Гавриил Левинзон - Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки
Я сидел на бугорке у забора, за которым парники и грядки треста зеленого строительства, все на той же узкой плывущей вниз улице, вблизи лопушандии, — но какой она теперь была далекой! Наверно, кое-кому из читателей показалось, что я слишком долго просидел на этом бугорке. Знаю таких: читают книжки, чтоб узнать, кто на ком женился. А если человек думает о важном, им это не интересно. Не понимают люди, что главное в книжке — это польза, совет. В каждой книжке столько советов, что только успевай брать. Одна книжка так и называется: «1000 советов домашней хозяйке». В другой — «Мечты сбываются» — советов не меньше, только они не пронумерованы. Как научиться ловить язя? Как отличить охотника от браконьера? Как достать запчасти для трактора? Как питаться, чтобы не было изжоги? Как помыть голову морской водой? Пожалуйста, учись — для того и книга писалась. В одном автор этой книги ошибся: он всем советует мечтать, а не понимает, что мечта бывает далекой, а бывает живой. Далекая мечта безобидна, далеких у человека может быть сколько угодно. А вот живая требует забот и средств. Тут я бы посоветовал: сперва подсчитай, а потом мечтай.
О том, как два джентльмена вели в лесу не совсем обычный разговор. В этой главе вы найдете полезный совет, касающийся того, как лучше всего преподносить себя людям
Мне нравятся здешние звуки: то дужкой ведра звякнет, то цепью у собачьей будки, а то курица закудахчет до того заполоханно, что хочется спросить: «Что, собственно, произошло?» Все это будит мою фантазию, у меня появляются планы — а что за жизнь без планов?
Я сидел на том же бугорке у глухого забора и поглядывал в ту сторону, откуда должны были появиться две красивые девочки из нашего класса, Люсенька Витович и Света Подлубная. Я задумал пройтись с ними до школы, а потом по школьному двору. План мой разрастался, сами собой придумывались подробности: Люсеньке я разок положу руку на плечо, а со Светой я так буду держаться, что каждому станет ясно: я и ей могу руку на плечо положить, да только мне неохота.
Меня одно смущало: захочет ли Света идти вместе со мной. Она на меня дуется. Смешно сказать: из-за того, что я ее дернул за нос. В классе такая забава пошла: меня дергали, и я дергал. Мне и в голову не пришло, что такого гордого человека, как Света, за нос дергать нельзя. Я без всякой злости ее дернул, всего разок и не сильно. А она покраснела и чуть не заплакала. Вот какие разные люди бывают: другого дерни за нос или хоть пинка дай — он даже не заметит, а Света мне этого простить не может. Раньше, если мне хотелось поговорить об интересном, я к ней подсаживался. Есть, конечно, в нашем классе и другие, с кем можно об интересном поговорить, но никто не умеет во время разговора так серьезно смотреть на тебя, так внимательно слушать, — разговор получается замечательный. Я специально для этих разговоров журнал «Наука и жизнь» читал. Лишиться такого собеседника из-за ерунды! Я стал придумывать, как подлизаться к Свете, чтобы ей даже в голову не пришло, что я подлизываюсь.
Папа говорит, что у меня каждый день от полутора до двух тысяч планов. Это, конечно, преувеличение. Но в то утро у меня сразу же новый план появился, как только я их увидел, двух очкастых людей — мать и сына. Они шли, взявшись за руки, низкорослые, не скажешь, что красивые; это были люди новые, иначе бы они с таким интересом не осматривали каждый домишко и не шарахнулись бы от собаки, которая любит пугать новичков, бросаясь со страшным лаем на сетку ограды. Я сразу понял, что это наша новая классная руководительница с сыном: такими мне описал их вчера Горбылевский — он их видел, когда приходил в школу за учебниками. (С прежней нашей классной руководительницей, Еленой Николаевной, мы расстались в конце прошлого учебного года: она переехала в другой город.) Я решил с ними познакомиться: не помешает. Да и интересно будет в школьный двор заявиться с новым классным руководителем. Обо мне говорят: «Быстроглазый раньше всех поспевает». Приятно, когда это подтверждается.
Я знакомлюсь с людьми двумя способами. Первый способ такой: я говорю «привет», и человек отвечает «привет». А что ему еще остается? И пока он соображает, где меня встречал, я ему что-нибудь смешное говорю, — и вот мы знакомы. Второй способ — дербервилевский. Тут я представляюсь лордом Дербервилем, цилиндр приподнимаю и держусь с достоинством. Попробуй-ка пройти мимо, если сам лорд Дербервиль тебе представляется. С этими я решил знакомиться дербервилевским способом. Я отбросил портфель, и сейчас же у меня в руке появился стек, я стал им похлопывать по голенищу своего охотничьего сапога. Моя охотничья куртка в клетку и с отворотами была небрежно застегнута на одну пуговицу, светлый цилиндр я приподнял над головой и подержал его подольше, чтоб они разобрались, что это не кепка какая-нибудь.
