Лора Уайлдер Инглз - У Серебряного озера
— Ты уже слишком большая, чтобы верить сказкам, Лора, — мягко вмешалась мама. — А тебе, Чарльз, не следует поощрять такие фантазии.
— Но это место… оно как будто совсем не настоящее, — возразила Лора. — Ты только понюхай эти фиалки! Обыкновенные фиалки так не пахнут.
— Да, их аромат заполнил весь дом, — согласилась мама. — Но это настоящие фиалки, а никаких фей на свете не существует.
— Ты права, Лора. Это место сделано не человеческими руками, — сказал папа. — Всё дело в том, что здешние феи были большими уродливыми существами с рогами на голове и с горбами на спине. Это место — старое лежбище бизонов. Бизоны — дикие рогатые животные. Они разрывают ногами землю и валяются в пыли, как весь рогатый скот.
Много веков подряд здесь бродили стада бизонов, и у них были эти лежбища. Они разрывали землю, а ветер уносил прочь пыль. Потом приходило новое стадо и на том же месте рыло землю дальше. Бизоны всегда приходили на одно и то же место.
— Почему, папа?
— Не знаю, Бочоночек. Может быть, потому, что земля там уже была мягкая и рыхлая. Теперь бизонов не стало, и их лежбища заросли травой. Травой и фиалками.
— Да, — сказала мама. — Всё хорошо, что хорошо кончается. Нам давно пора обедать. Надеюсь, Мэри, вы с Кэрри присмотрели за лепешками.
— Конечно, мама, — отозвалась Мэри, а Кэрри показала маме завернутые в салфетку лепешки и кастрюлю с вареным картофелем.
А Лора добавила:
— Садись, мама. Тебе надо отдохнуть. Я поджарю солонину и сделаю подливку.
Никому, кроме Грейс, есть не хотелось. После обеда папа посадил оставшиеся деревья. Грейс с помощью мамы подержала свое деревце, а папа хорошенько утоптал вокруг него землю. Потом Лора и Кэрри полили каждый саженец ведром воды из колодца, а вскоре пришла пора готовить ужин.
За столом папа сказал:
— Наконец-то мы устроились на своем гомстеде.
— Да, — согласилась мама. — Теперь остается только одно. День был такой беспокойный, что я даже не успела забить в стену гвоздь для полочки.
— Сейчас я допью чай и займусь ею, — сказал папа.
Из ящика, задвинутого под кровать, он вынул молоток и вбил гвоздь в стену между столом и этажеркой.
— А теперь неси сюда свою полочку и фарфоровую пастушку.
Повесив полочку на гвоздь, папа поставил на нее фарфоровую пастушку. Ее фарфоровые башмачки, корсаж и золотистые волосы блестели точно так же, как давным-давно в Больших Лесах: фарфоровые юбочки были такие же белые и широкие, щечки такие же румяные, а голубые глаза такие же веселые, как всегда. А на полированной полочке, которую папа столько лет назад вырезал в подарок маме на Рождество, до сих пор не было ни единой царапинки, и она блестела еще ярче, чем новая.
Над дверью папа повесил свое ружье, а еще выше — блестящую новую подкову.
— Ну что ж, — сказал он, оглядывая уютную маленькую хижину, — в такой тесноте мы еще никогда не жили, но ведь это только начало, Каролина.
Мама улыбнулась ему в ответ, а папа сказал Лоре:
— Сейчас я спою тебе песню про эту подкову.
Лора принесла ему футляр со скрипкой. Папа присел на пороге, мама сидела в кресле, укачивая Грейс, Лора с Кэрри тихонько мыли посуду, а папа пел:
Жить в мире со всеми, жить в мире с собой
Нас учит земная стезя.
Судьбу мы считаем счастливой судьбой,
Когда с нами рядом друзья.
Надежда ведет нас.
Мы всё, что дано,
Приемлем в любви и доверье.
Что дарит нас счастьем?
Да только одно:
Подкова над нашею дверью!
Так прибейте над дверью подкову —
И удача вам снова и снова улыбнется, заботы гоня…
Так прибейте над дверью подкову!
Прибейте подкову, друзья!
— В этой песне есть что-то языческое, — заметила мама.
— Ничего страшного, — отозвался папа. — Я уверен, что нам тут будет хорошо. Со временем мы пристроим к дому еще несколько комнат, а может, даже купим пару лошадок и коляску. Я не стану распахивать много дерна. Мы заведем себе огород и небольшое поле, а остальная земля пойдет под пастбище. Мы будем косить сено и выращивать скот. Раз здесь водились бизоны, значит, эта земля хороша для скотоводства.
