Аркадий Млодик - Дарю веснушки
— Тебя как зовут?—спрашивает.
— Илья Ильюшин.
— Красиво звучит.
Я пожал плечами. Неудобно же мне самому про себя такое говорить.
— Подражать голосам умеешь? — продолжает он расспрашивать. — Птицам? Животным? Машинам? Пробовал? Давай проверим.
И стал меня проверять. Показал мне, как жужжит комар, свистит дрозд.
Жужжание у меня хорошо получилось. На мухах натренировался. А с дроздом не справился. Он больше на курицу у меня был похож.
Но клоун сказал, что для начала и это неплохо. Я не очень обрадовался его похвале. Несерьёзным мы с ним занимались делом. Мне бы фокус ему скорее показать.
— О чём задумался? — спросил меня клоун.
Я ему в шутку:
— Давно не били.
Он — всерьёз:
— Есть за что? Дисциплина как?
— Так себе.
— Значит, плохая?—догадался клоун. — Почему не в школе?
— Пчёлы подвели.
— Каким образом? — удивился он. — Выкладывай начистоту.
Посмотрел я на его веснушки... И выложил ему всё начистоту. Выслушал он меня, обнял.
— Эх, дружок, дружок! И меня в школе ребята дразнили. И я обижался. Потом поумнел. Поумнели и они. Не стоит обижаться. Веснушки на добром лице солнцем отсвечивают. Радость у людей вызывают. А лицо у тебя доброе. И веснушки только красят его.
Встал он с диванчика, походил по комнате, подошёл ко мне и сказал:
— Знаешь, как меня зрители называют? Клоун с веснушками. Ведь и сам ты меня так назвал. А я радуюсь этому. Нисколько не обижаюсь. И радоваться мне помогают мои собственные веснушки. Представь себе, что их на моем лице нет. Намалевал бы я тогда веснушки на своей маске?
Откуда мне было знать. Я опять пожал плечами.
— Нет! Не намалевал бы! — ответил клоун и добавил:— Чтобы ты не обижался. И другие ребята с веснушками тоже. А так... я ведь всегда после представления маску снимаю. И зрители видят, что моё лицо в веснушках.
Я сказал ему, что он мог бы красоваться перед зрителями вообще без маски. Лицо-то у него тоже доброе. Сразу видно.
— С маской виднее. И смешнее — тоже. Лицо так не раскрасить, — объяснил мне он и опять опустился на диванчик.
Я немножко подумал. И согласился с клоуном.
— Стану фокусником, тоже маску с веснушками надену, — объявил. — Пусть смеются. Не обижусь.
Клоун понял мой намёк, потому что сказал:
— Раз так, давай свои фокусы.
Я вынул из кармана бабушкин платок. И показал клоуну фокус со спичкой. Он захлопал в ладоши и крикнул:
— Слушай, старик! Да ты кудесник! Хорошо сработано! Сам придумал?
Пришлось ему рассказать, как я выменял судейский свисток на фокус. Клоун свистнул.
— Всё равно, — сказал он. — Фокус хоть не твоё изобретение, подал ты его красиво. Но должен тебя огорчить. Не годится он для цирка. В первых рядах зрители, может быть, и увидят твою спичку. А те, что подальше? —Он развёл руками. И снова быстро спросил:— Ещё фокусы знаешь?
Тут я подумал, что, может, для цирка пчелиная эскадрилья подойдёт. Сказав об этом клоуну, кинулся к двери — бежать за баночкой, что бросил на школьном дворе.
— Отставить, — скомандовал мне клоун. — Это же цирк! Чёрная пантера у нас только зевнёт — и от твоей пчелиной эскадрильи останется одно воспоминание. Да что пантера! Белый медведь знаешь что за зверь?! Одним ударом лапы может убить лошадь, не то что пчелу. Если ещё лев рванётся... или тигр... Они не станут разбираться, где пчела, где люди. Такой тарарам подымется — страшнее землетрясения. Ни одна милиция не справится. Нет, старик, жуткое это дело!
Он так это всё рассказал, что я зажмурил глаза...
— Видишь, старик, не годится твоя эскадрилья. Но артистическая реакция у тебя есть. И ты —настоящий мужчина! Как мужчина мужчине скажи: согласен быть моим сыном?
Мне показалось, что клоун стал разговаривать со мной, как с детсадовским несмышлёнышем. Я решил ответить так, чтобы он понял: кое-что, между прочим, и я соображаю и тоже умею пошутить.
— Я бы согласился, — говорю. — Только у меня уже есть папа... Потом... как я могу быть вашим сыном, если вы называете меня... стариком?
Сказал это и начинаю двигаться поближе к выходу. Но клоун остановил меня и стал объяснять, что взять в цирк он меня сейчас не может. Для этого надо учиться на артиста не один год. Стариком он называет тех, кого уважает. Ну, а насчёт сына... Так он у моего папы меня не отберёт. Сыном его я буду понарошку.
Сам он должен сниматься в кино клоуном. Там ему нужен будет сын, который тоже будет выступать в цирке. Своего сына у него нет. А я ему ужасно подходящий сын. Тем более, признался он, что у нас есть сходство. Да и веснушки мои очень ему нравятся.
— Досадно, что я не вправе сам себе выбрать сына, — закончил он объяснять. — Надеюсь, режиссёр мне поверит. В конце концов, пусть приедет и познакомится с тобой! Но ты уж меня не подведи. Чтобы отметки в школе были... сам понимаешь! И дисциплина в норме. Уговор?
Он похлопал меня по плечу. Я слушал его очень внимательно. И качал головой. Но он вдруг спохватился:
— Всё это хорошо! Но ты-то хочешь быть моим сыном?
А у меня в голове какая-то каша. Мне стыдно, что плохо подумал о нём. Кто бы из наших ребят не захотел сниматься в кино! И я пролепетал, что всю жизнь мечтал сниматься в кино чьим-нибудь сыном. Только боялся признаться. Уж очень я невезучий!
Напрасно я ляпнул про мечту всей жизни. Клоун хитро подмигнул мне и справедливо подкусил:
— Так уж и всю жизнь! Преувеличиваешь, старик! Но раз говоришь — мечта жизни, вот тебе деньги, беги к фотографу, чтобы сделал с тебя портретный снимок. — Он ещё раз смешно подмигнул мне и открыл передо мной дверь. — Дорогу найдёшь? Ну, беги быстрее. Одной ногой здесь, другой — там.
И я что было силы побежал.
Автомат обкрадывает
Подбегаю к фотографии, а на дверях табличка: «Обед». Посмотрел я на неё, и мне есть захотелось. Вспомнил, что бабушка дала мне денег на завтрак. Хотел уже пойти за пирожками, но на другой стороне улицы увидел фотоавтомат. Забыл я про него клоуну сказать. Он гораздо скорее, чем живой фотограф, работает.
«Что же мне теперь делать?—задумался я. — Деньги клоун дал для живого фотографа на портрет. Их тратить нельзя. Но автомат же не дурак! Вроде робота. Тоже, наверно, понимает, как портреты делать? Стоит проверить!»
Переложив деньги клоуна в другой карман, пересчитал я свои монеты. Кроме двадцати бабушкиных копеек у меня осталось пять копеек от предыдущего завтрака. Ровно на один глоток автомату. На пирожки ничего не остаётся...
Есть ещё больше захотелось. Как тут быть? Проглотив слюну, отдал я свои двадцать пять копеек сожрать автомату.
Вообще-то я с ним знаком. Вместе с ребятами строил ему как-то рожи, чтобы узнать, у кого смешнее получается. Теперь я не гримасничал. Сидел перед ним серьёзный. Только чуточку щёки надул и голову приподнял.
Выбросил автомат мои карточки. Посмотрел я на них и не поверил. Не я это — и всё! Вру, конечно. Это был я. Только очень уж получился на карточке красивый и гордый, как настоящий артист.
«Такая фотография, — решил я, — клоуну обязательно понравится».
Не стал я дожидаться, пока живой фотограф кончит обедать, и понёс автоматовы карточки клоуну. Проходя мимо булочной, всё-таки не выдержал. Присвоил одиннадцать копеек из тех, что дал клоун. Купил рогалик и бублик.
Подбежал к Дому культуры, а клоун меня у дверей дожидается. Спросил:
— Ну, как?
У меня во рту кусок бублика.
— Прожуй сперва! — советует мне клоун.
Я прожевал. И, прежде чем показать ему фотографии,, поспешил сказать:
— Простите меня, пожалуйста, я ваши одиннадцать копеек на рогалик и бублик потратил. Завтра вам обязательно отдам...
Больше он мне не дал рта раскрыть. Как завопит:
— Голубчик ты мой! Я же не догадался накормить тебя. Пошли!
И мы пошли. По пути показал ему автоматовы карточки. Смотрит он на них, а сам чего-то про себя бормочет и всё головой качает. Остановился. И спросил:
— Сколько автомату за карточки отдал?
— Двадцать пять копеек, — отвечаю. Вынимает он кошелёк. Достаёт оттуда четырнадцать копеек и отдаёт их мне.
— Фотографии теперь мои, — говорит. Сам он весело хохочет. — Подожди меня здесь. Я быстро. Только за гримом схожу. Ну, и билеты на спектакль прихвачу.
Зачем ему грим понадобился? А билеты для кого? И понравились ли ему фотографии? Почему о них ничего не сказал? . . Никак не пойму.
Вернулся клоун. И мы пошли искать закусочную или столовую. Я показываю на «Кафе — самообслуживание». Он меня туда и повёл.
Иду, а про себя соображаю: неудобно же за счёт клоуна есть. Будет угощать — откажусь. У меня самого теперь четырнадцать копеек, как раз на пирожок и газировку хватит.
В кафе ни газировки, ни пирожков нет. Я прикинул: можно компот с булкой взять...
— Вот что, старик! — хлопнул меня по плечу клоун. — Давай по-мужски. У нас, клоунов, так положено: если угощают, отказываться нельзя. Выбирай по вкусу. Принуждать не стану.
