Николай Богданов - Иван Тигров (рассказы)
— Крепись, Алёша, — говорил он, — худо живут люди, у самих есть нечего, вот погрызём сухую корочку — и на том спасибо!
Но однажды пришёл он весёлый, вместо сухой корки добрую весть принёс:
— Весенний гром гремит, вражьей силе капут сулит! Собирайся, пойдём послушаем.
В Брянских лесах не раз гремели выстрелы, с грохотом срывались под откос поезда, взорванные партизанами. Но такого грома ещё не слыхали в деревне Кочки. Он был в сто раз сильнее того, что бушевал тогда, летом 1941 года.
— Пора, — сказал дед, — идёт наша главная сила!
Алёша, как на праздник, надел свой лучший пиджак и, взяв на плечи две лопаты, ушёл вместе с дедом в лес.
Подошли они к рябиновому деревцу, смотрит дед — а оно красное как кровь. Облепили его рябиновые ягоды, крупнее, чем на всех других кустах.
— Эхма, — удивился дед, — до чего красна рябина-ягода!
Алёша хотел сорвать ягодку, да не посмел: вспомнил, что эта рябина над могилой.
Дед ударил заступом, и Алёша стал копать, нажимая изо всех сил на лопату. Земля слежалась, копать было трудно да и опасно: немцы могли увидеть.
По стальным путям мчались через Брянские леса на восток эшелоны. Немецкие танки, пушки, солдаты проносились в грохоте колёс. Поезд за поездом шли тесно.
Сквозь заросли кустов дед смотрел на них жадными глазами, как охотник, выбирая добычу получше.
Алёша устал, пот лил с него градом. Яма стала ему уже по пояс, но пушки всё не было.
— Дедушка, неужели утащил кто-нибудь?
— Нет, — сказал дед, — у этого клада стража…
И вот что-то звякнуло о лопату. Звук этот отозвался прямо в сердце Алёши.
Дед, ощупав пальцами дуло, стал осторожно отгребать землю руками.
Вскоре старый и малый вытащили пушку, накрытую промасленной шинелью убитого артиллериста, и стали устанавливать её под деревцем.
— Эх, обтереть-то нечем! — тревожился дед. — Замок в глине, шинель в глине.
— А вот, — сказал Алёша, — моей одёжей!
— Давай, — сказал дед. — Для большого дела чего жалеть!
Алёша не пожалел нового пиджака. И скоро пушка была готова к бою.
Дед не умел обращаться со сложным прицелом и наводил простым способом: открывал затвор и смотрел в дуло. Алёша заглянул за ним следом и увидел в кружке света фермы моста.
Старик раздвинул станины, вогнал сошники в землю и заправил снаряд, выбрав гильзу подлиннее. Он не ошибся: это был бронебойный. И в ту же минуту показался бронепоезд, красуясь громадными башнями со множеством пушек, на всех парах спешил он на восток, туда, где гремело сражение.
— Дёргай! — шепнул старик мальчику.
Алёша дёрнул и сейчас же упал от грома выстрела. Пушка подскочила, толкнула деда. Алёша кинулся к нему: «Пропал дедушка!» Но дед быстро поднялся. А там, куда они стреляли, что-то оглушительно засвистело. Из бронированного паровоза струёй вырвался белый пар, и поезд остановился прямо на мосту.
— Ай да мы! — крикнул дед. — Котёл пробили! А ну, давай, давай!
Он снова стал наводить орудие.
Немцы из всех смотровых щелей, во все бинокли высматривали: откуда раздался выстрел? Все пушки бронепоезда изготовились открыть огонь, поводя стволами.
Полсотни орудий — против маленькой пушки.
Но дед не робел. Он нацелился влепить чудовищу ещё один снаряд, облюбовав какой-то особый, красноголовый.
— Дед, гляди-ка! — крикнул Алёша.
Из-за поворота показался следующий немецкий поезд. Старик взглянул и замер:
— Упредить не поспели… Сигнала нет… Сейчас… Эх, и врежет им!
Машинист увеличивал ход, чтобы с разгона взять крутой подъём после уклона. Колёса паровоза бешено крутились, а за ним тяжело грохотали вагоны и платформы с тяжёлыми танками.
И вся эта махина с полного хода врезалась в хвост бронепоезда. От страшного удара передний поезд изогнулся, взгорбился и стал рассыпаться на куски. А чёрная громада налетевшего паровоза, окутанная паром, медленно заскользила по рельсам, счищая с них стальные коробки бронепоезда, как плугом. Рельсы со шпалами вздымались, закручиваясь штопором. Бронированные платформы вместе с людьми и пушками валились под откос и в речку Купавку. Машинист включил тормоза, но было уже поздно: из-под колёс брызгали огонь и дым, а вагоны лезли один на другой. Тяжёлые танки, сорвавшись с платформы, летели под откос.
