Борис Раевский - По следам М.Р.
«Первый канал!» — мелькнуло у Геньки. Николай Филимонович, видимо, подумал о том же, потому что сразу перебил Пелардеса:
— Где этот Эмилио?
— Умер. Уже давно.
— А «Дон Кихот»? Жив? — вмешался генерал. Федерико опустил глаза. Потом взглянул в упор на генерала и отчетливо произнес:
— В Советском Союзе он не живет.
— А точнее? Как узнать о нем? Это очень важно, — и Филимоныч торопливо рассказал испанцу о тайне «Большой Берты».
Нет, Федерико не слышал о немецкой пушке. И ничего не может сказать о «Дон Кихоте». По крайней мере, сейчас. Может быть, немного позднее… Но он ничего не обещает. Ему очень неловко перед камарадо генералом, но пока он ничего не может обещать.
— Ну, хоть имя его скажите! — взмолился Генька. Но Федерико хмуро молчал. Потом ответил так же, как некогда покойный маршал:
— Еще не время…
Глава XVI
ЦЕЛИТЕЛЬНЫЙ ШОК
— Трак-трак! Трак-трак! — постукивал станочек.
В новой квартире все мало-помалу приходило в порядок: вода шла уже каждый день, и газ на кухне теперь горел ровным синим пламенем, даже чуть фырчал от усердия. Правда, стены оказались очень тонкими. Когда в соседней квартире девочка чихала, так и подмывало крикнуть: «На здоровье!» Но отец уверял, что так даже интереснее: всегда в курсе жизни всего дома. Это он нарочно. Чтобы сделать маме приятное. Уж больно она радовалась новой квартире.
Отцу с прошлой недели полегчало, в горле у него не булькает, он уже не такой землисто-серый и даже немного повеселел. Конечно, не как до болезни, но все- таки…
Витя вспомнил, как у них собирались гости, отцу давали гигару, он ее долго настраивал, подкручивая металлические шпеньки, а потом пел. И чаще всего свою любимую:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза…
А сколько отец читал! Каждую неделю Витя бегал в библиотеку за книгами. Огромные такие и тяжеленные — еле дотащишь. Потому что листы картонные. И на каждом листе вместо букв пупырышки наколоты. Называется — «шрифт Брайля», для незрячих. И читают его не глазами, а пальцами.
Но пока еще отцу нельзя читать — врач не велел. Только радио и остается. А сколько можно слушать радио?
— Витя! — отец поднял голову с подушки. — Устал? Ты отдохни. Чем занимался, пока я болел? Помню, твои следопыты приходили…
— Ладно, папа, еще сто штук отщелкаю и расскажу.
Нога механически, раз за разом, нажимала на педаль.
Витя усмехнулся: «член-корреспондент»! Это все Вася Коржиков. Ты, говорит, не думай, что мы тебя отчислили. Просто — дали отпуск. По семейным обстоятельствам. А что другая школа — это ничего. Я для вас с Тишей особое звание выхлопочу: «члены-корреспонденты».
Что ж — это неплохо! «Член-корреспондент отряда красных следопытов В. Мальцев».
А у ребят дела идут! Даже Тишку пристроили — писать письма. Заместитель! Скорей бы уж отец поправился и тогда…
— …Девяносто восемь… Девяносто девять… Сто!
Витя снял ногу с педали.
Отец слушал внимательно, иногда переспрашивал, уточняя подробности, а иногда говорил: «Постой, дай подумать!» И радовался, если его догадка подтверждалась. Потом спросил, как сейчас выглядит генерал.
— Он-то меня не помнит — мало ли было саперов? — а я не забыл. Когда вручали ордена, генерал сказал мне: «При вашем росте проволоку и резать не надо — перешагнул и все!»
Витя сообразил, что рядом с невысоким генералом отец и впрямь мог показаться великаном. Ведь тогда он еще не сутулился…
— И начальника разведки я помню, — продолжал отец. — Мы для его роты делали проходы в минном поле, и он с нашим командиром сцепился. Чуть до драки не дошло. Шумный был мужик, не знаю уж, как сейчас…
«Сейчас — тоже», — подумал Витя.
* * *
Через два дня отец вернулся к этому разговору.
— Я вот лежу и думаю… — начал он. — Насчет шофера этого… Кубарева. Он ведь встречал глубинников?
— Ага!
— А вы у него спрашивали, видел ли он в ту ночь Бортового?
— Что ты?! Он ведь насчет этого — молчок. Не положено, говорит.
— Так! Это — первое, — Александр Борисович нащупал на столе одну из двух лежавших там спичек и переложил ее в пепельницу. — Теперь второе. Ты говорил, что тренер видел после операции офицера, шумевшего в траншее. Вот я и вспомнил — уж больно похоже. Да и по должности Бортовому полагалось бы… Как это выяснить? Может, свести его с тренером…
— Думаешь, Эрик Сергеевич узнает майора?.. Ведь столько лет! — Витя покачал головой. — И потом… Ну, узнает он Бортового… а толку? Ведь тот все равно… ничего не может рассказать. Нет, папа, зря это.
Александр Борисович хмуро убрал вторую спичку.
Идея отца все-таки запала Вите в голову.
В самом деле, как погибла группа Юрьева? Что известно об этом? Рассказ Эрика Сергеевича? Но ему самому многое непонятно. И потом: он находился на той, на немецкой стороне нейтралки. А что было на этой, на нашей стороне?
Почему-то Вите вспомнилась картинка из учебника физики: два полушария, плотно пригнанные друг к другу. Он уже не помнил, почему они так намертво сомкнулись, но твердо знал, что дюжина лошадей не могла их растащить. Две части целого… взгляд с обеих сторон…
В первый же день весенних каникул Витя поехал на Мойку.
Интересно: дома ли Генька? Устроить встречу Эрика Сергеевича с Бортовым — это как раз по его части.
Но Генька неожиданно уперся:
— Зачем волновать человека? Он так переживает!
— А чего волновать?! Пусть Эрик Сергеевич на него только посмотрит… Посмотрит — и все. Если не узнает — Бортовой ни о чем и не догадается.
— А если узнает?
— Тогда… — Витя искал довод поубедительнее. — Вот… я как-то читал… Один немой человек… встретил друга, которого считали мертвым. Совсем случайно встретил… И от неожиданности… увидев на улице «мертвеца»… вдруг заговорил. Это называется… целительный шок… Может, и у нас… так получится…
Сказал — и пожалел: ненадежный пример. Но на Геньку, как ни странно, он подействовал:
— Верно! Вдруг он все вспомнит?! А свести их проще простого. Беру на себя.
Генька сразу смекнул: ему повезло. Ведь Эрик Сергеевич живет совсем близко от Бортового.
С тех пор, как обнаружилось, что у Эрика Сергеевича есть «москвич» — Генька так и прилип к тренеру. Не раз бывал у него в гараже, вместе копались во внутренностях старенькой машины.
А насчет разведмайора — план действий ясен.
Генька устроился в подворотне напротив дома № 6. Внимание: дверь открылась! Вышла женщина с портфелем. Не то. Генька нетерпеливо поглядывал на часы. Наконец, в 8.20 из парадной показалась знакомая грузная фигура. Куда свернет? Направо. Так, а теперь? По проспекту к троллейбусу. Ясно.
На следующее утро Генька повторил наблюдения. Все совпало: и время, и маршрут. Теперь можно действовать.
Вечером, доливая дистиллированную воду в аккумулятор, Генька, словно невзначай, спросил тренера:
— Можно, я завтра за вами зайду?
Тот рассмеялся:
— Скажи прямо: «хочу прокатиться», чего хитришь?!
Утром, пока Эрик Сергеевич прогревал мотор,
Геньке не сиделось в машине. Неужели не успеть? Но мотор, наконец, тявкнул и дружелюбно заурчал. Поехали!
— Огромная просьба! — сказал Генька. — Сверните, пожалуйста, на Шестую.
— Зачем? По Восьмой ведь удобнее.
— Потом все объясню. Ага, спасибо. Теперь сюда. Остановите на минутку. Сейчас из парадной выйдет дядька. Высокий, толстый. Рассмотрите его. Хорошенько. Ну, вот… Вот он…
Мимо тяжело прошагал рослый мужчина. Плечи — развернуты, голова сидит прямо. Лицо решительное, волевое.
— Ну? — нетерпеливо спросил Генька.
— Что — «ну»?
— Узнали?
Эрик Сергеевич пожал плечами:
— Нет. Незнакомое лицо… А что?
Генька, вздохнув, объяснил.
Эрик Сергеевич молча включил стартер. Вывел машину от панели в общий поток. И лишь мимоходом кинул:
— А зачем темнил-то?!
* * *
Генька приехал неожиданно. С порога объявил Вите:
— Срочное дело! Едем!
По пути рассказал, что опыт не удался.
«Хорошо, что я отцу наперед не проговорился, — подумал Витя. — В первый раз посоветовал, и то…»
Генька всю дорогу подгонял Витю. Оказывается, генерал получил письмо от Федерико.
Маленький конверт, крупный детский почерк.
«Папа просит прощения, что он не сам пишет, но он считает, что у меня это лучше получится, — так начиналось письмо. — Он говорит, раз меня в школе шесть лет учат русскому языку, то иначе и быть не может».
Письмо было подписано «Владимир Пелардес», содержало приветы всем ленинградским знакомым и только одной фразой касалось самого важного:
