Вера и Марина Воробей - Герой ее романа
Мысли сразу же повернули в другую сторону, подумалось: «Надо же, Дашка-то мать совсем не знала». Ему в жизни больше повезло. Они с отцом успели и на рыбалку поездить, и на стадион походить, и о многом поговорить. Тут же вспомнились его слова: «Знаешь, сын, я думаю, что любой человек в жизни проходит через определенные этапы. И что бы ты ни делал, у тебя все равно будет первая любовь, потом вторая, так или иначе, но тебя когда-нибудь предадут, все равно наступит момент, и ты совершишь то, чего не должен был совершать. А потом из этих ошибок сформируется личность, и какой она станет, зависит от тебя самого».
А Алиска провожала Белого взглядом с высоты восьмого этажа и думала, что она правильно поступила, решив выждать и не ходить в школу. Она привыкла доверять своей интуиции, а та настойчиво уверяла, что одним устным внушением этот инцидент не ограничится. Было что-то тревожное в том, что полкласса ушло, а полкласса осталось. В общем, Алиска чувствовала, что неприятности в десятом «Б» только начинаются и будут расти, как снежный ком. Спрашивается: зачем ей эти проблемы, если выпал белый снег?
5
Наверное, в этот вечер у многих ребят из десятого «Б» екало сердечко при мысли, а что будет завтра. Как ни крути, а в классе возник конфликт между учениками и учителем. Эта мысль беспокоила и Дашу. Она давно уже приготовила уроки, сделав их с особой тщательностью, чтобы придраться было не к чему. Потом Даша недолго готовила на кухне под зажигающие шлягеры российской попсы, доносившиеся из большой комнаты, еще раз набрала номер Алиски, у той опять было занято, и только после этого пошла к отцу, чувствуя, что без разговора не обойтись.
– Пап, а пап! – заглянула она в комнату.
Отец вроде бы смотрел телевизор, рядом на тахте лежал пульт. Телевизор орал, глаза у отца были закрыты. Даша подошла, взяла пульт, хотела выключить телик и тихонько выйти, но отец услышал, как она вошла.
– Даш, ты чего? – спросил он спросонок.
– Да ничего, – проворчала Даша, забывая о той нежности, с которой она только что глядела на спящего отца. – Вечно включишь телевизор на всю катушку и спишь под него. И главное, телик орет – ты спишь, а я тихонько подошла – так ты сразу глаза открыл!
– А-а, понятно, – зевнул отец, поднимаясь.
Он потянулся – крепкий, высокий, недавно сорок пять лет исполнилось; ни единого седого волоска в темно-каштановой шевелюре, о таких говорят: мужчина в полном расцвете сил.
– Дочь, а который час? – поинтересовался он.
– Десять часов.
– О! Самое время кофейку выпить перед сном. Хочешь, я и тебе сварю? – Он подмигнул дочке, чтобы она не сердилась на него, точнее, на его привычку спать под звук телевизора.
– Не подмазывайся, – сказала Даша, смеясь. – Я и сама тебе сварю, а вообще-то мне с тобой поговорить нужно.
– Раз нужно – поговорим, – охотно согласился отец, улыбаясь.
С отцом они жили дружно. Он растил ее с пеленок. Из роддома один забирал. Даша, конечно, этого не может помнить, но ей рассказывали и отец, и соседи по дому, как он с ней нянькался, из бутылочки кормил, по ночам не спал, когда у нее зубки резались или температура поднималась. Он ее и в первый класс один повел, с огромным букетом цветов, с новым ранцем, в красивом платье. С девчонками и мальчишками все больше были мамы, бабушки, а с ней рядом стоял папа. Он всегда был рядом с ней.
Маму Даша не знала, совсем. Она умерла при ее родах. Они с отцом часто ездили на Николоархангельское кладбище, где была ее могила, однако, приходя туда, Даша не чувствовала той удушающей боли, что живет в сердцах людей, которые потеряли близкого человека. Она вглядывалась в черты лица миловидной женщины, которая смотрела на нее со снимка на гранитной плите, находила между ней и собой определенное сходство, но слезы на глаза у нее не наворачивались, и особой скорби она не испытывала. А ведь черствой и бездушной себя никогда не считала. Наверное, если бы Даша задумалась об этом более глубоко и заглянула бы внутрь себя, она бы нашла этому душевному дискомфорту логическое объяснение и, возможно, не одно, но она старалась как можно реже думать об этом.
– Ну, так о чем ты хотела со мной поговорить? – напомнил отец, когда Даша разлила по чашкам кофе, порезала кекс с изюмом.
– Да, понимаешь, тебя на днях могут в школу вызвать.
– В связи с чем? – Густая темная бровь удивленно приподнялась вверх.
