Лилия Чарская - ЗАПИСКИ МАЛЕНЬКОЙ ГИМНАЗИСТКИ
- О-о! - могла только выговорить я, глядя с восхищением в ее кроткое, прекрасное лицо.
- Ну, смотри же, - покачала она головою, - а теперь ступай в класс. Твое отделение первое направо по коридору. Торопись, учитель уже пришел.
Я молча поклонилась и пошла к дверям. У порога я оглянулась, чтобы еще раз увидеть милое молодое лицо и седые волосы начальницы. И она смотрела на меня.
- Ступай с Богом, девочка! Твоя кузина Юлия Иконина познакомит тебя с классом.
И кивком головы госпожа Чирикова отпустила меня.
Первая дверь направо! Первая дверь...
Я с недоумением оглядывалась вокруг себя, стоя в длинном светлом коридоре, по обе стороны которого тянулись двери с прибитыми черными дощечками над ними. На черных дощечках написаны цифры, обозначающие название класса, находящегося за дверью.
Ближайшая дверь и черная дощечка над нею принадлежали первому, или младшему, классу. Я храбро приблизилась к двери и открыла ее.
Тридцать, или около этого числа, девочек сидят на скамейках за покатыми столиками в виде пюпитров. Их по две на каждой скамейке, и все они записывают что-то в синих тетрадках. На высокой кафедре сидит черноволосый господин в очках, с подстриженною бородою и вслух читает что-то. У противоположной стены за маленьким столиком какая-то тощая девушка, черненькая, с желтым цветом лица, с косыми глазами, вся в веснушках, с жиденькой косичкой, заложенной на затылке, вяжет чулок, быстро-быстро двигая спицами.
Лишь только я появилась на пороге, как все тридцать девочек как по команде повернули ко мне свои белокурые, черненькие и рыжие головки. Тощая барышня с косыми глазами беспокойно завертелась на своем месте. Высокий господин с бородою, в очках, сидевший за отдельным столом на возвышении, пристальным взором окинул меня с головы до ног и произнес, обращаясь ко всему классу и глядя поверх очков:
- Новенькая?
И рыженькие, и черненькие, и беленькие девочки прокричали хором на разные голоса:
- Новенькая, Василий Васильевич!
- Иконина-вторая!
- Сестра Юлии Икониной.
- Вчера только приехала из Рыбинска.
- Из Костромы!
- Из Ярославля!
- Из Иерусалима!
- Из Южной Америки!
- Молчать! - кричала, надрываясь, тощая барышня в синем платье.
Учитель, которого дети называли Василием Васильевичем, зажал уши, потом разжал их и спросил:
- А кто из вас может сказать, когда благовоспитанные девицы бывают курицами?
* *- Когда они кудахчут! - бойко ответила с передней скамейки розовенькая белокурая девочка с веселыми глазками и вздернутым путовицеобразным носиком.
- Именно-с, - ответил учитель, - и я прошу оставить ваше кудахтанье по этому случаю. Новенькая, - обратился он ко мне, - вы сестра или кузина Икониной?
"Кузина", - хотела ответить я, но в эту минуту с одной из ближайших скамеек поднялась бледная Жюли и произнесла сухо:
- Я, Василий Васильевич, не хочу считать ее ни сестрой, ни кузиной.
- Это почему же? Почему такая немилость? - изумился тот.
- Потому что она лгунья и драчунья! - крикнула со своего места белокурая девочка с веселыми глазками.
- А вы почем знаете, Соболева? - перевел на нее глаза учитель.
- Мне Иконина говорила. И всему классу говорила то же, - бойко отвечала живая Соболева.
- Недурно! - усмехнулся учитель. - Хорошо же вы отрекомендовали кузину, Иконина. Нечего сказать! Откровенно! Да я бы на вашем месте, если бы это и было так, скрыл от подруг, что у вас кузина драчунья, а вы точно хвастаетесь этим. Стыдно выносить сор из избы! И потом... Странно, но эта худенькая девочка в траурном платьице не имеет вида драчуньи. Так ли я говорю, а, Иконина-вторая?
Вопрос был обращен прямо ко мне. Я знала, что мне надо было ответить, и не могла. В странном смущении стояла я у дверей класса, упорно смотря в пол.
- Ну, хорошо, хорошо. Не смущайтесь! - ласковым голосом обратился ко мне учитель. - Садитесь на место и лишите диктовку... Жебелева, дайте тетрадку и перо новенькой. Она сядет с вами, - скомандовал учитель.
При этих словах с соседней скамейки поднялась черненькая, как мушка, девочка с маленькими глазами и тоненькой косичкой. У нее было недоброе лицо и очень тонкие губы.
- Садитесь! - довольно-таки нелюбезно бросила она в мою сторону и, подвинувшись немного, дала мне место около себя.
Учитель уткнулся в книгу, и через минуту в классе по-прежнему стало тихо.
