Алла Драбкина - Волшебные яблоки
— Хватить только мои ошибки разбирать, с другими займитесь, а мне надоело… Уеду я от вас, ня нравитесь вы мне. Шуму у вас тут много, да и транваи ваши окаянные начисто меня оглушили. У нас в деревне ребята по пустякам не смеются, а тут только палец покажи — со смеху покатятся. Уеду я, вот что.
Уехать Журавлина не уехала, но разговаривать перестала. Мы просто не верили, что когда-то слышали ее голос (а до чего же хотелось услышать Журавлину хоть раз еще), но она упрямо молчала. А потом и вовсе не пришла в школу.
Никто в классе не знал, что Сашка Терещенко навещает Журавлину. Он был очень тихоньким и незаметным. Узналось это только тогда, когда в школу явилась тетя Журавлины.
— Ну как же так можно, ребята, — сказала она, когда мы окружили ее на переменке. — Ну как же так можно… Она такая хорошая девочка, всегда в деревне лучшей ученицей была. Два года отучилась, две почетных грамоты получила, а вы… А коли она и правда назад уедет? Да с кем я останусь? И ей там учиться трудно, в школу далеко ходить. И семья большая, пятеро детей кроме нее, а она такая — без дела сидеть не будет. Я-то надеялась, что она у меня поживет, выучится здесь, отдохнет… А она только и знай плачет, как же так? Вот Сашеньке спасибо, один он не смеется, приходит, задания носит.
Тетка Журавлины погладила Сашку по голове. Сашка не знал, куда ему деваться от смущения.
— Мы больше не будем, — за всех сказала Кокорева.
— Смотрите, дети. На вашей совести будет камень, если Катенька уедет.
* * *Мы-то, глупые, разнежничались, представив Журавлину плачущей. Не тут-то было! Не лила Журавлина слезы, а учила грамматику и читала книги под руководством своей тетки и Сашки Терещенко. Явилась она после болезни в подкороченном платье и с новым кружевным воротничком, загар с лица ее тоже сполз помаленьку, и стала она похожа на других девочек. Мы все около нее вертелись, поскольку не хотели, чтоб она от нас уехала, но Катя все больше молчала: кроме «да» и «нет», ничего говорить не хотела, а когда на уроках отвечать приходилось, то лицо ее делалось таким серьезным и внимательным, будто она по тонкой жердочке над страшной пропастью идет и свалиться боится. Но не услышали мы больше ни одного «чаво», ни одного «ня надо».
Может, вы думаете, что Журавлина очень молчаливая? Ничего подобного. Просто она не с каждым разговорится. Есть такие люди, которые и приставать с вопросами к ней будут, а она повернется и уйдет, полслова уронит — и то спасибо. А к другим сама подходит, истории всякие начнет рассказывать, только смотри и удивляйся. Однажды мы с ней в магазине встретились, в очереди. Со мной она словечка не сказала (тогда она меня тоже не любила, потому что я над ней громче всех смеялась), а вот с какой-то бабушкой Журавлина сейчас же разговорилась.
— Бабушка! А вы ведь тоже из деревни? — спрашивает.
— Ну, — утвердительно отвечает та.
— Надо говорить не «ну», а «да», — поправляет ее Журавлина. — Если здесь неправильно говорить, то все смеяться будут. Это город, не деревня.
— Стара я, детонька, чтоб учиться…
— Учиться никогда не поздно.
Потом они стали выяснять, кто откуда родом. Выяснили, что живут совсем рядом друг от друга, и есть даже какая-то Нюрка Скачихина, которая живет в одной деревне с Журавлиной. Потом бабушка спросила, чья же будет Журавлина. Журавлина сказала, что она дочь рыжего Кости, который в позапрошлом году сам себе баян сделал. Бабушка страшно обрадовалась и стала расспрашивать про всех сестер и братьев Журавлины. Потом мы с Журавлиной (я тоже почему-то пошла с ней) проводили бабушку до дому. Журавлина несла ее авоську, и на прощание бабушка сказала, что у Журавлины «порода» хорошая.
— Давай возьмем над бабушкой шефство, а то, что ты несла ее сумку, запишем как первый пионерский поступок, — предложила я.
— Ну нет, — сказала Журавлина. — Может, и то, что по утрам умываться, будете за пионерский поступок считать.
Мне этот ответ Журавлины очень понравился, потому что было в ее словах что-то наперекор Кокоревой, которую я не любила.
— Ну и не будем бабушку в план вносить, — с радостью согласилась я.
— Да, уж не будем…
На свое прозвище Журавлина не обижалась. Она считала, что так даже лучше, потому что у нас в классе было трое Петровых.
