Леонид Вайсберг - Тайна корабельного кладбища. И я плавал по Дунаю
— Я уже целых четыре дня думаю, — вздыхает Ромка.
— А что, если незнакомцы приходили на кладбище не просто так? — предполагает девочка.
— Это мне давно ясно…
— И ничего тебе не ясно, — осеняет вдруг Гражину. Она вскакивает на ноги и кричит: — Они украли катер! Они!
Это так очевидно и просто, что Ромка мгновенно оказывается рядом с Гражиной. Он с размаху бьет себя по лбу и кричит:
— Балда!
— Чего ругаешься? — недоумевает девочка.
— Да это про себя! Понимаешь? Сам не додумался!
— Думаешь, угадала?
— Еще как! Они увели катер. Клянусь головой осьминога! Помнишь, тот, у которого глухой голос, вспоминал про какого-то фашиста и про катер?
— Что же теперь делать?
— Искать… Пока не найдем. Давай поклянемся, что не отступим.
— Давай! Слушай, Ромка, а зачем им сдался катер? Ведь ты говорил, что старый он престарый.
— Это точно. Даже дядя Юозас вчера подтвердил, что плавать на «Звездочке» больше нельзя…
— Значит…
— Значит, он им для чего-то понадобился. Но для чего?
Гражина сидит на траве и, сама того не замечая, жует зеленые стебельки. Ромка ходит. Пять шагов — в одну сторону, пять — в другую. Он где-то вычитал, что при такой системе в голову приходят самые разумные мысли. Но мысли не появлялись. Зато вопросов — хоть отбавляй. И ни одного, решительно ни одного ответа…
— Клятва, — напомнила Гражина.
Поспорили, какая клятва вернее. Ромка признавал только кровавые. У Гражины был на это иной взгляд. Она считала, что клятва обязательно должна быть такой, чтобы ее было неприятно давать. Даже противно. Даже отвратительно. Тогда крепче помнится.
К счастью, ножа у Ромки не оказалось, и Гражина стала уговаривать его съесть пополам дождевого червя. Честное слово, она не могла придумать ничего противнее. Мальчика даже передернуло от отвращения. Нет уж, он готов всю кровь по капле отдать, но только не есть червяка. Фу-у-у!
— Сама придумала?
— А что? Скажи лучше, что боишься…
— Подумаешь!.. Да я сто червяков съесть могу! Тысячу! Да только клятвой это совсем не считается. Поняла?
— Тогда беги за ножом.
Но Ромка придумал уже другое.
— Встань. Повторяй за мной: «Клянусь жизнью своей никому не раскрывать эту тайну…»
Гражина повторила.
— «Если же я нарушу свою клятву, пусть настигнет меня рука мстителя!»
Гражина повторила.
— Теперь пожмем друг другу руку!
Ребята обменялись рукопожатием. Помолчали, как бы подчеркивая значимость совершившегося.
И сразу обоим стало легко и свободно. Не нужно было лить кровь, не нужно было есть червя.
— Розыски?
— Срочные! — подчеркивает Ромка.
— Тогда давай составим карту нашего поселка. Чтоб легче было искать.
— Правильно. Только название ее зашифруем. По первым буквам.
— Ага! Нам будет понятно, для других — тайна.
— Значит, так: карта поселка Жуведра…
— Сокращенно — КПЖ, — подхватывает девочка.
После первых же штрихов на бумаге стало ясно, что Гражина рисует лучше. И Ромка доверил ей составление карты. Конечно, под его руководством.
— Завтра — воскресенье. Отправляемся на остров Четырех сосен, — снова берет инициативу в свои руки Ромка.
Глава пятая
Если судить по карте, до острова Четырех сосен рукой подать. На самом же деле от материка до его песчаных берегов без малого две мили. А вам, конечно, известно, что в каждой морской миле два километра, без ста сорока восьми метров. Так что расстояние изрядное. Хорошо еще, что лодку можно получить у дяди Юозаса. Его дом стоит среди дюн как раз напротив острова. Не то приходилось бы добираться сюда из устья Уши. Километров за пять. Удовольствие маленькое…
Гражина и Ромка в нерешительности стояли перед домом дяди Юозаса. Это было замысловатое строение. Первый этаж — обычный деревенский дом из толстых бревен. О неудержимой тяге хозяина к морю здесь говорили только окна. Вместо них дядя Юозас ловко приспособил настоящие иллюминаторы с медными ободками, начищенными до зеркального сияния.
Зато второй этаж вызывал зависть у всех мальчишек побережья. Зависть тем более острую, что родители ребят, несмотря на самые настойчивые их уговоры, категорически отказывались подражать старому смотрителю.
Вместо второго этажа на доме сверкала стеклами и свежей белой краской… пароходная рубка. Дядя Юозас пристроил ее так удачно, что издали казалось, будто на морском берегу стоит настоящий корабль. Сейчас на высокой мачте полоскался вымпел — знак того, что хозяин дома.
