Леонид Вайсберг - Тайна корабельного кладбища. И я плавал по Дунаю
— Какую «Звездочку»? Кто увел? — смотритель недоуменно смотрит на Ромку. Он не остыл еще после рассказа и плохо понимает мальчика.
— Катер, что за теплоходом стоял, знаете?
— А ты как думал! Он у меня в книгах под номером триста восемнадцать значится.
— Так я и спрашиваю: когда забрали его с кладбища?
— Никто его не забирал.
— Правда?
— Да ну тебя! — отмахивается смотритель и достает новую сигару. — Послушай-ка лучше, что приключилось со мною однажды в Саргассовом море…
— Потом, дядя Юозас, потом, — умоляюще глядит на смотрителя Ромка. Он очень волнуется. Мысли путаются, налетают одна на другую… Если «Звездочку» увели не моряки, то куда она тогда исчезла?.. И кто такие эти люди с глухим и тонким голосами, которые вели тогда разговор на кладбище?
— Ну, что это тебе в голову взбрело? Списана твоя «Звездочка» по самой последней категории. Ясно? На вид она посудина вроде бы еще и ничего, а плавать на ней больше нельзя. Разве только на веслах. А мотор заведешь — заранее спасательный пояс надевай. Шпангоуты совсем прогнили… Ты лучше слушай…
Но Ромке не до побасенок.
— Дядя Юозас, а бывает, что на кладбище пропадают суда?
— Как это? — не понял старик.
— Случалось у вас такое, чтобы, к примеру, украли с кладбища корабль?
— У меня? — наливается вдруг гневом смотритель. — А зачем тогда я поставлен? Покой морских тружеников оберегаю! Это понимать надо! Да у меня за тридцать лет… — от негодования голос смотрителя прерывается, лицо багровеет. Этот мальчишка смеет думать, что с кладбища крадут корабли!
Так и не закурив вторую сигару, дядя Юозас поднимается. Встает и Ромка. Чтобы как-нибудь смягчить старика, он замечает:
— Говорят, даже с обыкновенных кладбищ похищают покойников…
— С обыкновенных — пожалуйста. Хоть сто за ночь! — еще сильнее распаляется старик. — А здесь кладбище необыкновенное! И я никому не позволю…
— А у меня донки пропали, — перебивает его Ромка и глубоко вздыхает.
Смотритель сразу перестает сердиться. Ну, что возьмешь с них, несмышленышей! То о судах, то о донках…
— Корабли я охранять приставлен, — нарочито строго подчеркивает дядя Юозас, — а не удочки твои. Понятие иметь надо.
— Так пропали они вместе со «Звездочкой»…
— С чего это ты сегодня, Ромка, голову мне дуришь? А?
— И совсем не дурю. Испарился катер! Ни на воде, ни под водой. Вот, — мрачно говорит мальчик.
Минуту помолчали. Дядя Юозас никак не мог сообразить: разыгрывает его Ромка или нет? Решение, видимо, было не в пользу мальчика, так как смотритель цепко схватил его за руку и потащил за собой. С баржи на теплоход, с теплохода на…
У высокого борта игриво поблескивала вода. Казалось, она издевательски подмигивала: мол, знаю, куда исчез катер, но ни за что не скажу… Знаю, но не скажу… Знаю… Знаю… Ромка в сердцах хлестнул по ней железкой. Вода обиженно сморщилась и тревожно вскинулась рябью.
— Говори, куда девался катер? — накинулся смотритель на Ромку. — Куда увели, мальчишки негодные?
Чего угодно ожидал Ромка, но только не такого оборота. А разошедшийся дядя Юозас обеими руками тряс его за плечи:
— Твоя работа? Известно! Говори!
— Донки у меня пропали! — заорал, вырываясь, Ромка. — Сто метров зеленой лески. И крючки еще кованые…
— Будто уж?
— Честное пионерское!
— Когда ловил с катера рыбу?
— За два дня перед штормом.
— А потом?
— Потом… вот сегодня собрался…
— Э! Старого моряка не проведешь! Недаром топтали мои ноги палубы тридцати пяти кораблей….
— Дядя Юозас, в таком случае зачем мне было рассказывать вам о катере? — мальчик смотрел открыто и прямо.
— Действительно, зачем? — вслух повторил смотритель.
— Мне без этого катера хоть топись, — горячо продолжал Ромка.
— Влетит от матери за удочки? — несколько смягчился дядя Юозас.
— Да шут с ними! Дело тут поважнее. Понимаете… — Ромка чудом сдержался. Так энергично закрыл рот, что прикусил язык. — Уф-ф!
— Крутишь ты что-то, парень! — снова налился медью голос смотрителя. — Нехорошо! Стыдно! Пропал катер — государственное достояние, а он шутки шутит. Стар я для этого. Стар, молодой человек!