На бледном небе уже проглядывали звезды. В городе мерцало несколько желтых огоньков, но вся огромная равнина была окутана тенью. Хотя ветра почти не было, в траве шелестели и шептались воздушные струи. Лоре казалось, будто она понимает, о чем они говорят. Пустынная дикая земля, и вода, и ветер, и небо пребудут здесь вечно.
«Бизоны ушли, — подумала Лора, — и теперь мы владельцы гомстеда».
Комары
— Надо построить конюшню, — сказал однажды папа. — На дворе лошадям будет холодно, и даже летом здесь может разразиться сильная буря. Им нужна крыша над головой.
— И Эллен тоже? — спросила Лора.
— Коровам летом лучше на свежем воздухе, а лошадей я буду ставить на ночь в конюшню.
Лора, как всегда, помогала папе. Она придерживала доски, подавала ему инструменты и гвозди. Конюшню папа строил к западу от хижины, под склоном небольшого холма. Зимой он защитит ее от холодных западных и северных ветров.
Дни стояли теплые. После захода солнца из Большого Болота стали прилетать комары. Всю ночь они тонкими голосами пели свою пронзительную песню, роились вокруг Эллен, кусали ее и пили ее кровь, пока она не начинала бешено носиться вокруг столбика, к которому была привязана. Комары забирались в конюшню и кусали лошадей, залетали в хижину и кусались так сильно, что у всех лица и руки покрылись волдырями.
Гуденье и укусы комаров превратили ночь в настоящую пытку.
— Придется закрыть дверь и окна защитной сеткой, — сказал папа.
— Они летят из Большого Болота. Надо было поселиться от него подальше, — заметила мама.
Но папе нравилось Большое Болото.
— Никто никогда не поселится на болоте, — сказал он, — а наш участок совсем рядом, и мы можем накосить там сколько угодно сена. В прерии тоже полно комаров. Я сегодня же поеду в город за сеткой.
Папа привез несколько ярдов розовой сетки и деревянные планки. Пока он сколачивал из планок раму для двери, мама прибивала сетку к окнам. Затем раму тоже затянули сеткой и вставили в дверной проем.
Вечером папа собрал старую сырую траву и разжег из нее костер. Дым относило к дверям конюшни, и он отгонял комаров. Второй костер папа разжег для Эллен. Убедившись, что вокруг костров нет сухой травы, папа набросал туда побольше топлива, чтобы его хватило на всю ночь.
— Теперь комары нам не страшны, — объявил он.
Вечерние тени
Сэм с Дэвидом спокойно отдыхали в конюшне за дымовой завесой. Эллен удобно улеглась в дыму на траве. Комары теперь не могли до них добраться. В хижине тоже не осталось ни единой писклявой твари. Они не могли пролезть сквозь густую сетку.
— Наконец-то мы удобно устроились на нашем участке! — воскликнул папа. — Неси сюда скрипку, Лора.
Кэрри и Грейс уже лежали в постели. Мама и Мэри тихо качались на своих качалках. Комната была окутана тенью. Лишь сквозь южное окно светила луна. Ее лучи легонько касались папиного лица, рук и скрипки со смычком, скользившим по струнам.
Сидя рядом с Мэри, Лора смотрела на папу и думала о том, как луна освещает волшебное кольцо, где растут фиалки. В такую ночь там наверняка танцуют феи.
А папа пел под звуки скрипки:
Был Скарлет, город мой родной,
Уютен, чист и славен.
И все там были влюблены
В красотку Барбару Аллен.
Однажды цвел веселый май,
Но город был печален:
Джон Гроув помер от любви
К прекрасной Барбаре Аллен.
Наконец и Мэри с Лорой пошли спать за занавеску. Засыпая, Лора всё еще думала о фиалках, о волшебном кольце и о луне, освещавшей широкую необъятную землю, где расположен их собственный гомстед, а папа вместе со скрипкой тихонько напевал:
Дом! Дом! Любимый наш дом!
И пусть он невзрачен — но мы не найдем
Места прекрасней, чем дом!
ЛОРА ИНГЛЗ И ЛОРА УАЙЛДЕР
В середине прошлого века нескончаемый поток американцев двинулся из северо-восточной части Соединенных Штатов на запад, где за небольшую плату каждый мог получить участок свободной земли. Среди переселенцев были молодые фермеры Чарльз и Каролина Инглз.
В 1867 году, когда Инглзы жили в лесах штата Висконсин, седьмого февраля у них родилась девочка, которую назвали Лорой.
Детство и юность Лоры прошли в странствиях по пустынным прериям Канзаса и Миннесоты. Земли Среднего Запада были богатыми и плодородными, но засушливый климат, снежные бури, разливы рек, степные пожары, нашествия саранчи, дочиста пожиравшей посевы, не раз заставляли поселенцев сниматься с места, распродавать имущество и снова пускаться в путь.
