Девчонки и слезы - Уилсон Жаклин

Не стану же я ему выкладывать про детский комикс. И какая, по сути, разница? Мне все равно, пусть даже кольцо сделано из фольги. Мне оно нравится, потому что я люблю Рассела. Здорово, что он больше не сердится. Он кладет руку мне на плечо и целует в щеку. Раздается идиотское хихиканье и посвистывание. Нас обгоняет стайка семиклашек. Я стараюсь не обращать на них внимания, хотя и заливаюсь краской!

– У тебя чудесная кожа, – замечает Рассел. – Люблю твои розовые щечки.

Весь мир становится розовым. Значит, Рассела не смущает, что я то и дело краснею. Ему это даже нравится. Кожа у меня уж точно далека от идеала. На ней заметны отвратительные черные точки, а нос блестит так, что впору в него смотреться как в зеркало, хотя я на скорую руку и припудрила его в раздевалке (плюс побрызгалась дезодорантом, пригладила щеткой волосы и почистила зубы).

Мы идем как настоящая парочка, Рассел обнимает меня за плечи. Я помещаюсь у него под мышкой, мне там хорошо и уютно.

– Элли, ты такая маленькая, – он стискивает мне плечо.

Мне нравится слышать, что я маленькая. Я сразу себя чувствую крошечным воздушным эльфом, а не унылым и пухлым карликом. До чего же здорово, здорово, здорово, что у меня есть такой бойфренд, как Рассел. Мы встречаемся уже несколько недель, а я все еще не верю своему счастью. Я дотрагиваюсь до кольца. Может быть, мы будем вместе месяцы, годы и в один прекрасный день вместо этого колечка у меня появится настоящее.

Никогда не испытывала ничего подобного – никогда, никогда. Рассел у меня не первый парень, хотя тормознутый Дэн, можно сказать, не в счет. Мы скорее дружили. Пару раз целовались, и все. Иногда нам бывало вместе весело, но с ним я никогда не чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Губы у меня сами складываются в улыбку, и я напеваю про себя имя Рассела.

Он мой сердечный друг, моя вторая половинка. До недавнего времени я не понимала всей степени своего одиночества. Со дня маминой смерти я ощущала внутри какую-то пустоту. Разумеется, у меня есть папа, и я его люблю. Теперь я люблю Анну. И даже Цыпу. Но это совсем другое. У меня есть Магда и Надин, и они останутся моими лучшими подругами до гробовой доски, но бойфренд – это совсем другое. Мы классно общаемся, устраиваем девчачьи посиделки, но сердце у меня не колотится, когда меня обнимает Надин, а пульс не стучит как бешеный при звуке Магдиного голоса. Я очень люблю их обеих, но это не то же самое, что влюбленность.

Понятное дело, я провожу с подругами слишком много времени, и Расселу это надоело. Но ведь достаточно мельком взглянуть на меня, чтобы убедиться – он на первом месте. Первом, и последнем, и на всех промежуточных.

Я еще крепче прижимаюсь к нему, и он целует меня в макушку.

– Прости, Элли, я сорвался, – шепчет он.

– Прости, что заставила тебя торчать возле школы, – шепчу я в ответ.

– Ладно, пошли ко мне, – говорит Рассел, обнимая меня. – Папа и Синтия на работе, так что у нас с тобой в распоряжении почти целый час.

Сердце у меня колотится все сильнее, сильнее и сильнее…

5

Девчонки плачут, когда крадут их идеи

Квартира у Рассела – просто сказка. Огромная – в ней мог бы уместиться весь наш дом. Кругом идеальный порядок. Гигантские кремовые диваны без единого пятнышка. На полках строгими рядами выстроилось богемское стекло. Даже глянцевые журналы на кофейном столике разложены с геометрической точностью. Если у папы Рассела с Синтией когда-нибудь появятся дети, боюсь, их ждет неприятный сюрприз. А окажись здесь Цыпа минут на десять – одни небеса знают, какой кавардак он бы учинил.

– Красиво, – говорю я вежливо, робко ставя свой видавший виды рюкзак на светлый ковер.

– Тоска зеленая, точно мебельный магазин, – тянет Рассел. – Не похоже на дом.