Василий Васильевич повторял одну и ту же фразу несколько раз, и потому было очень легко писать под его диктовку. Покойная мамочка сама занималась со мною русским языком и арифметикой. Я была очень прилежна и для моих девяти лет писала довольно сносно. Сегодня же я с особенным усердием выводила буквы, стараясь угодить обласкавшему меня учителю, и очень красиво и правильно исписала целую страницу.
- Точка. Довольно. Жукова, соберите тетради, - приказал учитель.
Худенькая востроносенькая девочка, моя сверстница, стала обходить скамейки и собирать тетради в одну общую груду.
Василий Васильевич отыскал мою тетрадку и, быстро раскрыв ее, стал просматривать прежде всех остальных тетрадей.
- Браво, Иконина, браво! Ни одной ошибки, и написано чисто и красиво, - произнес он веселым голосом.
В тот же миг раздался резкий голос с последней скамейки.
- Я очень стараюсь, господин учитель, не мудрено, что вы довольны моей работой! - произнесла на весь класс моя кузина Жюли.
- Ах, это вы, Иконина-первая? Нет, это не вами я доволен, а работой вашей кузины, - поторопился пояснить учитель. И тут же, увидя, как покраснела девочка, он успокоил ее: - Ну, ну, не смущайтесь, барышня. Может быть, ваша работа еще лучше окажется.
И он быстро отыскал ее тетрадь в общей груде, поспешно раскрыл ее, пробежал написанное... и всплеснул руками, потом быстро повернул к нам тетрадку Жюли раскрытой страницей и, высоко подняв ее над головою, вскричал, обращаясь ко всему классу:
- Что это, девицы? Диктовка ученицы или шалость разрезвившегося петушка, который опустил лапку в чернила и нацарапал эти каракульки?
Вся страница тетради Жюли была испещрена крупными и мелкими кляксами. Класс смеялся. Тощая барышня, оказавшаяся, как я узнала потом, классной дамой, всплеснула руками, а Жюли стояла у своего пюпитра с угрюмо сдвинутыми бровями и злым-презлым лицом. Ей, казалось, вовсе не было стыдно - она только злилась.
А учитель между тем продолжал рассматривать исписанную каракулями страницу и считал:
- Одна... две... три ошибки... четыре... пять... десять... пятнадцать... двадцать... Недурно, в десяти строках - двадцать ошибок. Стыдитесь, Иконина-первая! Вы старше всех и пишете хуже всех. Берите пример с вашей младшей кузины! Стыдно, очень стыдно!
Он хотел сказать еще что-то, но в эту минуту прозвучал звонок, извещающий об окончании урока.
Все девочки разом встрепенулись и повскакали с мест. Учитель сошел с кафедры, поклонился классу в ответ на дружное приседание девочек, пожал руку классной даме и исчез за дверью.
9. Травля. Японка. Единица
- Ты, как тебя, Дракуньина!..
- Нет, Лгунишкина...
- Нет, Крикунова...
- Ах, просто она Подлизова!
- Да, да, именно Подлизова... Отвечай же, как тебя зовут?
- Сколько тебе лет?
- Ей лет, девочки, много! Ей сто лет. Она бабушка! Видите, какая она сгорбившаяся да съежившаяся. Бабушка, бабушка, где твои внучки?
И веселая, живая как ртуть Соболева изо всей силы дернула меня за косичку.
- Ай! - невольно вырвалось у меня.
- Ага! Знаешь, где птичка "ай" живет! - захохотала во весь голос шалунья, в то время как другие девочки плотным кругом обступили меня со всех сторон. У всех у них были недобрые лица. Черные, серые, голубые и карие глазки смотрели на меня, поблескивая сердитыми огоньками.
- Да что это, язык у тебя отнялся, что ли, - вскричала черненькая Жебелева, - или ты так заважничала, что и не хочешь говорить с нами?
- Да как же ей не гордиться: ее сам Яшка отличил! Всем нам в пример ставил. Всем старым ученицам - новенькую. Срам! Позор! Осрамил нас Яшка! - кричала хорошенькая бледная хрупкая девочка по фамилии Ивина - отчаяннейшая шалунья в классе и сорвиголова, как я узнала впоследствии.
- Срам! Позор! Правда, Ивина! Правда! - подхватили в один голос все девочки.
- Травить Яшку! Извести его за это хорошенько! В следующий же урок затопить ему баню! - кричали в одном углу.
- Истопить баню! Непременно баню! - кричали в другом.
- Новенькая, смотри, если ты не будешь для Яшки бани топить, мы тебя изживем живо! - звенело в третьем.
Я ровно ничего не понимала, что говорили девочки, и стояла оглушенная, пришибленная. Слова "Яшка", "истопить баню", "травить" мне были совершенно непонятны.
- Только, смотри, не выдавать, не по-товарищески это! Слышишь! - подскочила ко мне толстенькая, кругленькая, как шарик, девочка, Женечка Рош. - А то берегись!
