Лора Уайлдер Инглз - У Серебряного озера
Дойдя до зарослей, они ставили на землю большие ведра. Они собирали сливы в маленькие ведерки, а потом высыпали в большие ведра, пока не наполняли их доверху. Тогда они относили их на крышу землянки. Там мама расстелила на траве чистую ветошь, и Лора с Мэри раскладывали на ней сливы, чтобы они сушились на солнце. Зимой у них будут сушеные сливы.
Заросли не давали густой тени. Солнце проникало между узкими листочками. Маленькие ветки гнулись под тяжестью плодов, а в длинной траве кучками лежали паданцы. Некоторые были побиты, некоторые лежали целехонькие, а некоторые треснули, обнажив желтую сочную мякоть.
Надтреснутые сливы густо облепляли пчелы и шершни. Они изо всех сил сосали сок из трещин. Их чешуйчатые хвостики подергивались от удовольствия. Они были так увлечены своим занятием, что даже не жалили. Когда Лора тыкала в них травинкой, они только чуть отодвигались, не переставая сосать вкусный сливовый сок.
Все целые сливы Лора складывала в ведерко, но когда ей попадалась надтреснутая слива, она сковыривала с нее шершней и быстренько засовывала в рот. Слива была сладкая, теплая, сочная. Вокруг Лоры гудели сбитые с толку шершни: они не могли понять, куда делась слива. Но через минуту они уже втискивались в кучки присосавшихся к другим сливам шершней.
— Право, Лора, ты больше съедаешь, чем собираешь, — сказала Мэри.
— А вот и нет, — возразила Лора. — Я ведь сама собрала все, что съела.
— Ты отлично знаешь, о чем я, — сердито сказала Мэри. — Я работаю, а ты забавляешься.
Но Лора наполняла свое ведерко так же быстро, как Мэри — свое. Мэри сердилась оттого, что ей хотелось бы шить или читать в землянке, а не собирать сливы. Лора же терпеть не могла сидеть смирно, собирать сливы ей нравилось.
Сливы были разных сортов. К тому времени, когда красные были собраны, поспели желтые. За ними поспели синие. Самые большие сливы поспевали последними. Это был зимний сорт, и его собирали после первых заморозков.
Однажды утром все кругом оказалось посеребренным. Каждая травинка серебрилась, и на тропе лежал тонкий серебряный налет. Он как огнем обжигал босые Лорины ноги, оставлявшие на тропе темные следы. Холодный воздух щекотал ноздри, дыхание превращалось в пар. А когда взошло солнце, вся прерия заискрилась. Тысячи крохотных разноцветных искорок засверкали в траве.
В этот день поспели зимние сливы. Большие, лиловые, они были покрыты, будто инеем, тонким серебристым налетом.
Солнце уже не припекало, как прежде, и ночи стали холодными. Прерия побурела; теперь она была почти того же цвета, что стога сена. Ветер приносил теперь другие запахи, а небо было уже не таким пронзительно синим.
Но днем на солнышке было по-прежнему тепло. Стояла сухая погода, без дождей; заморозки тоже прекратились. Приближался День Благодарения[1], а снега все еще не было.
— Чудно, — сказал как-то папа. — Я не припомню такой осени. Нельсон слышал от старожилов, что если стоит такая погода, то будет год кузнечиков.
— А что это значит? — спросила мама.
Папа в ответ покачал головой:
— Меня ты не спрашивай. Я только повторяю слова Нельсона. Я тоже ничего не понял.
— Верно, какая-нибудь старая норвежская примета, — сказала мама.
Лоре эти слова понравились. Теперь, когда она пробегала в прерии сквозь шуршащую траву и видела прыгающих кузнечиков, она напевала: «Год кузнечиков! Год кузнечиков!»
Лошади на Рождество
Настал День Благодарения, а снега все не было.
Когда они сели за праздничный обед, дверь землянки была открыта настежь. За голыми верхушками ив Лора видела прерию до того места, куда опускается солнце. Прерия походила на мягкий желтый мех, а черта, отделявшая ее от неба, была уже не четкой, а смутной и размытой.
Обед получился очень вкусный. Папа подстрелил дикого гуся, и мама его стушила. Она не могла сделать жаркое, потому что в землянке не было очага, а в их маленькой печке не было духовки. Зато она сделала клецки с мясной подливой. На столе были кукурузные лепешки и картофельное пюре, молоко и масло и компот из сушеных слив. И у каждого рядом с тарелкой лежало по три зернышка жареной кукурузы, в честь праздника.
Первый День Благодарения был тогда, когда у бедных Отцов-пилигримов не оказалось на обед ничего, кроме трех жареных кукурузных зернышек. Но пришли индейцы и принесли кукурузу, сладкий картофель и диких индюшек. И Отцы-пилигримы были им очень благодарны[2].
И вот после вкусного праздничного обеда Лора и Мэри ели свои кукурузные зернышки и вспоминали Отцов-пилигримов. Жареная кукуруза была очень вкусная — сладкая, подрумянившаяся — и хрустела на зубах.
После Дня Благодарения пришла пора подумать о Рождестве. По-прежнему не было ни снега, ни дождя. Под серым небом лежала скучная прерия, и холодный ветер дул над землянкой.
— В землянке тепло и уютно, — сказала однажды мама, — и все-таки мне кажется, будто я зверь, зимующий в норе.
— Не беда, Каролина, — отозвался папа. — На будущий год у нас будет хороший дом. — Глаза у него заблестели, и он заговорил таким голосом, какой бывал у него, когда он поет. — И добрые лошади, и двуколка. Одену вас в шелковые платья и повезу кататься! Ты только подумай, Каролина, — такая ровная, жирная земля. Нигде ни пенька, ни камня. И всего три мили до железной дороги. Мы продадим весь урожай до последнего зернышка!
Потом он взъерошил рукой волосы и сказал:
— Ах, мне бы упряжку лошадей!
— Послушай, Чарльз, — сказала мама, — довольно и того, что все мы живы и здоровы, что нам здесь тепло и уютно и еды на зиму хватит. Надо быть благодарными за то, что у нас есть.
— Все так, — сказал папа. — Но Пит и Рыжий больно уж неповоротливы. Я вспахал на них все это поле, но без лошадей мне не засеять его пшеницей.
Когда Лора смогла, не перебивая взрослых, вставить свое слово, она сказала:
— Тут нет очага.
— Ты о чем это? — спросила ее мама.
— О Санта-Клаусе, — ответила Лора.
— Ешь свой ужин, Лора, — сказала мама. — Всему свое время.
Лора и Мэри знали, что Санта-Клаус не может войти в дом, где нет очага, потому что он спускается в очаг по трубе. И в один прекрасный день Мэри не выдержала и спросила у мамы, как Санта-Клаус к ним попадет. Мама ничего не ответила. Вместо этого она спросила:
— А что вы, девочки, хотели бы получить на Рождество?
Мама гладила. Одним концом гладильная доска лежала на столе, другим — на спинке кровати. Папа нарочно сделал для этого спинку кровати высокой. Кэрри играла на кровати, а Лора и Мэри сидели за столом. Мэри подбирала узор для лоскутного одеяла, а Лора мастерила фартучек для своей тряпичной куклы Шарлотты. Ветер завывал над землянкой и скулил в печной трубе, но снега как не было, так и не было.
Лора сказала:
— Я хочу леденцы.
— И я тоже, — сказала Мэри, а Кэрри крикнула:
— Деденцы!
— А еще новое теплое платье, пальто и капор, — сказала Мэри.
— И я тоже, — сказала Лора. — А еще платье Шарлотте. А еще...
Мама сняла с печки утюг и стала осторожно проглаживать заплаты на папиной рубашке.
— А вы знаете, что папа хочет получить на Рождество? — спросила она.
Этого они не знали.
— Лошадей, — сказала мама. — Хотели бы вы лошадей, девочки?
Лора и Мэри переглянулись.
— Просто я подумала, — продолжала мама, — что если бы все мы хотели только лошадей и ничего больше, тогда, быть может...
Лора была в замешательстве. Лошади — это не Рождество, это обычная жизнь. Если у папы будут лошади, значит, он их купил. Лора не могла думать и о лошадях, и о Санта-Клаусе одновременно.
— Мама! — воскликнула она. — Но ведь Санта-Клаус ЕСТЬ, правда?
— Ну конечно, Санта-Клаус есть, — сказала мама. Она снова поставила на печку утюг, чтобы он нагревался. — Чем старше вы становитесь, — продолжала она, — тем больше узнаёте о Санта-Клаусе. Теперь, когда вы уже большие, вы ведь понимаете, что это не может быть один-единственный человек? Вы знаете, что в сочельник он бывает везде — в Больших Лесах, и на Индейской Территории, и далеко отсюда — в штате Нью-Йорк, и тут, в Миннесоте. И повсюду он спускается в дом по трубе в одно и то же время, так ведь?
— Да, мама, — сказали Мэри и Лора.
— Ну вот, — сказала мама, — теперь вы понимаете...
— Я думаю, он вроде ангелов, — медленно сказала Мэри. Но Лора и сама уже догадалась.
Тогда мама рассказала им еще кое-что про Санта- Клауса. Он не только есть везде, но, кроме того, он есть всегда. Если кто-то думает о других, а не о себе, это и есть Санта-Клаус.
Сочельник — это такое время, когда все думают о других. И в этот вечер Санта-Клаус бывает повсюду, потому что все люди перестают думать о себе и хотят доставить радость другим. И утром все видят, что они для этого сделали.
— Если все всегда будут думать о том, как доставить радость другим, то всегда будет Рождество? — спросила Лора. И мама сказала — да.