На мгновение он перестает быть бойфрендом двумя годами старше. Выглядит как брошенный ребенок – голова поникла, челка свешивается на глаза. Подхожу и обвиваю его руками. Хочется его утешить, показать, что я его понимаю, знаю, каково это – приноравливаться к вкусам папиной подруги.

Но он неверно истолковывает мой жест. Обхватывает за талию, крепко прижимает к себе и начинает целовать. Запускает руки в волосы, пальцем поглаживает ухо, нежно покусывая мочку, продвигается к шее, к тому месту, где она переходит в плечо. Затем осторожно расстегивает школьную блузку…

– Нет, Рассел, не надо! Прекрати, пожалуйста, прекрати.

Мне ужасно хорошо – только страшновато. Не хочется заходить слишком далеко. И потом – вдруг папа Рассела или Синтия вернутся домой раньше времени и застукают нас на ослепительном кремовом диване.

– Можно пойти ко мне в комнату, – шепчет мне на ухо Рассел.

– Нет! Послушай, я ведь сказала… не хочу.

– Нет хочешь.

– Хорошо, конечно хочу, но все равно не буду.

– Даже при том, что мы любим друг друга? – Рассел берет мою руку в свою и целует кольцо на пальце.

– Вот именно. – Я отстраняюсь от него, одергиваю одежду и стараюсь собраться с мыслями – я вся в жару, руки-ноги дрожат, и я так его люблю, что вот-вот потеряю остаток благоразумия…

Я направляюсь к нему в комнату. Говорю, что мне хочется посмотреть, как он живет. Здесь все выглядит совершенно потрясно, ни капельки не похоже на обиталище недоразвитого школьника – никакого беспорядка: разбросанных носков, липких кружек и засохших объедков. Комната у Рассела суперстильная – на окнах кремовые жалюзи, пол застлан темно-коричневым ковром, на стене висят гитара и плакат с певцом соул. Фантастический письменный стол со скошенной как у парты поверхностью, высокий белый табурет с лампой над ним, краски, пастели, цветные карандаши, стопка блокнотов и альбомов для рисования. Я замечаю наброски очаровательного мультяшного слоненка. Он смахивает на моего слоника Элли, которого я рисую на всех школьных тетрадях и изображаю в конце писем рядом с именем.

– Это слоник Элли.

– Не Элли, а просто слоник, – говорит Рассел.

К верхнему наброску клипсой прикреплен розовый листок, на котором что-то написано. Я к нему приглядываюсь, хотя Рассел пытается меня оттащить, приподнимает волосы и настойчиво целует в шею. Это объявление о конкурсе детского рисунка, в котором также могут участвовать и подростки. Участникам надо придумать мультипликационный персонаж. На основе работ победителя будет снят всамделишный мультик и, возможно, его покажут по телевизору. Среди членов жюри – Никола Шарп! Она мой самый любимый детский иллюстратор – обожаю ее книжки про прикольных фей.

– Вот здорово! Рассел, а почему ты мне ничего не сказал про конкурс? Я тоже хочу поучаствовать.

– Ты опоздала, Элли. Все сроки давно истекли. Я уже послал свой рисунок.

– И кого ты нарисовал?

– Ну, ясно, кого… – бурчит Рассел и указывает пальцем на слонят.

– Но ведь это я придумала! – меня захлестывает возмущение.

– Ничего подобного. У слоника Элли уши гораздо больше, хобот не такой морщинистый и совсем другое выражение.

– А вот и нет. Когда слоник Элли счастлив, он тоже отставляет ногу и высоко задирает хобот, – я тычу пальцем в рисунок Рассела.

– Все счастливые слоны одинаковые, – Рассел легонько щелкает меня по носу. – Не дуйся, Элли. У тебя нет авторского права на всех мультяшных слоников.

Он пытается меня поцеловать, и я ему отвечаю, но без прежнего пыла. Он украл у меня слоника Элли. Моего слоника. Я чувствую себя малышом, у которого отняли любимую плюшевую игрушку. Понимаю, что веду себя по-детски, но мне обидно до слез. И до чего низко с его стороны – ни словом не заикнуться про конкурс. Мы ведь могли бы вместе к нему готовиться. Но теперь это уже не важно. Подам работу самостоятельно. А Рассела даже спрашивать не буду. Вообще ничего ему не скажу.