Николай Богданов - Иван Тигров (рассказы)
Обзор книги Николай Богданов - Иван Тигров (рассказы)
Николай Владимирович Богданов
"Иван Тигров"
(рассказы)
Медовый танк
Чужие самолёты в небе. Разрывы бомб на земле. Пальба вдоль границы. Пожары. Это война. Не верилось, что вот так она и начнётся в одно прекрасное летнее утро.
Неужели немецкие фашисты решились напасть на такую могучую державу, как наша страна? С ума сошли, что ли?
Вот пылит мотоцикл. На нём два чистеньких немца в военной форме. Едут, посматривают по сторонам, словно природой любуются. Подкатили к деревне. Вдруг один — трах! — из автомата по соломенной крыше зажигательными пулями. Занялась, горит изба.
А вслед за ними на дым пожара понаехали броневики, транспортёры, полные солдат в мундирах мышиного цвета, в рогатых касках, грузовики с пушками на прицепах. Заполонили деревню.
Солдаты резво, сноровисто попрыгали с машин — и врассыпную. Кто ловить кур, кто хватать поросят Жители убежали, а вся живность и имущество — вот оно, в избах. Тащат солдаты укладки, разбивают на крыльце сундуки. Один радуется шёлковому отрезу, другой — вышитому полотенцу. Денёк летний, душный. Достают воду из колодцев. Умываются, плещутся, хохочут. А рядом жарко горит изба, от неё загораются другие.
Вот они, враги. Значит, у них так и полагается. Жечь, грабить.
Впервые в жизни видели такую картину наши танкисты — командир танка лейтенант Фролов, башенный стрелок Али Мадалиев и водитель Василь Перепечко.
Широко открытыми глазами глядел Фролов в узкую смотровую щель и докладывал по радио командиру полка всё, что видит.
Танкисты ловко замаскировали свою ладную, быструю «тридцатьчетверку» [Наиболее распространённый тип советского танка] среди старых скирд соломы на краю села, у пчельника, и, не замеченные фашистами, могли пересчитать все их машины и пушки. Мотоциклистов приказано было пропустить… А что делать с этими?
Пока что не воюют, а грабят. Ага, вот затеяли что-то военное. Бегут к пчельнику. В руках сапёрные лопатки, на ходу надевают противогазы. Неужели хотят применить отравляющие газы?
Наши насторожились. Дело серьёзное.
И вдруг солдаты в противогазах набросились на ульи.
Ломают, опрокидывают. Вытаскивают рамки с мёдом, наполняют котелки. Пчёлы поднялись вверх чёрной тучей.
— Огня бы им, а не мёду!
Пальцы Мадалиева легли на гашетку скорострельной пушки.
— Стоп, — прошептал Фролов, стряхивая капли пота с бровей (в стальной коробке танка было жарко). — Задание выполнено. Приказано возвращаться к своим. Будем пробиваться!
— Есть! — отозвался Перепечко, берясь за рычаги.
Он дал газ, мотор взревел, и танк сорвался с места, стряхнув с себя груду снопов, пошёл по пчельнику, как слон.
Немцы, грабившие пчёл, бросились врассыпную. Али Мадалиев влеплял снаряд за снарядом в бронетранспортёры, в грузовики со снарядами. А Василь Перепечко гусеницами давил противотанковые пушки.
Фашистские артиллеристы и пехотинцы, не раз бывшие в переделках, не растерялись.
Но странными жестами они сопровождали свою подготовку к неожиданному бою. То и дело хватались за глаза, за щёки, за носы, размахивая руками. Словно хватали воздух…
Что-то мешало им бросать гранаты, стрелять.
Пчёлы!
Да, миллион пчёл поднялся с разорённого пчельника и гудел вокруг, как буря, жаля встречного-поперечного без разбору. Все люди им стали врагами.
— Огонь! Огонь! — командовал Фролов. — Наддай! Вдруг затвор щёлкнул, а выстрела не последовало.
— Боекомплект кончился, — сказал Али, в азарте расстрелявший все снаряды.
Тогда Василь Перепечко бросил танк вперёд, и машина скатилась на деревенскую улицу.
Стальной грудью танк таранил стенки броневиков, расщеплял борта грузовиков, давил пушки, так что колёса разбегались в разные стороны. То вздыбливался горой, то оседал, и танкистов внутри машины бросало, как в лодке во время бури.
Они стукались головами о какие-то предметы, едва не сваливались со своих сидений. Фролов почувствовал пронзительную боль в глазу. Перепечко словно пламенем опалило губы. Мадалиева куснуло в нос.
Не обращая внимания на ноющую боль, лейтенант Фролов кричал:
— Круши давай!
Перепечко отлично владел всеми способностями боевой подвижной «тридцатьчетверки».