Даша рассказала о том, что случилось на алгебре.
– И главное, пап, я сама от себя такого не ожидала! Вдруг не смогла промолчать. Вскочила, начала что-то доказывать, объяснять, отлично понимая, что Клавдия Петровна никогда не признает свою неправоту. Для нее существует только два мнения – свое и неправильное! – горячилась Даша. – И что удивительно, из-за такой малости целый скандал раздула!
– А большие скандалы, они как раз из-за ерунды и начинаются, – весомо и мудро сказал отец и добавил: – Только знаешь что, дочка, я в школу прийти вряд ли смогу. Послезавтра утром в Литву уезжаю за спальнями да за всякой плетеной ерундой. Она опять в моду вошла.
Вот уже полтора года, с тех пор как Даше стукнуло четырнадцать, отец работал водителем в Доме мебели на Кутузовском проспекте. Гонял фуры туда-сюда, привозил мебель, которая пользовалась спросом у москвичей. Зарплата у него была неплохая, только вот Даше часто приходилось оставаться одной. Но она к этому уже привыкла, как привыкла к тому, что у них не совсем обычная семья.
– А надолго? – только и спросила Даша, подавив вздох.
– Дней на десять. Буду часто звонить, – предупредил ее наставления отец. – А насчет школьных дел не волнуйся, – похлопал он ее по руке. – Начнут приставать, скажи, что я целиком и полностью на твоей стороне. Все ты правильно сделала – по совести. И остальные, кто ушли, – тоже. В общем, «если я гореть не буду, если ты гореть не будешь…», ну дальше ты и сама знаешь.
Да, Даша знала стихи турецкого поэта Назыма Хикмета, и звучали эти четыре строчки так:
Если я гореть не буду,
Если ты гореть не будешь,
Кто тогда согреет мир
И кто тогда рассеет тьму?
6
Еще подходя к кабинету математики, Даша услышала звонкий голос Сапуновой Катьки.
– Нет, ну правда, ребят, вы-то что против ветра плюете? – вопрошала Катька. – Думаете, нам Клавкины закидоны нравятся? Не нравятся, но приходится терпеть!
– Знаете такую пословицу: «Бог терпел и нам велел»? – подхватил разговор Вадик Ольховский.
– А еще есть пословица: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет!» – Это был голос Туси.
– Какая ты жестокая!
– Зато справедливая!
Даша вошла, поздоровалась, ей ответили, но отвлекаться от спора не стали. Шел разбор полета. Взгляд Даши, повинуясь собственному желанию, отыскал Сергея. Он стоял у стены возле доски, его руки были скрещены на груди, а на лице играла небрежная полуулыбка. Он мельком взглянул на Дашку, кивнул, здороваясь. Сердце, как всегда, пропустило удар, а потом забилось ровно, в обычном ритме. Даша, давно привыкшая к таким перебоям, кивнула Сережке в ответ и пошла на свое место. И тут к ней неожиданно подсела Варя Дробышева.
– Поправилась? – шепнула ей Дашка.
– Кажется.
Варвара была болезненной девочкой.
– А в тему врубилась?
– Ага. Волкова с Малышевой уже обсудили. Некоторые считают, что им правильно досталось. Нечего, мол, в любовь на уроке играть. А что они в любви понимают, те, кто так говорят?
Даша одобрительно взглянула на соседку. И вдруг в глаза бросилось, какая у нее стильная стрижка. Легкие крупные завитки темно-каштанового цвета лежали как будто в беспорядке и в то же время буквально просились на обложку модного журнала.
– Ты чего? – повернула к ней голову Варька.
– Да так. Ничего.
Даша обвела глазами класс. Варя догадалась, что она разыскивает без вины виноватую парочку.
– Их пока нет, – шепнула Варя. – Мне кажется, что они сегодня вообще в школу не придут. Прогуляют.
– Очень может быть, – ответила Даша и тут услышала свое имя.
– Дашка, конечно, молодец, здорово Клаве про любовь все объяснила, – сказала Юля Туполева. – Только что теперь прикажете делать?
– Ну, ты с больной-то головы на здоровую не вали! – не повышая голоса, перебил старосту Белый.
Он даже не взглянул на Дашку, но именно в этот момент, впервые за последние несколько месяцев, она ощутила всю полноту счастья, какое только возможно в этой жизни. Как-то по-особенному это прозвучало…
– Да я не об этом! – горячо возразила Юлька Сережке, и Дашина мысль, так и не понятая, ускользнула от нее. А вслед за ней исчезло и ощущение безграничного счастья. – Вас же всех в «морозильник» начнут вызывать по очереди. А нам что же, молчать прикажете?
– Вчера же молчали в тряпочку, – сказала Маринка с недоброй ухмылкой.
