Владимир Кобликов - Топорок и его друзья
— Конечно, Петр, ловко мы обошли немцев. А если бы аспиды прознали правду? А?
— Думал я об этом, думал... Передышка нам нужна. Вот так нужна! — Селиванов провел ладонью по шее, — Одиннадцать раненых бойцов один я прячу. Лечим их со старухой... И знаю, что еще многие выхаживают наших. Если по домам пойти, целую роту смело набрать можно.
— Можно, — согласился дед Казак. — Сам пятерых выхаживаю.
— Ну, вот видишь! Ореховка сейчас не просто деревня. Ореховка — подпольный госпиталь. Сегодня ночью к нам придут врачи и принесут медикаменты и осмотрят раненых. Ты будешь сопровождать докторов. Это просьба подпольного райкома партии. Понял? В деревне все по-прежнему должны думать, что я немецкий староста. — Селиванов вздохнул.
Ореховский подпольный госпиталь заработал. Раненых оказалось гораздо больше, чем предполагали Селиванов и дед Казак. К тому же, дед Казак «тайком» от старосты стал раздавать зерно и продукты колхозникам со складов, которые немцы не успели разграбить. Никто в Ореховке и не догадывался, что всей работой подпольного госпиталя руководит староста. Все считали его предателем, а деда Казака — настоящим героем.
Селиванов со дня на день ожидал возвращения немцев. Он знал, что они не забыли Ореховки. Он слышал, что и в здешние края уже стали прибывать каратели.
Однажды утром, когда врачи делали очередной обход, на околице показались мотоциклисты. Селиванов выскочил на улицу раздетый, без шапки и заспешил навстречу фашистам. Мотоциклисты остановились. Селиванов отвесил поясной поклон.
— Староста? — спросил по-русски ефрейтор, сидевший в коляске головной машины.
— Так точно, господин офицер.
— Тиф кончился в деревне?
— На убыль пошел, господин офицер.
— Что значит «на убыль»?
— Многие выздоравливать стали. — Селиванов вспомнил всех, кто умер за последние годы, и добавил: — А девять человек преставились.
— Что, что?
— Девять человек померли.
— Есть умирали?
— Так точно, господин офицер. Четыре старика, две старухи и три младенца отдали богу душу, — Селиванов посмотрел на небо и размашисто перекрестился.
Переводчик передал суть разговора со старостой солдатам. Они жарко о чем-то заспорили, потом затихли.
— Мы приехали делать дезинфекция, но солдаты устали. Ты сам делаешь эту работу. В домах обрызгать полы, стены вот этим... лекарство.
— Слушаюсь. Все сделаю, господин офицер... Может, заглянете ко мне позавтракать? — Селиванов подобострастно улыбнулся. — Жена моя уже поправилась.
— Спасибо, спасибо, — покровительственно поблагодарил старосту переводчик. — Мы должны вернулся в часть. Через семь дней в Ореховку придут солдаты фюрера. Чтобы встречал хлебом и соль.
— Слушаюсь, господин офицер.
Мотоциклисты поспешно укатили.
Петр Никитович стоял посреди улицы раздетый, с непокрытой головой и все отвешивал поклоны.
Не заходя домой, он прошел к деду Казаку и приказал ему собрать врачей на срочное и важное совещание. Вскоре врачи и дед Казак пришли в овраг за деревней, где их ждал Селиванов.
...Через четыре дня темной ноябрьской ночью сто пятьдесят семь красноармейцев во главе с лейтенантом Топорковым ушли из Ореховки. Раненые уходили в лес, где находился подпольный райком партии и небольшой отряд партизан. Русская природа точно в сговоре была с русскими людьми: к утру повалил снег.
Немцы, как и предполагал Селиванов, заявились раньше обещанного. Но в деревне все спокойно, столбики с дощечками, предупреждающими о тифе, были убраны, на деревенском погосте прибавилось девять свежих могил, вся Ореховка пропахла хлоркой. Даже на улице она заглушала запах молодого снега.
Первый день в «ссылке»
Федя задремал к концу пути, и Илье Тимофеевичу пришлось потрясти сына за плечо, чтобы разбудить его. Они вышли из автобуса, тут же к Илье Тимофеевичу подбежала полная старая женщина и стала его обнимать, целовать: Ее все оттеснял однорукий усатый старик. Наконец, старик отнял у нее Фединого папу. Тогда женщина стала обнимать и целовать Федю. Целовала и счастливо повторяла:
— Внучек дорогой к нам приехал. Ах, ты, мой сладкий. Ах, ты, мой красавчик. Вылитый папка.
Это уже она, конечно, придумала на ходу. Федя прекрасно знал, что он, как две капли воды, похож на маму. И вообще Топорку не очень понравилась такая бурная нежность. Он весь сжался, притих и подумал: «Ну, хватит, тетенька, целоваться-то. Целует, будто малыша какого-нибудь... И плачет зачем-то?»