Спасаясь от бешеного танка, фашисты прыгали в окна домов, лезли на деревья; один, ухватившись за верёвку журавля, шмыгнул вместе с ведром в колодец.
А два каких-то ловких фрица, на которых несся танк, изловчились, подпрыгнули и вскочили на его броню, тем и спаслись. Но не успели они опомниться, как танк, пройдясь по улице, свернул за околицу и помчался прочь с такой скоростью, что невозможно было спрыгнуть.
Вдогонку ему били из крупнокалиберных пулемётов, стреляли из уцелевших пушек. Пришлось невольным пасса-I жирам спрятаться за башню.
Лихо увёртываясь от снарядов, танк скатился с дороги в лес, ломая кусты, и пошёл оврагом, разбрызгивая мелкий ручей. Наконец выбежал к своим. И остановился. Жаркий, распаренный, грязный, мокрый. И липкий — от мёда.
Медленно раскрылись люки. Из верхнего вылез лейтенант Фролов и башенный стрелок Мадалиев. А из нижнего выполз водитель Перепечко. Вылезли и повалились на пыльную траву.
Со всех сторон к ним бросились товарищи танкисты.
— Санитаров! — крикнул кто-то.
Герои были неузнаваемы, на каждом, что называется, лица не было. Правый глаз Фролова совсем затёк. Аккуратный тонкий нос Мадалиева раздулся и краснел, как помидор. Тонкие губы Перепечко, знакомые всем по насмешливой улыбке, были похожи на деревенские пышки «с пылу, с жару».
Лейтенант с трудом вытянулся перед командиром полка.
— Что с вами? Вы ранены? — спросил командир, козыряя в ответ на странно затяжное приветствие лейтенанта, с трудом поднявшего пухлую руку к шлему. И тут же хлопнул себя по лбу: — Ох, чёрт, кто это кусается?
Подоспевшие санитарки с криком отскочили прочь — из всех смотровых щелей танка, как из улья, ползли и вылетали пчёлы.
Увидев такое, лейтенант Фролов понял, кто ранил его в правый глаз, и, стряхнув со шлема ещё нескольких крылатых «воительниц», наконец отрапортовал:
— Дали бой на пчельнике… Вернулись без потерь… Извините, припухли малость!
Этот необыкновенный рапорт вспоминали потом Фролову всю войну.
Как ни грозна была обстановка, все, кто это слышал в тот час, рассмеялись.
Вдруг кто-то взглянул попристальней и увидел прижавшихся в тени башни двух солдат в рогатых касках.
— Вы ещё и пленных захватили? — спросил командир.
— Ни, — подивился Перепечко, — это они сами налипли. — И тут же крикнул по-хозяйски: — А ну слезай, приехали! Чи вам мой танк медовый?
Фашисты после его окрика скатились вниз, подняв руки, с автоматами на груди, не совсем соображая, как они так нелепо попались, что и с оружием не могли постоять ни за себя, ни за честь фашистского воинства. У них пальцы от укусов пчёл распухли и глаза затекли.
Танк лейтенанта Фролова с тех пор так и прозвали медовым, хотя гитлеровцам много раз приходилось от него совсем не сладко.
После первой удачной стычки с врагами команда его приобрела какую-то особую дерзость. Про дела «фроловцев» рассказывали легенды.
Однажды славная «тридцатьчетверка» включилась в немецкую танковую колонну, пользуясь ночным маршем, подобралась к штабу и расстреляла в упор собравшихся на военный совет генералов и полковников. В другой раз догнала колонну жителей, угоняемых в Германию, и, разогнав конвой, привела советских людей к своим лесными дорогами, непроходимыми для фашистских тяжеловесных танков.
Немало и ещё давал этот танк немцам «огонька»…
И к его прозвищу «медовый» добавили «бедовый».
Самый храбрый
На фронте стояло затишье. Готовилось новое наступление. По ночам шли «поиски разведчиков». Прослышав про один взвод, особо отличавшийся в ловле «языков», я явился к командиру и спросил:
— Кто из ваших храбрецов самый храбрый?
— Найдётся таковой, — сказал офицер весело; он был в хорошем настроении после очередной удачи. Построил свой славный взвод и скомандовал: — Самый храбрый — два шага вперёд!
По шеренге пробежал ропот, шёпот, и не успел я оглянуться, как из рядов вытолкнули, подтолкнули мне навстречу храбреца. И какого! При одном взгляде на него хотелось рассмеяться. Мужичок с ноготок какой-то. Шинель самого малого размера была ему велика. Сапоги-недомерки поглощали немало портянок, чтобы не болтаться на ногах. Стальная каска, сползавшая на нос, придавала ему такой комичный вид, что вначале я принял всё это за грубоватую фронтовую шутку. Солдатик был смущён не менее чем я.
Но офицер невозмутимо сказал:
— Рекомендую, гвардии рядовой Санатов.