— Не люблю, когда меня с кем-то путают, — объясняла она. — Моего отца в деревне тоже Рыжим Костей зовут, хоть он совсем не рыжий. Его дедушка был рыжий. Но если б его не звали Рыжим, а просто Костей Петровым, так все бы Кости Петровы на его имя откликались…
Кокореву Журавлина раз и навсегда нарекла Балаболкой. Иначе ее и не называла. Постепенно и все ребята стали называть ее так. Кокорева страшно обиделась, стала при всех нападать на Сашку, что он и Журавлина «жених и невеста», но Сашка как-то не обратил на это внимания. Он был из детского дома, а у них там в детском доме таких шуток не любили. Сашка вообще такой: если видит хорошего человека, то ему совсем безразлично, девчонка этот хороший человек или мальчишка. Тем более, что тетя Журавлины брала Сашку из детского дома на выходные и праздники, а Журавлина на школьных субботниках по уборке классов всегда помогала Сашке мыть парту. Сам он не мог этого сделать, чтоб не затопить нижний этаж. Кокорева этим безумно возмущалась, особенно на классных собраниях. На одном из таких собраний Журавлина ответила, что если Кокоревой так обидно, что она моет за Сашку парту, то она может вымыть парту и за Кокореву тоже. Журавлина сказала, что мыть парты — ее любимая работа.
У Журавлины вообще было много любимой работы: она любила собирать металлолом, макулатуру, штопать носки ребятам из Сашкиного детского дома, которые учились в младших классах, делать для уроков наглядные пособия, лепить из пластилина, рисовать, стирать с доски вместо дежурных, натирать в классе пол. Все это она делала тихо, так, что никому даже не было стыдно из-за того, что она работает, а другие только наблюдают. Правда, Сашка Терещенко старался ей помогать, но, кроме шума, из его помощи ничего не получалось, хотя он и очень старался.
Не стоит говорить, что в пионеры Журавлину приняли и тут же дали ей общественную нагрузку: посещать больных товарищей. Она посещала обязательно, уж такая она была принципиальная. Я думаю, что многим ребятам просто приятно было болеть, зная, что их навестит Журавлина. Я уже говорила, что у нее необыкновенный голос; услышишь, а потом кажется, что это тебе просто показалось, что таких голосов не бывает, и обязательно хочется услышать еще раз. Я, например, нарочно болела, чтоб Журавлина меня навещала. Она приходила и приносила какие-то маленькие, сморщенные сухие яблочки, которые назывались «райки» и были необыкновенно вкусные. Еще вкуснее они казались мне потому, что мама запрещала мне их есть. Мне вообще почему-то всегда больше нравилось то, что мама мне запрещала.
Журавлина некрасивая. Вернее, так мне казалось вначале. А потом я к ней привыкла и поняла, что ошибалась. Глаза у нее красивые, светлые такие глаза, как ни у кого другого. Волосы тоже светлые, выгоревшие на солнце. И еще голос… Ну, про голос я уже говорила. Не подумайте, что если уж бас, то как у мальчишки. Нет, голос у нее самый что ни на есть девчоночий, только какой-то низкий и глубокий, совсем не хриплый, а даже наоборот — мягкий.
Вот вы уже и подумали, что она мне безумно нравилась. Ничего подобного. Мы с ней абсолютно разные люди, не могла она мне понравиться. Просто что-то в ней такое было… И сама не знаю что, но я, тогда уже почти двоечница, любила с ней разговаривать. Она была не такая. И еще она мне нравилась потому, что мне не нравилась Кокорева. Вот такой уж у меня характер. Но, если уж по правде, то Журавлина тоже не сахар, это надо учитывать.
3. Как я ловила шпиона
Я не люблю делать то, что меня заставляют. Если мама пятнадцать раз скажет, чтоб я подмела пол, я его ни за что не подмету. А если она мне ничего не скажет, то я не только подмету пол, но и вымою посуду. Если мне скажут, что ученье свет, а неученье тьма, так мне сразу расхочется учиться. Такой я человек. Если Кокорева будет миллион раз говорить, что я должна прийти собирать макулатуру, то я, конечно, приду, но постараюсь сделать так, чтоб макулатуру не собирать, а поверчусь немножко для отвода глаз и скроюсь в неизвестном направлении. Они все, которые учат, никак не могут понять, что я свободная личность и мне совершенно не нужно, чтоб на меня давили.
Я творческая личность, я чего захочу, того и пожелаю. Я еще точно не знаю, каким творчеством я буду заниматься, но то, что я незаурядна, уверена. Вначале я хотела стать актрисой, но в драмкружке мне сказали, что я шепелявая и пока не исправлю дикцию — пусть больше не являюсь. Два раза я сходила к логопеду, но логопед тоже начал на меня давить. И я решила не становиться актрисой. Чего проще — быть журналисткой. Всюду ты свой человек, двадцать камер на боку, романтика будней, трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете. Перо у меня острое, язык тоже.