Однорукий по-мужски обнял Топорка и сказал:
— Вот мы и свиделись с тобою, Федор Ильич.
Федя покраснел от удовольствия. Однорукий подвел Федю к мужчине, который стоял подле «Волги», и представил ему мальчика.
— Познакомься, Петр Петрович, с моим внуком. А это, Федя, председатель нашего колхоза Петр Петрович Селиванов.
Председатель, пожав Феде руку, спросил:
— Впервые в наших краях?
— Впервые, — ответил Федя. И голос у него сорвался, как у молодого петушка.
Председатель сделал вид, что этого не заметил, а по-прежнему, будто с ровней, разговаривал с Топорком. И зачем-то все на «вы». Очень неловко себя чувствовал Топорок.
— Слушай, — неожиданно перешел Селиванов на «ты», — а тебя, наверное, ребята Топорком зовут? Угадал?
— Да. А как вы догадались?
— Очень просто. Лучшей фамилии для прозвища и не придумаешь.
...Федя жалел, что так быстро доехали до Ореховки, но долго жалеть об этом не пришлось, потому что в Ореховке началось такое, о чем Топорку никогда и не снилось.
Федя заметил на краю деревни много нарядно одетых людей. Топорок ожидал, что Селиванов посигналит людям, запрудившим дорогу, но председатель вдруг остановил машину, заглушил мотор и сказал отцу:
— Дорогой Илья Тимофеевич, это вас колхозники встречают.
— Меня? — Топорков-старший смутился. — Но зачем же? Ничего не понимаю.
— Теперь вы почетный гражданин нашего колхоза. Мы разыскали семнадцать человек, которые в сорок первом лечились в Ореховском подпольном госпитале, и все они теперь наши почетные граждане... Идемте, вас ждут.
Растерявшийся Илья Тимофеевич пошел покорно за Селивановым, а Храмовы, будто боясь, что он неожиданно убежит, взяли его под руки.
А про Топорка почему-то забыли.
Навстречу отцу вышел седой старик.
— Дед Казак, помнишь? — шепнул Илье Тимофеевичу Храмов.
Казак поклонился отцу поясным поклоном и напевно произнес:
— Добро пожаловать, гость ты наш дорогой, в родную деревню.
Он еще раз поклонился и надел отцу красную атласную ленту на шею. На ленте что-то было написано золотыми буквами, но Федя не мог разобрать, что именно.
Дед Казак обнял Илью Тимофеевича и трижды поцеловал его. Из пестрой толпы вышли две девушки и преподнесли Илье Тимофеевичу целый каравай хлеба и деревянную солонку с солью. И тут же духовой оркестр надсадно и браво заиграл «Встречный марш». И все, кто был на огромной поляне, захлопали в ладоши и стали пожимать отцу руку, обнимать его, целовать.
Топорок не видел, как Петр Петрович подозвал к себе рыжую девочку и, указав глазами на него, что-то зашептал ей на ухо. Девочка закивала в ответ и направилась к Топорку. Она остановилась подле него и как старому знакомому сказала:
— Здравствуй.
— Здравствуй, — рассеянно буркнул Федя.
— Меня зовут Ларисой.
— А меня — Федором.
Федя думал, что рыжая, поздоровавшись с ним, пойдет себе своей дорогой, но она остановилась рядом и стала откровенно разглядывать его.
Топорок тоже стал ее разглядывать. Его удивили глаза девочки, черные, как угольки. Это очень было красиво: волосы рыжие-рыжие, а глаза — черные. И вообще Лариса понравилась Феде. Но разве он мог даже самому себе признаться в этом? Топорок ведь презирал девчонок и считал их скучными, глупыми и слабыми. Топорка разбирало любопытство, ему очень хотелось узнать, зачем к нему подошла Лариса. «Еще рыжее, чем Ленька, — подумал Федя. — Только красивая, и глаза какие- то чудные».
Топорок прикинулся скучающе-равнодушным и помалкивал.
Ларисе Топорок тоже в первый момент понравился, а потом он показался ей задавалой. Угольные глаза ее гордо вспыхнули.
— Вид у тебя такой, точно ты лесовок кислых объелся.
— Каких еще лесовок?
— Яблок-дикарок.
— Тебя что, по голове футболом стукнули?
Такой вопрос всегда обижал девчонок, а Лариса не обиделась. Она неожиданно рассмеялась и сказала:
— Скучно тебе у нас? Верно? Вот мой отец и послал меня к тебе. — И доверчиво улыбнулась.
Эта улыбка сбила Топорка с толку. Он собирался отомстить рыжей за «лесовки», а она вдруг улыбнулась. И Федя, вздохнув, честно сознался:
— Скучно. — Потом поинтересовался: — А кто твой отец?
— Председатель колхоза.
— Петр Петрович? — обрадовался Топорок.