— Видишь, в рубке сидит, — объяснил Ромка, хорошо знавший привычки дяди Юозаса. — У него там карты всякие, бинокль, барометр. Он даже спит в своей рубке. Думаешь, на кровати? В подвесной матросской койке! Клянусь головой осьминога!
— Ромка, что это за должность — смотритель кладбища?
— Нету такой…
— Да ну тебя!
— Скажу тебе по секрету: дядя Юозас сторож. Понимаешь, самый обыкновенный сторож. Ну, как тетя Бируте на рыбной базе. А смотрителем он себя для пущей важности стал называть. Сперва смеялись, а потом привыкли. Так и превратился он в смотрителя. Пусть себе забавляется…
— А почему за лодкой Меня посылаешь? — насторожилась Гражина.
— Говорил ведь, что откажет он мне. Клянусь головой осьминога!
— Подозревает, что это ты увел катер?
— Ага.
— Ладно, — и девочка направляется к дому-кораблю дяди Юозаса.
Встретились они минут через двадцать на берегу. Ромка уже успел столкнуть лодку в воду и нетерпеливо мерил босыми ногами мокрый песок.
— Ты что? Вздремнула минут триста? — съехидничал он, принимая у девочки весла.
— Вот еще! Не триста, а пятьсот! — отрезает Гражина путь дальнейшим остротам. — Скажи лучше спасибо, что дядя Юозас не пришел.
— Собирался?
— «Не могу, — говорит, — барышня, допустить, чтобы вы в одиночку сталкивали лодку в море», — подражая старику, фальцетом залилась девочка. — Я сказала, что не в одиночку, что нас тут шесть человек. Тогда он вкрадчиво так спрашивает: «Случаем, Ромаса Дайлидониса среди вас нет? Очень он мне нужен. Дело преважнейшее». — «Нет, — отвечаю, — мы с ним не дружим». — «Правильно, — говорит, — безобразник и насмешник. Подальше держитесь. А я до него все равно доберусь».
— Приятелями были, — сокрушенно вздыхает Ромка. — Теперь последним человеком считает…
— Обидно. Когда зря — всегда обидно. Но мы еще ему докажем.
День выдался чудесный. Солнце светило по-летнему, на небе ни облачка. Море без единой морщинки, словно всю ночь кто-то старательно отглаживал его тяжелым утюгом. Далеко-далеко, у самого горизонта, чернел крошечный силуэт какого-то судна. Там проходит главная морская дорога. Днем и ночью плывут по ней корабли изо всех стран мира. Дымят, торопятся. Одни сворачивают в Клайпеду, другие продолжают путь на Ригу и Ленинград.
Метрах в трехстах от берега над лодкой запарили чайки. Крупные. Крикливые. Они то висели на месте, то камнем падали вниз, выхватывая из воды рыбешку.
— Тут сейчас только сети метать, — говорит Ромка. — Салачные.
Он сидит на веслах и сильными гребками гонит лодку вперед. Гражина примостилась на носу. Время от времени она опускает руку в море. Вода, упруго обтекая пальцы, настойчиво выталкивает их на поверхность.
— Ты куда собираешься на каникулы? — спрашивает девочка.
— Никуда.
— Мать не пускает?
— Что ты! Сам не хочу. Пионерлагерь — по горну вставай, по норме загорай, под присмотром купайся, по команде питайся. Не для меня!
Гражина рассмеялась.
— Да у нас тут лучше любого курорта! — Ромка бросает весла и широко разводит руками, словно хочет разом обнять весь этот прекрасный мир. — А ты поедешь?
— Поеду. Вместе с отцом. У нас на Черном море много друзей.
Лодка уходит все дальше от берега. Вода посветлела, стала прохладной.
— Через неделю табели раздадут…
— Ну и что?
— Интересно.
— Хм! Вечно вы, девчонки, чепухой интересуетесь. Нет двоек — и ладно! Клянусь головой осьминога!
— Наверное, ты троечник? — оживилась Гражина.
— Захочу — круглые пятерки будут. Жаль только время терять.
— Понятно. Точь-в-точь девчонка капризная.
— Кто? Я?
— Ага. Воли нет, вот и оправдываешься.
Ромка негодующе сплевывает. Часто и зло заскрипели уключины.
…Лодка с ходу врезалась в прибрежный песок.
Растительности на острове не было. Ромке почему-то всегда становилось немного жаль этого, как он говорил, «разутого-раздетого» клочка суши. И все же остров был не совсем голым. На самой высокой его точке росли четыре сосны, неведомо когда и кем посаженные. Четыре вечнозеленых великана, вытянувшихся в одну линию, походили на солдат, решивших стоять насмерть. И они стояли: в снег, ураган, дождь, холод.
