Люси Монтгомери - Аня из Инглсайда
— Какая ты чудесная мама! — вздохнула она в укрытии и убежище этих любимых объятий.
Лилово-серый сумрак выползал из-за холма. Летний вечер вокруг них становился все темнее, бархатный, полный мягких, приглушенных звуков вечер. Из-за большой яблони выплыла звезда. Когда пришла миссис Эллиот и мама спустилась вниз, чтобы встретить ее, Нэн уже опять была счастлива. Мама сказала, что оклеит их комнату прелестными обоями с узором из лютиков и поставит новый кедровый комод для нее и Ди. Только это не будет кедровый комод. Это будет заколдованный сундук с сокровищем, который нельзя открыть, если не произнести сначала заклинание. Одно слово может шепнуть тебе Снежная Волшебница — холодная и прекрасная Снежная Волшебница. Ветер может сказать тебе другое, когда пролетает мимо, — печальный седой ветер, что плачет и скорбит… Рано или поздно ты узнаешь все слова, откроешь сундук и найдешь жемчуг, рубины и алмазы в изобилии. «Изобилие» — такое приятное слово, правда?
О, прежняя магия не исчезла. Мир все еще был полон ею.
37
— Могу я быть твоей лучшей подругой в этом году? — спросила Дилайла Грин во время большой перемены.
У Дилайлы были очень круглые темно-голубые глаза, глянцевитые, цвета патоки локоны, маленький розовый ротик и волнующий голос, в котором всегда была странная легкая дрожь. Душа Дианы Блайт мгновенно отозвалась на очарование этого голоса.
В школе Глена было известно, что Диана Блайт оказалась в этом году несколько неприкаянной — без близкой подруги. Два года она дружила с Полиной Риз, но семья Полины переехала, и теперь Диана чувствовала себя очень одинокой. Полина была славной девочкой. Конечно, ей недоставало того таинственного обаяния, которым обладала теперь уже почти забытая Дженни Пенни, но она была практичной, веселой, благоразумной. Это последнее определение звучало из уст Сюзан и являлось высочайшей похвалой, какой только могла удостоить Сюзан. Полина как подруга для Дианы вполне всех устраивала.
Диана нерешительно смотрела на Дилайлу, затем она бросила взгляд через школьный двор на Лору Карр, другую новую ученицу. Они с Лорой провели утреннюю перемену вместе и очень понравились друг другу. Но Лора, довольно невзрачная, с веснушками и непослушными рыжеватыми вихрами, была лишена даже капли красоты Дилайлы Грин, даже искры ее обольстительности.
Дилайла поняла взгляд Дианы, и на ее лице появилось обиженное выражение, казалось, ее голубые глаза вот-вот переполнятся слезами.
— Если ты любишь ее, ты не можешь любить меня. Выбирай между нами, — сказала Дилайла, драматическим жестом протягивая Диане руку. Ее голос звучал, как никогда, проникновенно, от его звуков у Дианы по спине мурашки забегали. Она вложила свои руки в руки Дилайлы, и они посмотрели друг на друга серьезно и торжественно, чувствуя, что их дружба утверждена и освящена. Диана, во всяком случае, чувствовала именно это.
— Ты будешь любить меня вечно? — с жаром спросила Дилайла.
— Вечно! — заверила Диана с равным жаром.
Дилайла обняла Диану за талию, и они вдвоем пошли к ручью. Весь четвертый класс понял, что союз заключен. Лора Карр слегка вздохнула. Ей очень понравилась Диана Блайт. Но она знала, что не может соперничать с Дилайлой.
— Я так рада, что ты согласна позволить мне любить тебя, — говорила Дилайла. — Я такая любящая натура, я просто не могу не любить людей. Пожалуйста, будь добра ко мне, Диана. Я дитя скорбей. На меня было наложено проклятие при рождении. Никто, никто не любит меня.
Дилайла каким-то образом ухитрилась вложить века одиночества и очарования в это «никто». Диана обняла ее еще крепче.
— Ты говоришь это в последний раз, Дилайла. Отныне я всегда буду любить тебя.
— Любовь на веки вечные?
— На веки вечные, — подтвердила Диана. Они поцеловали друг друга, словно это была часть ритуала. Двое мальчишек на заборе заулюлюкали, но кому было до них дело?
— Я понравлюсь тебе гораздо больше, чем Лора Карр, — сказала Дилайла. — Теперь, когда мы лучшие подруги, я могу сказать тебе то, что мне никогда и в голову не пришло бы сказать тебе, если бы ты выбрала ее. Она двуличная. Ужасно двуличная. Она притворяется твоей подругой, а за твоей спиной смеется над тобой и говорит всякие гадости. Одна девочка, которую я знаю, ходила с ней в школу в Моубрей-Нэрроузе и рассказывала мне. Ты чудом избежала опасности. Я совсем не такая. Я предана душой и телом, Диана.
