Анатолий Максимов - Подлетыши
— Это он не помнит о нас, — буркнул Порошкин.
Дегтярев сделал вид, что не слышал Сергея.
— Нет, неспроста Вадим Павлович сидит там так долго, пойду узнаю.
С тальников штопором летели длинные листья, похожие на перья птиц. Слышно было, как где-то в густой поросли, залитой водой, звонко хлесталась крупная рыба. «Верхогляд гуляет», — подумал Илья, продолжая шагать к тому месту, где расположился мастер.
Вадим Павлович натянул под крутояром, с северной стороны, клеенку, разжег костер и грел воду в солдатском алюминиевом котелке.
— Зачем еще я? — ответил на приглашение Ильи. — Вы, замполит, и воспитательница с чижами…
— Посидеть вместе, ухи похлебать, чаю попить… Да за одно ваше доброе слово, услышанное здесь, за улыбку мальчишки потом одарят вдесятеро… А то что ж получается: приехали вместе, а ночевать каждый в своей норе?..
— Да я уж устроился. — Вадим Павлович с сожалением глядел на костерок и закидушки.
— Идемте, — мягко настаивал Дегтярев. — Гомозов разливает уху. Чего доброго, нам и не достанется…
Парков взял из ниши рюкзак, с видимой неохотой подался за Ильей.
— Не люблю, вот уж не люблю рыбалку толпой. Что поймаешь? И разве отдохнешь?..
— Я же говорил, парни! — подойдя к табору, воскликнул Дегтярев. — Говорил я вам сбегать к Вадиму Павловичу за рыбой, так вы поленились. У него в садке три сига, налим, а чебаков — не счесть. Вот кто, я понимаю, рыбак!
Восторженные слова Дегтярева повисли в безмолвии. Ребята не выразили вслух ни зависти, ни удивления.
— И здесь вы, Вадим Павлович, — не растерялся Илья, — высоко держите звание мастера… Ну-ка, Петя, наполни до краев наши чашки ухой…
Парков достал из рюкзака хлеб, еще что-то в стеклянной баночке, примостился в дальних отблесках костра. Ребячий гомон утих. Мальчишки навострились к воде — проверить снасти.
— Вадим Павлович, — Дегтярев пытался задержать ребят у костра, — вы ЛЭП строили… Вот где было, уверен, разных случаев и приключений!..
— Случаев хватало, — рассеянно ответил Парков. — Тянули провода через мари, болота, сопки… А ушица получилась ничего себе, нормальная, хотя и улов у вас маловат. Лавровый лист и лук есть, посолена в меру. Укропу бы… У меня есть укроп сухой… На-ка, Порошкин, высыпь в ведро…
«Ну-ну, Вадим Павлович! — Илью радовало, что мастер, наконец, разговорился. — Только не осекись на полуслове. Видишь, как прислушиваются к тебе твои чижи, смотрят на тебя внимательно, с любопытством…»
— Я в газете, помню, читал, — Дегтярев не давал ослабнуть интересу ребят к мастеру, — как вы по тонкому льду горной речки, когда и под ногами трещало, переправили гусеничный экскаватор, тягач. Как вам удалось?..
Но тут на берегу тревожно, взахлеб задзинькал колокольчик.
«Вот не вовремя тебя прорвало, — огорчился Дегтярев, — такому нужному разговору помешал…»
— На моей! — Порошкин убежал к снастям.
— Тяни, тяни!.. — закричали из потемок.
— Не дергай, уйдет…
Даже Галина Андреевна и та помчалась за Порошкиным, вслед за ней и Дегтярев с Парковым.
На закидушку попался кто-то большой, неподатливый. Сергей в своих резиновых, с длинными голенищами сапогах уже стоял по колено в воде и еще дальше подавался в глубину.
— Таймень, нельма, осетр!.. — спорили между собой ребята, пытаясь ухватиться за тугую, как струна, жилку. Сергей злился на помощников.
— Ну-ка все замолчите и отойдите! — шикнул на них мастер. — Ишь подняли базар. Тоже мне, рыбаки. Тут надо действовать одному, осмотрительно. Не торопись, Порошкин, — мастер подступил к Сергею. — Давай ему слабину… Вот так… Пусть он гуляет. А теперь подтягивай. Да не рывками!.. — Мастер, волнуясь не меньше Сергея, невольно тянулся к леске, чувствуя тяжесть, непокорность рыбы. — Сачок, сачок! — шаря за спиной рукой, потребовал Вадим Павлович.
Ни сачка, ни крюка у ребят не оказалось.
— Везде-то вы бестолочи, — сердился Вадим Павлович. — Живо бегите к моему биваку.
Рыба все ближе подавалась к берегу. И Сергей будто бы слышал ее усталое дыхание, хрипы, стоны… Вода, мерцая звездами, взбугривалась над рыбой, расходилась волнами. Один раз мастер не стерпел и схватил леску.
— Отпустите, — сказал ему Порошкин. — Я сам…
— Ну, давай сам, — недовольно пробормотал мастер. — Уйдет — не плачь.
Рыба захлесталась на мелководье. Парков, держа принесенный кем-то крюк наготове, забрел в реку, насколько позволяли резиновые сапоги, изловчился и подцепил за крышку жабер беснующуюся рыбу, выволок на берег.
Калужонок, килограммов на тридцать, головастый, остроносый, с шипами по бокам и спине, неистово бился о мокрый песок, утрамбованный волнами, и, тускло блестя маленькими глазками, сипло постанывал.
Сергей стоял над своей добычей, не выпуская из рук леску, и мысленно благодарил калужонка за то, что он именно на его закидушку попался и не сорвался. Да еще в присутствии Галины Андреевны! Кто-то подбежал с палкой оглушить калужонка. Сергей выхватил палку и швырнул в реку. Как можно убивать рыбу, которая подарила ему радость, высоко подняла перед товарищами и особенно в глазах Галины Андреевны?!
Сергей склонился над калужонком, трогал рукой твердые шипы, скользкий бесчешуйный бок, ощущая холод, принесенный рыбой из глубины Амура. При свете фонарика калужонок казался то черным, то темно-голубым, а то делался совсем белым — точно изнутри светился.
— Хоть и жалко, а надо отпустить, — сказала Галина Андреевна.
— Как отпустить?!
Ребята запротестовали в несколько голосов. Мастер и замполит молчали. Они, конечно, знали о запрете лова калуг, но эгоистичный рыбацкий азарт, чего там греха таить, в эти поистине неповторимые минуты добычливой удачи захватил и их. Впрочем, ненадолго — оба повторили то, о чем сказала Галина Андреевна.
Сергей, однако же, без чужих советов знал, что делать. Вытягивая калужонка, он тихонько нашептывал: «Не уходи… Покажись Галине Андреевне, и я тебя, невредимого, отпущу…» Рыба, может, послушалась Сергея, поверила ему, оттого не сорвалась с соминого крючка…
Крючок зацепился где-то глубоко в пасти, сомкнутой замком. Пришлось отрезать леску у самой губы.
— Плыви, расти великаном, — сказал Сергей калужонку. — Но больше не попадайся. — И начал сталкивать в реку засыпающую на воздухе рыбу. Ему помогали Галина Андреевна и Петя Гомозов.
Калужонок хлебнул воды, что-то просипел, задвигал хвостом, плавниками и медленно ушел в темноту.
Все молча провожали взглядами калужонка, как волшебное чудище, которое выплыло, показалось на мгновение и, оставшись загадочным, снова исчезло в неведомом мире глубины реки.
Ребята, рыбачившие на Осиновой речке, спешно переставляли свои снасти на берег Амура, поближе к Порошкину, — обставили его так, что и ступить некуда стало. Потом гурьбой подались к костру. Мастер Парков незаметно ушел к себе.
Взошла луна. От ее света все стало белым: засахарились тальники, верх палаток, песок, и сам Амур будто покрылся куржаком. После того, как Сергей поймал калужонка, ребята поутихли: прекратились беспечные, громкие разговоры, выкрики, смех, — все к чему-то прислушивались, подолгу, молча глядя на белый Амур.
Всю ночь дренькали колокольчики, мальчишки срывались от костра и мчались на звон.
Галина Андреевна прилегла на куртку, подперев рукой щеку, глядела на языки костра, бесенятами пляшущие по сучьям. Сергей Порошкин, видя ее сосредоточенное выражение лица, пытался угадать, о чем она думала. Но, увы, мир Галины Андреевны для Сергея был далек и загадочен, как глубина Амура, из которой выплыл калужонок, как даль, откуда всходит солнце…
Дегтярев позвал воспитательницу сходить проведать мастера Паркова. Они пошли, а Сергей смотрел им в спины, слушал хруст мерзлого песка под их ногами. Без Галины Андреевны Порошкину стало как-то одиноко: будто и костер перестал греть, и колокольчики умолкли, и приятели наскучили… Сергей отправился в закидушкам, незряче смотрел на туго натянутые вниз по течению белые лески, на кружевную вязь быстрины. В котелке, булькая, шустро мелькали рыбки, словно для того, чтобы вода не застоялась и над ними не затянулся глухой крышкой ледок. Сергей опрокинул ногой котелок, и рыбки, прыгая, приплясывая, скатились в реку.
— Ребя! — закричал Петя Гомозов. — Остались мы без наживки. Пороша-то запнулся за котелок. Да он на ходу спит…
Вадим Павлович умостился под навесом клеенки. Перед ним теплились головешки. На тагане висел солдатский котелок с недопитым чаем.
— Напрасно вы ушли от нас, — сказал ему Дегтярев. — Жаль, что калужонок прервал наш разговор.
— Я удалился от чижей. — Парков присел, бросил несколько сухих палок на головешки. — И вам нечего делать с ними.
— Как это нечего? — недовольно спросила воспитательница. — Да я никогда так быстро не нахожу общего языка с ребятами, как у костра…
