но Ян снова заговорил. Каким-то глухим, непохожим голосом.
— Карл Хансович очень плакал. И Ян плакал. Эва не понимала. Она была во-от такая — маленький, маленький. Потом подросла, узнала, Карл Хансович не хотел, чтобы Эва цирк работала. Запрещал. Она всё равно стала. Как мать. Большой разговор был. Карл Хансович кричал. Эва плакала. Всё равно стала. Такая она, Эва, — ласково закончил Ян.
До этого разговора Витька удивлялся: почему Карл Хансович никогда не смотрит выступления Эвы?
Он заметил, что, как только объявляли Эвин номер, Карл Хансович совсем уходил из цирка и сидел в фургончике, пока выступление не кончится.
«Как же он боится за неё, если даже глядеть не может?! — думал Витька. — А я-то считал, что он только о своих зверюгах и думает».
Эва репетировала новый номер.
Конечно, Витька и раньше знал, что нужно много работать, чтобы выступать так, как Эва. Но только теперь, поглядев на её тренировку, он понял всю тяжесть этой работы.
Та лёгкость, с какой Эва летала под куполом, когда казалось, будто это очень просто, будто это получается само по себе, доставалась тяжким трудом.
Витька смотрел, как Эва десятки раз повторяет какое-нибудь движение, какое у неё при этом напряжённое, заострившееся лицо, и не понимал, откуда в этой маленькой хрупкой девчонке столько силы и упорства.
Он спрашивал её об этом, но она молчала или переводила разговор на другое.
И только однажды она просто ответила:
— Я очень люблю это, Витька.
Витька хорошо запомнил, как ему стало нестерпимо стыдно тогда. Он почувствовал себя совсем слабым сопливым мальчишкой. И мысли свои запомнил. Витька подумал тогда, что он бездельник. Глупый и ленивый бездельник. И жизнь его идёт неторопливо и спокойно, как у сонного судака.
Одно у него дело — учиться, и то он делает через пень-колоду.
В последнее время бабушка заметила, что Витька стал какой-то на себя не похожий — тихий и задумчивый.
Она даже испугалась — не заболел ли. А пугаться было нечего. Бабушка могла радоваться.
Эва плавно перевернулась в воздухе, красиво прогнувшись и распластав руки. Витька залюбовался ею.
Вновь, уже в другую сторону, полетела она, снова раскинула руки на миг, в высшей точке полёта остановилась, как бы повисла в воздухе и… не достав нескольких сантиметров до рук партнёра, камнем упала вниз.
Витька сжался от ужаса. Но Эва бесшумно коснулась сетки, мягко подпрыгнула два раза и соскочила на манеж. Лицо у неё было бледное, на плече виднелся красный ромб — след от сетки.
Витька с шумом выдохнул воздух и встал.
— Хватит, Эва! Надо кончать. Хватит. Устала ты, — крикнул Ян.
— Действительно, Эвочка, довольно. Завтра доработаем, — сказал один из партнёров.
Но она упрямо вздёрнула подбородок и молча полезла по лестнице.
Витька почувствовал, как тело его напряглось, а в животе под ложечкой разлился холодок.
Он тревожно взглянул на Яна, и тревога его увеличилась.
Ян стоял, вцепившись в край сетки, тоже весь напрягшийся, будто он держал на спине что-то очень тяжёлое.
Эва начала раскачиваться. Быстрее, быстрее.
Она достигла невидимой, известной одной ей точки, и разжала руки.
И сейчас же Витька каким-то шестым чувством понял, что она не достанет до протянутых к ней рук.
Он вскочил, всем телом следуя за полётом Эвы, стараясь помочь ей, передать хоть частицу своей силы.
Эва снова застыла в воздухе совсем рядом с перекладиной. Видно, понимая, что не дотянется, она сделала судорожное некрасивое движение и второй раз ахнула вниз.
Падала она наклонно к сетке, на самый её край; вскользь ударилась об неё, подскочила и упала на манеж.
Витька заорал и бросился к ней. Ян был уже там и держал Эву на руках.
Она лежала, безжизненно запрокинув голову с закрытыми глазами. Ян осторожно положил её на манеж, приподнял ей голову.
