Люси Монтгомери - Эмили из Молодого Месяца. Восхождение
Эмили и Перри поменялись местами, и ей уже не казалось, что метель так уж прелестна. Перри и Тедди были глубоко обеспокоены. Они знали, что у лошадей не хватит сил долго брести по такому глубокому снегу... что по летней дороге за холмом Шоу наверняка не проехать из-за сугробов... и что ночь среди этих высоких мрачных холмов между долинами Дерри-Понд и Блэр-Уотер будет ужасно холодной.
— Если нам только удастся доехать до фермы Малкома Шоу, все будет в порядке, — пробормотал Перри.
— Это далеко. Нам туда ни за что не добраться. На холме Шоу уже изгородей не видно — их занесло до самого верха, — сказал Тедди. — Вон там старый дом Джона Шоу. Может быть, в нем остановиться? Как ты думаешь?
— Холодно будет, как в сарае, — сказал Перри. — Девочки совсем замерзнут. Мы должны постараться добраться до Малкома.
Но, когда увязающие в снегу лошади дотянули сани до летней дороги, мальчики с первого взгляда поняли, что добраться до холма Шоу невозможно. Дороги было почти не разглядеть — сугробы завалили ее выше тянувшихся с обеих сторон изгородей. Поваленные ветром телеграфные столбы лежали поперек нее тут и там, и даже въезд на нее с зимней дороги перегородил громадный ствол упавшего дерева.
— Ничего не остается, как вернуться к старому дому Джона Шоу, — сказал Перри. — Не можем же мы скитаться по полям в такую метель, отыскивая путь к Малкому. Мы просто застрянем и замерзнем насмерть.
Тедди повернул лошадей. Снег валил еще сильнее, чем прежде. С каждой минутой сугробы становились все глубже. Дорога совсем пропала, и, если бы дом старого Джона был очень далеко, они ни за что его не нашли бы. К счастью, он был совсем рядом, и, совершив один последний отчаянный рывок через тянувшийся сплошным валом сугроб — мальчикам даже пришлось вылезти и пробиваться вперед, ведя лошадей под уздцы, — они добрались до маленького расчищенного от деревьев участка, где среди молоденьких елей, окружавших старый дом Джона Шоу, царило сравнительное затишье.
«Старый дом Джона Шоу» был старым еще тогда, когда сорок лет назад Джон поселился в нем со своей молодой женой. Даже в те времена это было место «на отшибе», вдали от дороги, и почти со всех сторон окруженное еловыми лесами. Джон Шоу прожил там пять лет, потом его жена умерла, он продал ферму своему брату Малкому и уехал на Запад. Малком обрабатывал землю и регулярно чинил хозяйственные постройки, но в самом доме никто уже не жил, если не считать нескольких недель в зимнее время: тогда сыновья Малкома останавливались там, пока рубили дрова. Его даже не запирали на замок. Ни о каких бродягах и грабителях в Дерри-Понд даже и не слышали. Через открытую дверь наши застигнутые метелью путники легко проникли с обветшавшего крыльца внутрь дома и с облегчением вздохнули, наконец-то защищенные от завывающего ветра и бешеного снега.
— Во всяком случае, не замерзнем, — сказал Перри. — Нам с Тедом придется выйти и постараться завести лошадей в сарай, а потом мы вернемся и тогда уже посмотрим, не удастся нам самим устроиться здесь поудобнее. У меня есть спички, и для меня еще никакое положение не становилось безвыходным.
Он всегда без особого труда находил предлог похвастаться. Зажженная им спичка выхватила из темноты пару свечных огарков в низеньких жестяных подсвечниках, старую чугунную печку, треснувшую и ржавую, но все еще вполне работоспособную, а также три стула, скамью, низенький диван и стол.
— Ну, чем плохо? — спросил Перри.
— Да вот только дома все будут ужасно беспокоиться о нас, — сказала Эмили, стряхивая снег со своей одежды.
— За один вечер они от беспокойства не умрут, — заявил Перри. — Завтра мы как-нибудь доберемся домой.
— А пока... это приключение, — засмеялась Эмили. — И давайте постараемся извлечь из него как можно больше удовольствия.
Илзи не сказала ничего... что было очень странно — для нее. Эмили, взглянув на Илзи, заметила, что та очень бледна.
— Ты хорошо себя чувствуешь. Илзи? — спросила она с тревогой, вспомнив, как необычно молчалива была подруга, с тех пор как они покинули зал.
— Я чувствую себя отвратительно, — со слабой улыбкой сказала Илзи. — Я... меня тошнит, как собаку, — добавила она, прибегнув к сравнению скорее выразительному, чем изысканному.
— Ох, Илзи....
— Не лезь на стенку, — раздраженно перебила ее Илзи. — Это не воспаление легких и не аппендицит. Меня просто тошнит. Должно быть, этот пирог, который я ела после концерта, был слишком жирным. И теперь мой бедный животик выворачивается наизнанку. Ой...
— Приляг на диван, — настаивала Эмили. — Может быть, тебе станет легче.
Илзи, содрогающаяся и безвольная, послушно легла. Тошнота — недомогание отнюдь не романтическое, хоть и не смертельное, однако на какое-то время оно явно лишает своих жертв всякой энергии.
Мальчики, обнаружив за печкой полный ящик дров, развели огонь, и вскоре пламя уже бешено гудело в трубе. Перри взял одну из свечей и обследовал маленький домик. В примыкающей к кухне небольшой комнатке стояла старомодная кровать с веревочным матрасом. Другая комната — некогда гостиная Альмиры Шоу — была до половины набита овсяной соломой. На чердаке не оказалось ничего кроме пустоты и пыли. Но в маленькой кладовой Перри сделал несколько интересных находок.
— Тут консервная банка — свинина и бобы, — объявил он, — а еще жестяная коробка с сухим печеньем... с полкоробки печенья будет. Так что завтрак нам обеспечен. Думаю, сыновья Малкома оставили все это здесь, когда приходили за дровами. А это что?
Перри поднял маленькую бутылку, вынул пробку и с серьезным видом понюхал.
— Виски — провалиться мне на этом месте! Не так уж много, но хватит. Вот лекарство для тебя, Илзи. Разведи немного в горячей воде и выпей — твой желудок мигом будет в порядке.
— Терпеть не могу запаха виски, — простонала Илзи. — Отец никогда не дает его больным... он не верит в пользу виски.
— Тетя Том верит, — сказал Перри так, словно это был решающий аргумент. — Верное средство. Попробуй и увидишь.
— Но тут и воды нет, — возразила Илзи.
— Тогда придется проглотить виски без воды. Да тут в бутылке всего-то две столовых ложки. Попробуй! Если и не вылечит оно тебя, то ведь и не уморит.
Бедная Илзи чувствовала себя ужасно плохо и потому охотно приняла бы что угодно, вплоть до яда, если бы была хоть какая-то надежда, что это средство ей поможет. Она с трудом сползла с дивана, села на стул перед огнем и отхлебнула из бутылки. Виски было хорошее, крепкое — это вам охотно засвидетельствовал бы Малком Шоу. К тому же я полагаю, на самом деле в бутылке было больше двух столовых ложек, хотя Перри всегда настаивал на своем. Илзи еще несколько минут посидела, съежившись, на стуле, затем встала и неуверенно положила руку на плечо Эмили.
— Тебе хуже? — спросила та с тревогой.
— Я... я пьяна, — сказала Илзи. — Помогите мне, ради всего святого, снова добраться до дивана. У меня ноги подгибаются. Кто это из старых шотландцев в Молверне сказал, что виски никогда не ударяет ему в голову, но всегда в коленки? Но мне и в голову тоже ударило. Она идет кругом.
Перри и Тедди подскочили, чтобы помочь ей, и, поддерживаемая с двух сторон, совершенно ослабевшая Илзи снова обрела тихую гавань покоя на старом диване.
— Мы можем еще что-нибудь сделать, чтобы помочь тебе? — с тревогой спросила Эмили.
— Слишком много уже сделано, — сказала Илзи со сверхъестественной серьезностью. Она закрыла глаза и, как ее ни умоляли, больше не произнесла ни слова. В конце концов было решено оставить ее в покое.
— Во сне у нее все пройдет. И, как бы ни подействовало виски на ее голову и коленки, думаю, что ее желудку оно поможет, — сказал Перри.
Эмили не могла отнестись к происходящему с таким же философским спокойствием. И лишь полчаса спустя, когда тихое дыхание Илзи подтвердило, что она действительно спит, Эмили начала наслаждаться очарованием «приключения». Ветер, словно злясь на ускользнувших от него путников, хлестал старый дом, заставляя дребезжать стекла. Было приятно сидеть перед растопленной печью и слушать безумную мелодию побежденной метели... приятно думать о тех годах, когда этот старый, ныне мертвый дом был полон жизни, любви и смеха... приятно беседовать обо всем на свете с Перри и Тедди, чьи лица выхватывало из темноты слабое пламя свечи... приятно погружаться иногда в молчание, глядя в огонь... Его отблески так красиво играли на молочно-белом челе Эмили и в ее темных глазах, от которых собеседникам было трудно оторвать взгляд. Один раз Эмили, неожиданно подняв глаза, обнаружила, что Тедди смотрит на нее как-то странно. На один миг их глаза встретились... только на миг... но Эмили больше уже не принадлежала себе. Ошеломленная, она лишь удивлялась случившемуся. Откуда пришла эта волна невообразимой сладости, словно поглотившая целиком ее тело и дух? Она дрожала... ей было страшно. Казалось, что открылись невероятные, головокружительные возможности перемен в ее жизни. Из этой путаницы мыслей вдруг явилась одна-единственная, ясная и отчетливая: она, Эмили, хочет сидеть с Тедди, вот так, перед огнем, каждый вечер их жизни... и тогда ей и дела не будет ни до каких метелей! Она не осмеливалась снова взглянуть на Тедди, но трепетала от восхитительного ощущения его близости, отчетливо сознавая, какой он высокий, стройный, как блестят его черные волосы, как сияют его темно-голубые глаза. Она давно знала, что Тедди нравится ей больше, чем любое другое существо мужского пола среди ее знакомых... но ощущение, которое пришло к ней в тот судьбоносный миг, когда они обменялись взглядами, нельзя было описать словом «нравится»... это было ощущение, что она принадлежит ему. Внезапно ей стало ясно, почему она с пренебрежением относилась к попыткам любых других мальчиков в школе поухаживать за ней.