Лесное эхо умножало гул и скрежет крушения.
И вдруг ахнул такой взрыв, что волосы дыбом поднялись. Старый и малый поползли на четвереньках прочь, хотели было бежать, да вспомнили про пушку.
Вернулись за ней и, не глядя на то, что творилось там, на рельсах, впряглись в дышло и потащили пушку в лес, через пни и кочки.
И долго ещё слышно было, как позади них грохотало, трещало и ухало…
Этот рассказ записан со слов суворовца Алексея Казарина на торжественном вечере 23 февраля в Краснознамённом зале знаменитого суворовского училища на Волге.
После Алёши с воспоминаниями о гражданской войне выступал седобородый ефрейтор Арсений Казарин, который теперь служит здесь, в училище, на хозяйственной должности.
Комсомолец Кочмала
Лётчик Афанасий Петрович Кочмала был любимцем своего полка. Без него не обходилось ни одно собрание, заседание, комиссия; его выбирали везде и всюду. И он не отказывался. Не любил только выступать на больших, торжественных собраниях: незнакомые председатели часто путали его фамилию. Скажут, бывало:
— Слово предоставляется товарищу Куча… мала!
И в зале засмеются.
Выйдет он на сцену, а ростом невелик, и если попадётся высокая трибуна, так его за ней и не видно, только нос торчит, как у воробья, залетевшего в скворечню.
Ну, и опять в зале смех.
И, что бы он ни сказал, всё кажется смешно, хотя он не думал никого смешить и очень редко улыбался.
Так и на войне с ним повелось.
Прилетели лётчики из первого воздушного боя, стали докладывать, кто что сбил.
Один сбил «юнкерс», другой — «мессершмитт».
— А я сбил колбасу! — докладывает Кочмала.
Ну, и все, конечно, смеются. А что тут смешного? Ведь каждый знает, что «колбасой» называется привязной аэростат, с которого наблюдают за полем боя, и сбить его не так просто: аэростат охраняют и зенитки и истребители.
Стали Кочмалу к ордену представлять, а лётчики шутят:
— За колбасу!
Даже когда он докладывал командиру сведения воздушной разведки, и тут ждали от него чего-нибудь смешного.
Вот развёртывает он свой планшет и указывает на карту:
— У излучины реки я заметил среди стогов сена один фальшивый, под ним что-то замаскировано: не то радиостанция, не то наблюдательный пункт…
— Почему вы так думаете?
— К этому стогу от реки тропинка ведёт. Я спикировал пониже — смотрю, у стога ведро воды стоит… Неужели сено пить хочет?
Услышав такой доклад, мотористы потом весь вечер смеялись.
А штурмовики ударили по стогу и не ошиблись — под сеном фашисты оказались.
Стали посылать Кочмалу командиром боевой группы.
Однажды ведёт он шестёрку истребителей над вражеским шоссе. На асфальте никого, словно веником подмели: ни машин, ни солдат.
В ясный зимний денёк фашисты не ездили, боялись нашей авиации. Вокруг стоят хвойные леса, засыпанные снегом. Тихо-тихо, словно все вымерли.
Вдруг Кочмала командует:
— За мной! Атакуем!
И устремляется в пике на кучу молодых ёлок. Лётчики пикируют и удивляются: зачем это он, на кого, на ёлки? А Кочмала бьёт по ёлкам из пушек и пулемётов, и лётчики видят чудо: иные деревья валятся, а иные в разные стороны бегут.
Не бывало ещё такого в природе, чтобы ёлки разбегались!
Оказалось, что фашисты, маскируясь от авиации, стали ходить с ёлками на плечах. Сверху посмотришь — дерево, а под ним — солдат. Не обратишь внимания на рощу, а под ней — целый батальон.
— Как же ты догадался? — спрашивали Кочмалу товарищи.
— Очень просто! Я смотрю: большие леса стоят снегом засыпаны, а при дороге ёлки зелёные.
При этом простом объяснении опять почему-то все смеются.
И только никто не засмеялся, услышав про подвиг Коч-малы.
Однажды ему поручили проверить мастерство молодого лётчика, только что прибывшего в полк.
— Ну что ж, — сказал Кочмала, — пофигуряем?
Они сели в двухместный учебный самолёт и стали проделывать над аэродромом фигуры высшего пилотажа.
Так носились, что залюбуешься. И вдруг из-за облаков вынырнул фашистский самолёт. Громадный, двухмоторный дальний разведчик. Высмотрев что-то важное в нашем тылу, он быстро несся курсом с востока на запад.
Такого упустить нельзя!
Но что делать? Пока поднимутся боевые самолёты с аэродрома, он уйдёт. В воздухе один Кочмала на безоружном учебном «ястребке». И вдруг командир услышал его голос по радио:
