Израиль Меттер - Сердитый бригадир
Жила она с отцом рядом с почтой. Несложное хозяйство Женя привыкла вести давно; готовила обед на два дня и кастрюли летом на ночь опускала на верёвке в колодец, а зимой выносила в сени.
Узнав своего отца поздно, она полюбила его не только привычной любовью дочери, но ещё испытывала к нему благодарность за то, что он, наконец, нашёлся. Он тоже встретился с ней уже тогда, когда у Жени был кое-какой жизненный опыт; все годы войны, тоскуя по семье, он представлял себе дочь тем беззаботным ребёнком, с которым ему пришлось расстаться в июне сорок первого года. И отец и дочь старались вознаградить друг друга за долгие годы разлуки.
Они не произносили каких-нибудь особенно нежных слов, отношения у них были серьёзные. Может быть, даже по своему положению в семье Женя была выше отца. От неё зависел быт, хозяйство, и отец слушался её в домашних мелочах. Он отдавал дочери свою получку, оставляя себе только на папиросы. Иногда Женя подсовывала ему в карман какие-нибудь сэкономленные деньги; отец делал вид, что не замечает этого.
Когда у него изнашивались вещи, одежда или обувь, Женя шла с ним в сельпо и выбирала то, что было нужно ему и возможно по их средствам. Она заставляла его внимательно примерять ботинки, щупала рукой, не жмёт ли, и даже говорила:
— А теперь пройдись. Ну, как, хорошо? Удобно?
Иногда настойчиво просила его:
— Пожалуйста, не донашивай носки до таких дыр. Как немножко протёрлось, снимай сразу, я заштопаю.
Зимой на почте легко справлялись со своей работой, а летом, в страдную пору, приходилось туго: появлялось в селе много приезжих, привозили из Бендер огромные брезентовые мешки с письмами, чаше верещал коммутатор, — рук не хватало.
Ещё под Лугой Женя привыкла помогать отцу, и здесь, в Р., в свободное от занятий время она старалась выпросить для себя мелкие служебные поручения. Сортировать письма и стучать штемпелем по конвертам было не так уж интересно, а вот заменять телефонистку на коммутаторе Жене нравилось. Эта работа была ей по душе, и делала она её, пожалуй, не хуже, чем настоящая телефонистка, которая одновременно принимала на почте переводы и посылки.
С полу ей было не достать до штепселей, и поэтому приходилось стоять на стуле, что сперва очень смущало её, но потом она привыкла. Наушники и микрофон рассчитаны на взрослых: всё было велико для Жениной головы. Как она ни подгоняла ремешки, приборы сползали на сторону.
Жители села постепенно привыкли видеть девочку на коммутаторе. Забегая на почту, они говорили ей те слова, которые и положено говорить телефонистке, когда надо срочно получить разговор.
Иногда толпились перед барьером несколько человек и все наперебой просили разными голосами:
— Как там Бендеры: отвечают?
— Женя, будь человеком, дай мне срочно райпотребсоюз!
— Женечка, мы же вчера пармен начали снимать, мне же тара нужна!..
Бывало, что в это же время звонили из монастыря и бархатный голос настоятеля заполнял трубку:
— Не откажите в любезности соединить меня с кишенёвским собором.
Маленькие руки летали по коммутатору, как воробьи. Правая вертит ручку индуктора, левая вставляет и вынимает штепселя. Женя работала с жаром. Волнение клиентов передаётся и ей.
— Бендеры!.. Бендеры!.. Да что ты, заснула?
— Райпотребсоюз, отвечайте «Красному садоводу»!..
— Кончили? Надо совесть иметь. У людей пармен начали снимать!
— Товарищ настоятель, сейчас даю Кишинёв… Попросите, пожалуйста, чтоб у вас на колокольне потише звонили, совершенно невозможно работать…
Она знает всё, что делается в районе. Имена отличников урожая, фамилии лодырей, прогульщиков, цифры, проценты, планы — всё это проходит через её руки. Далеко не каждому в районе известно, что ей двенадцать лет. Это позволяет Жене разговаривать по телефону очень независимым тоном. Да и не только по телефону…
Бывает, что ещё с порога человек слышит пронзительный Женин голос:
— До каких пор вы будете задерживать сводки? Уже три раза из района звонили.
— Товарищ Чубаров, что ж у вас яблоки осыпаются? Неужели трудно было, как в «Ворошилове», подпорки поставить?
— Мы, Женечка, ставили, — извиняющимся тоном говорит рослый бритоголовый председатель «Красного садовода». — Ветер, понимаешь, ночью поднялся, их и осыпало.
— Сколько яблок побило! — сурово выговаривает Женя.
— Так мы ж не нарочно…
— Теперь, небось, придётся пускать всё на компот?
— На компот, на варенье, на повидло, — вздыхает Чубаров.
Женя любит и компот, и варенье, и повидло, но она говорит:
— Безобразие какое!
2В тот год урожай винограда и яблок был необыкновенно велик. Он спутал все планы уборки: яблоки поспевали раньше срока, поздние сорта наступали на ранние, да и самое количество фруктов ошеломляло людей. Казалось, что на деревьях нет листьев: настолько они были усеяны яблоками. Гнулись подпорки, некоторые стволы раскалывались пополам от тяжести ветвей.
Всё чаще по утрам земля была усыпана «падалкой» — опавшими за ночь яблоками, — их не успевали собирать; они лежали поначалу свежие, жёлтые, краснобокие, золотистые, затем на них начинали появляться пятна, в воздухе стоял густой, дурманящий запах.
В «Красном садоводе» работали с раннего утра до поздней ночи. Всё, что положено было сдать государству, давно сдали, а деревья стояли отяжелевшие от плодов, и казалось, не будет конца уборке.
Чубаров часто звонил из правления колхоза в район и передавал сводки.
Женя хорошо знала голоса своих абонентов и даже по тону научилась распознавать их настроение. Уже дней десять подряд она слышала, как Чубаров глуховатым, севшим голосом сообщает в Бендеры столбцы цифр. Однажды после очередного звонка она спросила:
— Кончили?
Слышно было, как Чубаров вздохнул в трубку, а потом ответил:
— Кончил.
— А вы не расстраивайтесь, дядя Петя.
Чубаров помолчал, потом спросил:
— В «Ворошилове» сколько убрали?
— Восемьдесят три процента.
— Ну вот видишь, а ты говоришь, — не расстраиваться. Мы ещё до семидесяти не дотянули.
— У вас же народу меньше, — попробовала успокоить его Женя.
— Старая песенка, — сварливо сказал Чубаров, словно не он был председателем колхоза, а Женя.
— Что же теперь делать? — спросила Женя.
— Главное, чтоб ветра не было… А ты, собственно, кто такая, чтоб у меня отчёт спрашивать?
Женя не поняла, шутит он или говорит серьёзно. Она обиделась:
— Я вам всегда Бендеры вне всякой очереди даю. Мне вас нисколько не жалко. Мне яблок жалко.
— Для тебя, племянница, на всю зиму хватит, — уныло пошутил Чубаров. — Приходи завтра в кладовую, угощу.
— Очень нужно! Как будто я для себя! В «Ворошилове» вон восемьдесят три убрали, а у вас до семидесяти никак не дотянут.
— Ну, это, знаешь, не твоё дело! — рассердился вдруг всерьёз Чубаров. — Каждая девчонка будет указывать!.. Давай мне ещё раз Бендеры!
Он услышал, как что-то зашуршало и защёлкало в трубке, а затем тоненький Женин голос сказал:
— Бендеры!.. Бендеры!.. Тоня, дай первого секретаря райкома товарища Глущенко…
— Ты что делаешь? — испуганно спросил Чубаров. — Мне Глущенко не надо, мне исполком надо…
Но в трубке снова защёлкало, и послышался далёкий голос бендерской телефонистки:
— Товарищ Глущенко? Вас вызывает «Красный садовод».
— Привет, Николай Михайлович, — сразу вспотев, сказал Чубаров.
— Здравствуйте. Давненько не звонили. И всё не поймать вас, товарищ Чубаров.
— Да я, Николай Михайлович, на месте не сижу. Бегать приходится высунув язык.
— А вы не высовывайте, — посоветовал Глущенко. — Без этого легче. Как у вас дела?
— Помаленьку движутся. С государством рассчитались…
— А посвежей сведения есть? — спросил секретарь.
Чубаров секунду помолчал, стискивая трубку в руке:
— Плохо дело, товарищ секретарь. Не управляемся с уборкой.
— Это я тоже слышал.
— Народу у нас маловато. А уродилось, сами знаете, сколько.
— Интересно, — сказал Глущенко. — Получается, товарищ Чубаров, что плохой урожай вам больше подходит, чем хороший?
Чубаров молчал. И вдруг вместо его хрипловатого голоса Глущенко услышал тоненький голосок телефонистки:
— Можно в воскресенье субботник устроить.
— Это кто предлагает? — спросил секретарь.
— Я предлагаю. С коммутатора. И не обязательно только в воскресенье. Сейчас вон какие длинные дни: можно двадцать раз успеть уроки сделать.
— Какие уроки? — не понял секретарь.
— Странно! — сказала Женя. — Какие бывают уроки? По арифметике, по письму, чтению…
— Николай Михайлович, — вмешался в разговор Чубаров. — Это почтаря дочка. Она у нас в школе учится.
— В каком классе?
