Виктор Бороздин - Там, где звенит Енисей...
— У меня нет жёлтого карандаша, — вдруг сказала Уля.
— Возьми, — протянула ей Нелё свой. — Ух, какой у тебя катер красивый! Это тот, что к нам за рыбой приходил, да?
— А почему из трубы как будто птички летят? — спросила Лида.
— Это не птички, — сказала Уля. — Это «у». Много «у». Катер так гудит: «У-у-у-у-у-у!..»
— Ой, какая я недогадливая! — засмеялась Лида. — А только почему твои «у» разноцветные?
— А катер весело гудит, — объяснила Уля, — он меня домой везёт.
— А я кита нарисовал! — крикнул Егорка и замахал рисунком. — Как он у нас в Енисее плавает.
— В Енисее китов нет, — твёрдо сказал Миша Тэсэдо, даже не взглянув на Егоркиного кита.
— А вот и есть, — не сдавался Егорка, — мне дедушка говорил!
— Дедушка!.. Так это, может, сто лет назад.
— Вовсе и не сто…
— Всё равно нету.
Миша ко всяким выдумкам был строг.
— А ведь правда, ребята, киты раньше заплывали в Енисей из океана, — сказала Лида, — когда ещё здесь не ходило столько теплоходов. Знаете, почему?
— Не-ет, — повернулись все к Лиде.
— Чтобы избавиться от моллюсков — это ракушки такие, они впиваются в китовую кожу, и от этого кит сильно мучается. В пресной воде моллюски не могут жить и отлепляются. Ну, а тот кит, которого Егорка нарисовал, наверно, ещё и любопытный, раз так далеко заплыл.
— И большущий, — обрадовался Егорка. — Смотрите: от берега до берега!
— А почему у него на спине солнце сидит? — удивились ребята.
На Егоркином ките и правда, растопырив оранжевые лучи, сидело весело улыбающееся солнце.
Егорка подёргал себя за вихор, пригладил, опять подёргал. Потом спросил:
— А как же без солнца? — И тут же ответил: — Однако, нельзя. Вот кит его и принёс.
Лида посмотрела на другие рисунки. На всех — над тундрой, над чумами, над бегущими оленями, даже над звёздами, которые бывают только ночью, — везде-везде светило жаркое солнце. Самое красное, самое большое, во весь лист, нарисовала Тая. Его заботливые лучи дотягивались до каждой веточки, до каждого цветка в тундре.
Уже больше месяца как солнце зарылось в сугробы и не показывается. Только в январе начнутся короткие зори. Не скоро ещё солнце растопит свою снежную берлогу и вылезет из неё, чтобы всё лето кружить над тундрой — утром, днём, вечером, ночью…
Все ждут его.
Живые картинки
Вечером, после ужина, когда уже нагулялись, на санках накатались перед сном, когда все предоставлены самим себе, Уля не знает, чем заняться. Она уходит в спальню — в это время там пусто, — берёт Катю, садится с ней возле окна и смотрит на улицу.
Напротив — стена дома. И крыша. Вот и всё. Больше ничего не видно. Стена почти чёрная, в трещинах, в морщинах, очень старая. А крыша — белая от снега. В этом доме живёт дядя Вася, истопник. Он в их школе каждый день печки топит. Дядя Вася старый, и лицо у него такое же тёмное, как стена дома, и на нём такие же морщины, и такие же снежные седины в усах и бороде, как сугробики, что пурга наметает на оконные наличники. Вот только шапка на нём серая, из волчьего меха, а на доме — белая.
Иногда мимо дома прошлёпают на лыжах мальчишки, пробежит Чердыш — их школьная собака, понюхает, поищет чего-то и убежит.
В комнате жарко, к печке притронуться нельзя, так огнём и пышет. Это дядя Вася её так раскалил. Дядя Вася боится, что им, «нулевишкам», будет холодно. И чего бояться? Ведь они все из тундры. В тундре ух какие морозы бывают! И опять тундра, родной чум, олени всплывают в Улиной памяти…
В спальню забежала Нелё.
— Ты что тут сидишь? — затормошила она Улю. — Сейчас телевизор будут показывать, бежим!
Телевизор у них в школе появился недавно, и ребята готовы смотреть хоть все передачи подряд. Но пионерская комната, где он стоит, небольшая, все не помещаются. Поэтому смотрят то первоклашки, то старшие ребята, а вот теперь дошла очередь и до «нулевишек».
— А что это — те-ле-вис? — тихонько спросила Уля.
— Это всё равно что кино, — уверенно пояснила Нелё.
Кино-то Уля видела, ещё когда была совсем маленькой.
Однажды к ним в стойбище приехал Красный чум. Это так называется: чум, а на самом деле это балок, домик на полозьях. В нём и показывали кино. На стене висела белая материя, и прямо по этой материи ходили люди, летал самолёт, машины ездили. Было очень здорово. А когда всё кончилось, ни на стене, ни на материи даже следов никаких не осталось. А ведь колёса-то у машин вон какие большие были!