И зашагал прочь. Ромка кинулся за ним. Убеждал, уговаривал, но дядя Юозас упорно молчал…
Глава четвертая
Каждое утро Гражина непременно прибегает к морю. Кубарем скатывается с дюн и несется к воде.
— Здравствуй, море! — задорно кричит она.
Водяной великан отвечает своей восторженной поклоннице по-разному: то задумчиво-ласково, то сквозь пелену тумана, то нахмурившись, то в диких всплесках гнева.
Семья Гражины Буткуте возвратилась в родные места недавно. Два года назад отец девочки тяжело заболел. Ему нужны были жаркое солнце и сухой воздух. И то и другое он нашел у теплого Черного моря, куда пригласили его жить и работать русские рыбаки.
Тысячи километров лежат между поселком Жуведра и крошечным рыбацким причалом, затерявшимся среди гор Малого Кавказского хребта, который круто обрывается здесь к морю. На самом краю скалистого обрыва — небольшая деревушка. Ослепительно белые хаты-мазанки окружены фруктовыми садами; еще выше — по склонам уходящих к облакам гор — виноградники. Если смотреть с моря, деревушка кажется орлиным гнездом. Впрочем, она так и называется — Орлиное гнездо.
Дружба рыбаков двух колхозов — балтийского и черноморского — родилась несколько лет назад. Родилась просто.
Как-то у Черного моря прочли о добрых делах балтийских рыбаков. Написали им письмо: рассказали о себе, своих заботах. Из Жуведры пришел обстоятельный ответ. Вскоре съездили друг к другу в гости, познакомились лично. Потом черноморцы предложили прислать к ним на летние каникулы нескольких ребятишек, что послабее здоровьем. Возвратились они домой в полнейшем восторге. Потом колхозы начали соревноваться.
И теперь, когда правлению колхоза «Жуведра» предстоит принять какое-нибудь важное решение, оно непременно советуется со своими друзьями. А те, в свою очередь, подробнейшим образом делятся с балтийскими рыбаками всеми успехами и неудачами. И порой кажется, что между Жуведрой и Орлиным гнездом нет этих тысяч километров пути, что лежат они совсем рядом. А кажется это потому, что настоящая дружба не знает расстояний.
У Черного моря отец Гражины вылечился, окреп. Он ходил в море вместе с русскими рыбаками. Ловил скумбрию, ставриду, кефаль. А Гражина училась. Училась первое время с трудом, так как русский язык она знала неважно. Зато по арифметике в классе ей не было равных…
Полгода назад Гражина распрощалась с южным морем. Теперь она здоровается по утрам с Балтийским. Дружит с ним все крепче и крепче.
Балтийское море совсем не похоже на Черное. На юге море приветствует вас повсюду: провожает валами у полотна железной дороги, игриво плещется в бездне у шоссе, которое вьется по склонам гор. Море раскрывается здесь издалека. И чем дальше от него находишься, а дальше тут значит — выше, тем неогляднее водяная ширь, тем радостнее встреча с удивительной морской синевой.
Краски доведены здесь природой до своего высшего предела: солнце — ярко-золотой ослепительный шар; море — бездонное вместилище густой синей краски, самой синей, какую только можно придумать; растительность так зелена, что кажется черной.
Балтийское море открывается всегда неожиданно и сразу. Идешь сосновым лесом и слушаешь, как нарастает рокот прибоя. Дорога ведет в гору. Все реже сосны, все крупнее песчаные заструги. Вот они уже дыбятся тупоголовыми вершинами, поросшими узколистной травой. Дюны! Самые настоящие дюны — сыпучие стражи знойных пустынь.
Взбегаешь на одну из них, и перед тобою во всю ширь разворачивается море. Солнце редко светит над ним в полную силу. Оттого и краски здесь мягкие, ласкающие глаз: море — пепельного цвета, небосвод — в дымке, растительность — по-настоящему зеленая…
Сегодня море встретило Гражину задористым ветерком. Скинув тапочки, она, радостно смеясь, помчалась по воде вдоль линии прибоя. Хорошо! Воздух, напоенный какими-то необыкновенными ароматами, придавал телу чудесную легкость. Казалось, оттолкнись посильнее — и сразу взлетишь к белокрылым чайкам.
Неподалеку от берега, дробно стуча мотором, бежал катер. В другой раз девочка помахала бы ему вслед рукой, прокричала «счастливого пути!». Но сейчас катер напомнил, как ловко разыграл ее вчера Ромка. Встретит этого противного мальчишку в школе — не поздоровается!
Но почему у Ромки было такое лицо? Удивленное, несчастное. Будто не ее, а самого себя разыграл… Интересно. И тайну уж очень складно рассказывал. Может, вычитал где? Не похоже. Скорее придумал. А если нет? Если все, о чем говорил Ромка, правда?