— Лорд Дербервиль, — сказал я, — приветствует вас в своих охотничьих угодьях.
Я поклонился даме и протянул руку ее сыну. Кто-то из них ойкнул, скорей всего учительница, потому что сын ее уж очень неожиданно вырвал у нее руку и бросился ко мне. Сколько рукопожатий! Уже пора было отпустить руку лорда Дербервиля, но он все тряс. Он говорил, что зовут его Генри Хиггинс («Вы, конечно, слышали обо мне, сэр?»), что он изучает языки и счастлив познакомиться со знаменитым охотником и сыщиком.
— Я просто счастлив, сэр. Я просто счастлив! — И все тряс мою руку.
Я не знал, что думать. Он и правда был счастлив. Я подумал: «Может, он чокнутый и в самом деле себя Хиггинсом считает?» Но учительница смотрела на его проделки без удивления. Она сказала:
— Вот уж не думала, что в этих краях проживает еще один знаменитый англичанин.
— Мама, ты иди, — сказал Хиггинс, — мы с лордом поохотимся. Тебе ведь это не интересно, правда?
— Не интересно, — сказала учительница, — но я не люблю, когда меня бросают посреди улицы.
— Посреди леса, мама! Иди по этой тропинке, и ты выйдешь прямо к колледжу. Ну я тебя прошу! У нас с лордом совсем мало времени.
Учительница пошла, но неохотно — понятно было, что она сейчас остановится.
— Сэр, — сказал я, — по-моему, ваша матушка хочет вам что-то сказать.
— О! — ответил Генри Хиггинс. — Ее нужно поцеловать, без этого она не может работать.
Учительница наклонилась к нему, когда он к ней подбежал, и он ее поцеловал. Конечно, это вызвало бы удивление, проделай такое кто-нибудь из нашего класса. Но Генри Хиггинс — это совсем другое дело. Ах, как он нежен со своей матушкой!
— Простите, сэр, что я вас оставил. Мы с матушкой очень привязаны друг к другу — ей целый день будет чего-то недоставать, если я ее не поцелую, — подтвердил Генри Хиггинс мои мысли.
Потом он добавил, по-хиггинсовски смутившись, — скулы его покраснели, и веснушки на них перестали быть видны:
— Дело в том, сэр, что мы вдвоем на целом свете. Представьте, я даже не знаю, кто был мой отец.
Мне захотелось спросить, на самом ли это деле или это касается только Генри Хиггинса, но я спохватился, что такой вопрос не к лицу лорду Дербервилю.
— Ах, сэр, — сказал я, — чего не бывает! Представьте, сэр, мой отец совсем не лорд Дербервиль.
— О сэр, — сказал он, — как это интересно! Кто же ваш настоящий отец?
Ему в самом деле было интересно. Он переминался с ноги на ногу и смотрел мне в рот — срочно надо было придумать, кто мой настоящий отец.
— Ни за что не догадаетесь, — ответил я. — Мой отец граф… — Как назло, я позабыл фамилии всех английских графов. — Мой отец, сэр… — Я тянул время. — Мой отец… О, вы ни за что не догадаетесь…
— Граф Мальборо!
— О! — изумился Дербервиль. — О, сэр, как вы догадались? Это непостижимо!
Генри Хиггинс был доволен.
— Все очень просто, сэр, — сказал он с хиггинсовским смешком. — Вы произносите «л», как его произносил только один человек в Англии — граф Мальборо.
— О! — опять изумился Дербервиль и подумал: «Что это я все «о» да «о», надо что-нибудь другое придумать».
— Э-э-э, сэр, — сказал он. — Э-э-э… Я вот о чем хотел спросить…
Хиггинс склонил голову, наставив на Дербервиля ухо.
Но Дербервилю опять нечего было сказать.
— У меня весьма деликатный вопрос, сэр. Э-э-э…
«Это «э-э-э», — думал Дербервиль, — ну зачем я за него уцепился?»
— Я понимаю ваше затруднение, сэр, — сказал Хиггинс. — Вы хотите знать, чью фамилию я ношу? Моей матушки, сэр. Она перешла к ней от моего деда, знаменитого мореплавателя Эдуарда Хиггинса.
— Чрезвычайно интересно! — сказал Дербервиль. — Но не находите ли вы, сэр, что нам пора. — Дербервиль мотнул головой в ту сторону, куда ушла мама Хиггинса: ему не хотелось произносить слово «школа». Разговор получился замечательный, но он потребовал больших усилий, и Дербервиль боялся, что начнет говорить не то.
Мы шли молча. Я отдыхал от разговора и готовился преподнести себя Хиггинсу. Есть такое правило, которому следуют все люди с умом: познакомившись с человеком, преподнеси себя в лучшем виде. Это очень важно, иначе человек может чего-то в тебе не заметить. Тут продуманность нужна. Главное — не проявлять излишней скромности, ведь если ты сам себя барахлом считаешь, то кто же в тебя поверит? Мы с дедом это понимаем.