В пионерской комнате на столах лежали газеты, журналы, на стенах висели разные рисунки. А белой материи, на которой должны были показывать кино, не было. «Может, на потолке будут показывать? — подумала Уля. — Он тоже белый и гладкий».
Но тут она увидела, что все ребята смотрят на красивый ящик, который стоит возле самой стены.
Егорка первым делом крутанул какую-то ручку, и оттуда сразу послышалось:
«Говорит Норильск. Восемнадцать часов, тридцать…»
Ух, как громко! Егорка поскорее крутанул ручку обратно.
А Уля встрепенулась:
— Подожди, может, там и моей мамы слова оттают…
— Как это — оттают? — удивились ребята.
Уля растерялась. Как им объяснить?
— Ну, бывает такой мороз… — Она остановилась. — Даже слова замерзают, льдинками становятся. Я видела: мама говорит с соседкой, а эти льдинки сыплются, сыплются, целый сугроб насыпался. Не верите? Их ведёрком зачерпнуть, насыпать в этот ящик…
У Лиды губы смешно задрожали.
— И эти замороженные слова разморозятся и заговорят, да?
— Тум-бум-чим-там-лим-пум!.. — затараторил Егорка, подпрыгивая.
— Чего это ты? — вытаращили глаза ребята.
— А это те слова в ведёрке перемешались.
Лида рассмеялась:
— Ну и сказки вы сочиняете!
Тут стекло ящика неожиданно засветилось, и там появилась совсем и не Улина мама, а другая женщина и стала что-то рассказывать.
Потом женщина исчезла, и послышались ребячьи голоса, смех. По узенькой дорожке, по траве пробежала наперегонки целая орава мальчишек и девчонок, одетых не в меховую одежду, унты и бокарики, а совсем почти голых, в коротких штанишках и платьишках без рукавов, — как их только комары не заедят! Вот они подбежали к речке, скинули рубашки, платья, тапочки и бросились в воду. Уля вся сжалась. Она-то знала, как этим ребятам сейчас должно быть холодно. Однажды, когда у них в тундре было лето, братишка Вовка рассердился на неё за то, что она без спроса взяла у него ножичек, и погнался за ней. Она бежала по самому краю берега и вдруг поскользнулась и полетела в воду, по самую шею. Ледяная вода сразу сцапала её, сдавила, заколола иголками. Она даже вскрикнуть не смогла, что там — вздохнуть не сумела! Вовка тогда очень испугался, помог ей выбраться на берег и потом всё твердил: «Бери мой ножичек, бери, мне его не жалко…» Может, у этих ребят речка горячая? Вон они смеются, плещутся, брызгаются. Только одна девочка почему-то в воду не полезла, а всё ходила по берегу и смотрела на тапочки и пальцем водила.
— Что она делает? — спросила Уля.
— Считает, — ответила Нелё.
— А зачем?
— Наверно, чтобы знать, сколько ребят в речке.
— А зачем?
Нелё только отмахнулась — не мешай!
Вот всегда так. Когда Нелё не может что-то объяснить, никогда не скажет, что не знает.
Потом показались дома, деревья… Потом послышался топот, и по дороге верхом на каком-то непонятном олене проскакал босоногий мальчишка.
— Ой, какой смешной олень, длиннохвостый! — засмеялся Саня Маймаго.
— Это, ребята, не олень, это лошадь, — поправила Лида.
Потом показали лошадь с двумя острыми рогами, и оказалось, что это совсем и не лошадь, а корова.
Нелегко было ребятам разобраться в том, чего они никогда ещё не видели. А не видели они пока ещё многое. Например, как растут морковь, капуста, которые им дают на обед, картошка, репка, лук… Огородов-то в тундре, на мерзлоте, нет. И садов нет. И как румянятся на ветке яблоки, спеют груши, сливы, северянам неведомо.
Зато уж в том, что растёт у них в тундре, они хорошо разбираются. А в тундре летом полным-полно ягод — голубики, морошки, даже красной смородины, целые россыпи среди мхов, чёрно-сизые, рыжеватые, красные… Так и смотрят на тебя. Ребята наедаются ими досыта. А впрок не собирают. Ведь не будешь, кочуя по тундре, возить с собой бочки мочёной морошки да маринованных грибов. Грибов в тундре тоже полно: розовые, бурые шляпки сыроежек, маслят, надберёзовиков — любимого лакомства оленей — выглядывают повсюду. Да, да, надберёзовиков. Ведь в тундре-то, на вечной мерзлоте, берёзка крошечная, карликовая, и бывает, гриб вырастает на целую шляпку выше этой берёзки. Вот и — надберёзовик.
В этот вечер телевизор показал «нулевишкам» много всего. Когда расходились, все только и говорили о передаче.