— Я уверена в тебе. Но что ты имела в виду, Дилайла, когда сказала, что ты дитя скорбей?
Глаза Дилайлы расширились так, что стали казаться невероятно огромными.
— У меня мачеха, — прошептала она.
— Мачеха?
— Когда твоя мама умирает и твой отец снова женится, та женщина — мачеха, — объяснила Дилайла с еще большей дрожью в голосе. — Теперь ты знаешь все, Диана. Если бы ты знала, как со мной обращаются! Но я никогда не жалуюсь. Я страдаю в молчании.
Если Дилайла действительно страдала в молчании, остается только недоумевать, откуда Диана черпала все те сведения, потоки которых она обрушила на головы обитателей Инглсайда в следующие несколько недель. В муках необузданного обожания и пылкого сочувствия к многострадальной, притесняемой Дилайле она не могла не рассказывать о ней каждому, кто только соглашался слушать.
— Я думаю, эта новая страсть Дианы со временем пройдет, — сказала Аня. — Но кто эта Дилайла, Сюзан? Я не хочу, чтобы дети были маленькими снобами, но после того случая с Дженни Пенни…
— Мистер и миссис Грин — очень уважаемые люди, миссис докторша, дорогая. Их хорошо знают в Лоубридже. Этим летом они переехали на старую ферму Хантеров. Для них обоих это второй брак, и у миссис Грин двое собственных детей. Я не так уж много знаю о ней, но она, кажется, спокойная, добрая, покладистая женщина. Мне трудно поверить, что она обращается с Дилайлой так, как это описывает Ди.
— Не слишком доверяй всему, что рассказывает тебе Дилайла, — предостерегла Диану Аня. — Она, возможно, склонна немного преувеличивать. Вспомни Дженни Пенни.
— Что ты, мама! Дилайла ни капельки не похожа на Дженни Пенни, — отвечала Ди возмущенно. — Ни капельки. Она абсолютно правдива. Если бы ты только видела ее, мама, ты бы знала, что она не способна лгать. Дома все придираются к ней, потому что она совсем другая, не такая, как они. И она такая любящая натура. Ее притесняли с рождения. Ее мачеха ненавидит ее. У меня сердце кровью обливается, когда я слышу о ее страданиях. Мама, ее не кормят досыта, да, да, не кормят! Она даже не знает, что это такое — не быть голодной. Мама, они столько раз отправляли ее в постель без ужина, и она засыпала в слезах. Ты, мама, когда-нибудь плакала из-за того, что была голодна?
— Часто, — сказала мама.
Диана растерянно смотрела на маму — такой неожиданный ответ на риторический вопрос совершенно обескуражил ее.
— Я часто бывала очень голодна до того, как приехала в Зеленые Мезонины, в сиротском приюте и до него. Я не люблю говорить о тех днях.
— Тогда ты, должно быть, в состоянии понять Дилайлу, — продолжила Ди, пытаясь снова собраться с мыслями. — Когда она очень голодна, она просто садится и воображает что-нибудь съедобное. Только подумай, воображает что-нибудь съедобное!
— Вы с Нэн часто сами это делаете, — сказала Аня, но Ди не желала слушать.
— Она страдает не только физически, но и духовно. Понимаешь, мама, она хочет стать миссионеркой, посвятить свою жизнь… а все они смеются над ней.
— Очень бессердечно с их стороны, — согласилась Аня. Но было в ее тоне что-то заставившее Ди заподозрить насмешку.
— Мама, ну почему ты так недоверчива? — спросила она с упреком.
— Во второй раз, — улыбнулась мама, — я должна напомнить тебе о Дженни Пенни. Ты верила и в ее честность.
— Тогда я была ребенком, и меня было легко одурачить, — заявила Ди с самым величественным видом. Она чувствовала, что мама, всегда такая благожелательная и понимающая, становится иной, когда речь заходит о Дилайле Грин. Так что после этого разговора Диана рассказывала о своей страдающей подруге только Сюзан.
Не то чтобы Сюзан проявляла такое уж явное сочувствие. Но Диана просто должна была говорить с кем-то о Дилайле, а насмешки Сюзан задевали не так глубоко, как мамины. Трудно было ожидать от Сюзан полного понимания. Но мама была девочкой… Мама любила тетю Диану… У мамы такое нежное сердце. Почему же рассказы о жестоком обращении с бедной милой Дилайлой оставляли ее совершенно равнодушной?
