Борис Раевский - По следам М.Р.
Генька задумался, и вдруг… Еще одна догадка.
Кинулся к атласу.
«Где же тут Воронеж? Ага… Нашел… А Борисоглебск?»
Генька стал торопливо шарить глазами по карте. Борисоглебск не обнаруживался.
«Не тот масштаб», — сообразил Генька.
Отыскал другую, более подробную карту.
«Да, теперь все ясно!»
Крохотный черный кружочек, обозначавший Борисоглебск, прилепился почти впритык к Воронежу.
А Бортовой куда ездил в командировку? В Воронеж! Вот то-то! И тогда же прибыл таинственный пакет из Борисоглебска… Генька аж сплюнул. Как все просто!..
Он встал, прошелся по комнате. Поглядел на часы. Утром Филимоныч сказал ему:
— Собери звено.
И глаза Филимоныча так хитро щурились. О, значит, есть новости. И хорошие! Филимоныч всегда щурится, когда хорошее…
Договорились собраться в семь вечера.
И вот сейчас Генька ждал, когда стрелки покажут половину седьмого. Зайдет за Олей, и вместе — к Филимонычу.
Было еще около шести, а Геньку уже так и подмывало идти.
«Нет, — твердил он себе. — Рано».
В десять минут седьмого взял шапку, но потом снова положил ее. В четверть седьмого подумал:
«Двинусь… Сделаю круг возле Олиного дома. Вот и уйдут эти лишние минуты».
Круга он не сделал, и когда пришел к Оле, она, конечно, еще не была готова.
— Ой, — пискнула она из соседней комнаты. — Генька, не сердись. Там свежий «Огонек» на столе. Я сейчас… Мигом…
Генька уже отлично знал, что мигом у Оли не выйдет, раз она переодевается и причесывается.
Обычно он не упускал случая съязвить по этому поводу. Но нынче ехидничать не хотелось. Ему даже как-то понравилось вот так сидеть и ждать. Листать «Огонек», слышать, как за дверьми шуршит Олино шелковое платье, и ждать.
На подоконнике сверкает глыба горного хрусталя. Будто так и лежит со дня рождения. Глыба напоминала льдину. И казалось странным, как она не плавится на солнце?! Генька даже рукой потрогал, — нет, подоконник сухой…
Вскоре Оля вышла. Синее платье и синяя лента в косе. Что-то в ней было новое, необычное. Генька не понимал — что? Потом заметил — туфли на каблуках. Не так, чтоб уж очень высоких, но все-таки… Оля как- то сразу повзрослела и похорошела.
«Ерунда, — отмахнулся Генька. — Как это — от каблуков похорошела?! Каблуки же не на нос вешают. Где-то там, у пола…»
Но — факт…
«А ведь Оля, пожалуй, красивая…» — вдруг подумал Генька.
Но подумал скорее с сожалением. Сколько ни читал романов, везде из-за красавиц всякая чертовщина…
Они пошли к Филимонычу. Оля шла чуть впереди, а Генька на полшага сзади, сунув руки в карманы.
— Знаешь, — сказала Оля. — Я вот сегодня прочитала, что у стрекозы уши — на ногах. На каждой ноге по три уха… Странно, да? А раз так — может быть, где-нибудь есть существа, которые видят хвостом, а едят глазами… А?
Генька кивнул. Посмотрел на Олю.
— А я, знаешь, все насчет Бортового… — сказал Генька.
И замолчал. Стоит ли Оле говорить? Хотя… Оля — поймет. Она все поймет…
— Я ведь так верил ему, героем считал, — Генька хмуро покачал головой и нарочно, назло себе, добавил: — Орел-командир!
— Ну, Генька, ну, не надо! — сказала Оля. — Ведь не ты один. Все полагали…
Это было не так. Генька отлично понимал, что это не так. Просто Оля хочет утешить его…
— Я вообще как-то в людях путаюсь, — сказал Генька. — Вот если мне кто-нибудь поначалу нравится — обязательно потом стервецом окажется. И наоборот…
Оля засмеялась:
— Например?
Генька замялся. Мог бы он сказать, что вот ее, Олю, он считал болтушкой и трусихой. А на поверку — она совсем не такая. Но этого он, конечно, ни за что и никому…
— А ты молодец, Генька, — сказала Оля, когда они уже подошли к лестнице, где на четвертом этаже жил Филимоныч. — Самокритика — это ой, как нелегко! Всякому. И особенно… — она чуть не сказала «хвастуну», но удержалась.
* * *
В тесной комнате Филимоныча уже сидели Витя и Тишка. Когда пришли Оля с Генькой, стало совсем не повернуться.
Пока ребята рассаживались, Филимоныч исподволь оглядывал их. Давно не случалось видеть всех вместе. Раньше было проще — позвал после уроков и все. А теперь — надо посылать гонцов.
И все-таки компания не расстроилась.
«Держатся друг за дружку», — порадовался Филимоныч.
Повзрослели ребята.
Вот Геннадий. Кажется, стал не таким «громким». И не так выскакивает. Раньше все решал с ходу. А теперь — не спешит…
Но особенно изменился Тихон. У этого диковатого парнишки вдруг прорезался юмор. И друзья-следопыты не раз ерзали под меткими его словечками.
— Ну, внимание, — сказал учитель.
Раскрыл папку с надписью «Большая Берта» и стал перебирать бумаги. Почти все здесь было знакомо ребятам: разведкарты, копия испанской листовки, фотографии, номер «Боевого знамени».
Между двух карт лежал большой желтый конверт. Крупный детский почерк…
— Володя Пелардес! — узнала Оля. — Опять вместо отца?
Филимоныч кивнул и извлек из конверта несколько листков.
Письмо было адресовано генералу. Володя писал, что отец «очень и весьма сожалеет, что пришлось настолько долго задержать ответ.
Однако, — говорилось дальше, — товарищ генерал, конечно, понимает, что эта акция была связана с большими трудностями».
— Что? — переспросила Оля. — Какая еще акция? Акции — это же у капиталистов?..
— Точно! Акционерная компания, — поддержал Генька. — Это когда на паях покупают заводик или еще какую-нибудь мелочь. Но откуда малютка Пелардес… такие слова?
Филимоныч усмехнулся:
— Под диктовку отца настрочил. А акция — это вообще действие. Помните — в театре? Первый акт — первое действие.
Он стал читать дальше.
«Вы, конечно, понимаете, товарищ генерал, что я не мог адресовать письмо прямо «Дон Кихоту»…
— Что?! — вскочил Генька.
— Жив! Жив! — закричала Оля. — Ура! Он жив!
— Слушайте дальше! — Филимоныч положил ладонь Геньке на плечо, и под тяжестью его руки Генька опустился на стул.
«Голубые жандармы сразу перехватили бы письмо. Да и где взять адрес «Дон Кихота»? Он и сам не всегда знает, где будет ночевать завтра, а тем более — через неделю…»
Филимоныч приостановился и метнул быстрый взгляд на ребят.
— Революционер! — тихо выдохнула Оля.
— Скрывается, — кивнул Генька.
А Витя задумчиво сказал:
— Вроде наших… русских… революционеров. Я читал… Ленину за границу… тоже не прямо писали… а через нескольких… Вполне благонадежных…
«Мне пришлось обратиться к друзьям во Францию, — продолжал читать Филимоныч. — Оттуда «деловые люди» часто ездят в Испанию: ведь это по соседству…»
— Ну и вот, — сказал Филимоныч. — Он тут еще много интересного пишет. Но главное, — переслал нам ответ…
— «Дон Кихота»?! — закричал Генька.
Учитель кивнул. Вынул из конверта длинный, узкий лист, потертый на сгибах.
Ребята сгрудились вокруг стола.
«¡Los Camarados!» — начиналось письмо.
Крепкие, острые восклицательные знаки чернели по бокам, как часовые.
— Ой, как в листовке! — прошептала Оля.
Стремительный, закругленный почерк. Строка лилась за строкой. А на оборотной стороне, внизу, подпись — «Don Quijote».
Учитель дал ребятам досыта насмотреться на письмо, потом достал все из того же большого желтого конверта еще лист.
— Перевод! — сказал Филимоныч. — Генерал сделал.
Откашлялся и стал читать:
«Товарищи!
Мне сообщили, что вас интересуют события, связанные с «Большой Бертой».
Ребята замерли.
Дальше «Дон Кихот» рассказывал, как он установил связь с русскими, с каким нетерпением ожидал встречи с ними в лесном овраге. И как обрадовался, когда один из русских вдруг заговорил по-испански.
— Игорь… — прошептал Витя. — Он же был под Мадридом…
Генька кивнул.
«Пожалуйста, передайте мой привет этому товарищу! — писал «Дон Кихот». — Кстати, на некоторые ваши вопросы мог бы ответить он сам или его помощник, и мне непонятно, почему вы меня об этом спрашиваете…»
— Ах, черт! Он же не знает, что и Игорь, и Анатолий… — пробормотал Генька.
Дальше «Дон Кихот» рассказывал, как ему передали задание советского командования — провести диверсию против «Большой Берты». Его служба в полковом обозе была очень удобной для этого — кочевал вдоль фронта, не вызывая подозрений.
«Мне передали пакет со всем необходимым для операции, — прочитал Филимоныч. — Первые два дня ушли на поиски пушки».
«Дон Кихот» заводил разговоры с немецкими солдатами, угощая их испанскими сигарами — после немецкого эрзац-табака они казались подлинным лакомством. Искал — и, наконец, нашел…
«В общем, все сработало, как надо, — писал «Дон Кихот». — Я был неподалеку и слышал все пять взрывов подряд — ни одна мина не отказала. Пушка надолго вышла из строя. Надолго, если не навсегда!»