Эва будто во сне почмокала губами и открыла глаза.
— Папе не говорите. Только папе ничего не говорите, — быстро пробормотала она и попыталась приподняться.
Она оперлась на руку, застонала и снова легла на тырсу.
Ян поднял её.
— Рука! Что-то с рукой, — сказала Эва.
— Молчи уж, девчонка, — яростно прошипел Ян и что-то добавил по-латышски, — наверное, выругался.
Эва улыбнулась и здоровой рукой обняла его за шею.
— Всё в порядке, Ян. Ты не бойся. И ты, Витька, тоже не бойся. Мне уже не больно.
Все люди хорошие
Эва вывихнула руку. В плече. Все очень жалели её. Один Карл Хансович, казалось, был доволен.
Он ходил весёлый, улыбающийся и насвистывал громкие марши.
Витька как-то не выдержал и враждебно сказал:
— Чему тут радоваться? Не понимаю.
Карл Хансович взъерошил ему волосы и весело сказал:
— Правильно. Ничего ты не понимаешь, бессонный рыцарь. Ты глупый. Я теперь недели две буду спокойно спать. А ты?
Витька улыбнулся и ответил:
— И я.
— Ну, то-то же!
Эва ходила с подвязанной рукой. Они с Витькой целыми днями теперь пропадали на речке.
Забрасывали удочки и разговаривали.
Вернее, почти всё время говорила Эва. Витька слушал.
Ей было о чём рассказать. Глядя, с каким вниманием слушает её Витька, она делала это с удовольствием, А он боялся перебивать и только изредка спрашивал о чём-нибудь.
Когда рыба клевала, Витька злился, потому что Эва умолкала и азартно глядела на поплавок.
Он даже жульничал и нарочно не насаживал червяков. Делал вид, что насаживает, а сам забрасывал удочки с голыми крючками.
Особенно любил он слушать о море.
— Какое оно? — спрашивал он. И Эва немножко терялась.
— Не знаю. Сразу и не скажешь, — задумчиво говорила она. — Оно большое. Такое большое-большое. И синее. И очень красивое. И доброе. Оно качает на волнах. Ласково-ласково.
Витька представлял себе синее море с белым треугольником паруса, — такое он видел на картинке. И другое — бурное и могучее, — такое показывают в кино.
И они надолго умолкали, каждый думал о своём.
— Счастливая ты, Эва, — говорил Витька, — ты всё видела.
— Ты тоже увидишь, Витька. Тебе даже лучше. Ты всё можешь увидеть в первый раз. Даже море. Я тебе завидую.
Витька недоверчиво хмыкал, а Эва кивала головой и говорила:
— Правда, правда, завидую. Я бы очень хотела в первый раз увидеть море. Это так здорово! Но я уже не могу. Я уже видела.
— Смешная ты! Как же можно такому завидовать? — говорил Витька, а сам удивлялся мысли, что незнание чего-нибудь может обернуться другой, неожиданной стороной.
Однажды к ним подошёл тот самый мальчишка, с которым подрался Витька.
Он сел рядом с ними и сказал:
— Привет.
— Привет, — ответил Витька и насторожился, весь подобрался.
— Чего же ты сразу не сказал, что вы из цирка? Витьке очень польстило это «вы», но он осторожно спросил:
— А что бы тогда было?
— Ничего бы не было — драки не было.
— Почему?
— А так… Уважаю циркачей. За смелость.
Он помолчал, потом добавил:
— А с Федькой я больше не вожусь. Он трус. Я его отлупил.
Эва улыбнулась. Мальчишка тоже заулыбался и оказался симпатичным парнем.
— А я видел, как ты летаешь, — уважительно сказал он Эве. — Приходите ко мне туда, — мальчишка махнул рукой, — где мы с ним это… Ну, вы знаете куда. У меня лодка есть. Покатаемся.
— Придём, — сказала Эва.
Мальчишка встал.
— До свиданьица, — сказал он и, уходя, с почтением посмотрел на Эвину перевязь.
— Вот видишь, какой он хороший. Все люди хорошие. Только иногда не знают про это, — сказала Эва.
