Эсфирь Цюрупа - Олешек
Олешек удивился:
— Что ли Валерка тут снежками кидался? Он же дома сидит, у него же горло болит!
Лётчик засмеялся, подкинул вверх свою шапку-ушанку, тряхнул головой, и шапка села ему обратно на макушку.
— И вовсе не Валерка кидался, а я!
Он сжал в ладони снег, сделал быстрый рывок — р-раз! — и новая снежная пуговица села на дальнюю липу.
— И я буду, — сказал Олешек. — Р-раз!
Олешкин снежок угодил в дупло. А из дупла выскочила белка. И замерла, разглядывая стоявших вблизи людей — большого и маленького. Она была ещё не взрослая белка, а бельчонок. Люди, боясь её спугнуть, молча схватили друг друга за руки.
— Серая, — шёпотом сказал Олешек.
— Рыженькая! — шёпотом ответил лётчик.
А белка была наполовину беленькая, наполовину рыжая.
Олешек не успел открыть рот, чтобы опять сказать «серая», как белка на острых коготках мигом взобралась вверх по стволу, молнией переметнулась на соседнюю ёлку и пропала из глаз. Только зелёная хвоя бесшумно шевельнулась.
— Жаль, спугнули, — проговорил лётчик и поудобнее забрал в свою руку маленькие замёрзшие Олешкины пальцы.
— Ага, правда жаль, — согласился Олешек и поглубже засунул пальцы в широкую тёплую ладонь лётчика.
Они пошли дальше. Вдруг видят: боковая дорожка кем-то расчищена. Не вся целиком, а наполовину. В сугробе торчит деревянная лопата и железный скребок.
— Наверное, мой знакомый дворник дядя Семён тут работал, — сказал Олешек.
— Не дядя Семён, а я, — ответил лётчик. — Приехал отдыхать, а руки работы просят.
Он взялся за лопату и — ж-жих! — снег далеко отлетел к подножию замшелой старой ёлки.
— И мои руки просят, — сказал Олешек и принялся помогать лётчику скребком.
Жжих-звяк, жжих-звяк! Олешек разбивал затвердевшие снежные гребешки, а лётчик сильными взмахами отбрасывал снег в стороны.
— И я хочу лопатой, — сказал Олешек.
— На, пробуй!
Олешек взялся отбрасывать снег. Пыхтел долю, а расчищенная дорожка прибавилась всего на два шага. Лётчик отобрал лопату.
— Она тебе велика. Да ты ещё и топчешься зря, снег понапрасну месишь. Ты работай ровно, как дышишь, как будто песню поёшь. Вот:
Раз — лопатой,
два — сбросил,
раз — взяли,
два — к ёлке…
Олешек с завистью смотрел, как ровно отлетает снег к дальним ёлкам.
— Я такую песню не знаю, — сказал он сердито. — Я лучше скребком буду.
— Ладно, давай скребком! — засмеялся лётчик.
И опять пошло у них: жжих-звяк, жжих-звяк-звяк…
Так они дружно работали и продвигались все дальше в глубь высоких снегов. Скоро стало работникам жарко. Лётчик сдвинул шапку со лба.
— Перекур! — объявил он и вынул из кармана куртки конфету. — Курить врач запретил. Дисциплина, понятно?
— Понятно! — кивнул Олешек и тоже сдвинул шапку со лба на макушку.
Разломили конфету пополам, а фантик достался Олешку.
Они сидели рядом на спинке скамьи. Кожаные перчатки лётчика торчали у него из кармана, а он разглядывал свои покрасневшие от работы ладони:
— Поработаешь, так человеком себя чувствуешь!
Олешек растопырил маленькие пальцы. Он обрадовался, что они тоже красные, ему нравилось чувствовать себя человеком.
И вдруг Олешек вскочил.
— А догонять? — воскликнул он. — Скорей! Мы ж забыли!
— Кого догонять? — спросил лётчик.
— А вы кого догоняли?
— Я — тебя, — сказал лётчик.
Тогда Олешек удивился:
— А я кого же?
Тут они вдвоём стали так громко смеяться, что лесное эхо проснулось и стало прыгать за ёлками и их передразнивать.
— Самого себя и догонял… — сквозь хохот с трудом выговаривал лётчик.
— …самого себя… — захлебываясь смехом, повторял Олешек, и звонкий его колокольчик звенел на весь лес.
Они покатывались от хохота и никак не могли остановиться. Наконец лётчик взглянул на часы:
— Пора нам с тобой по домам, Звонок! Приходи сюда завтра. Кончим дорожку и построим с тобой зимовью́шку.
— Какую зимовьюшку?
— Домушку-зимовьюшку. Из снежных кирпичей.
Олешек подпрыгнул от радости. Эх, жалко, что у Валерки горло болит, а то бы взялись втроём!..
И наутро они стали строить домушку-зимовьюшку.
Олешек и не знал, что его знакомый лётчик такой мастер. Всякая работа у него ладилась, и весело было за ним поспевать.
— А где бы нам ведёрко пустое раздобыть? — спрашивал лётчик.
Олешек мчался во весь дух, и вскорости в лесу раздавался гром и звон: это Олешек тащил ведро от гардеробщицы Петровны.
— А как бы нам чайником воды разжиться? — говорил лётчик, и Олешек притаскивал из дому чайник с водой. И всякий раз наливал так полно, что по дороге вода из носика выплёскивалась и застывала на снегу.
— Гляди-ка, — удивлялся лётчик, — наша тропка теперь вся стала в ледяных точках и тире, прямо снежная телеграмма. От кого бы?
— Может, от деда-мороза? — предполагал Олешек.
— Точно, — соглашался лётчик. — Дед нам радирует: «Стройте, ребята, из снега, а я льдом скую, крепко будет!»
Они набирали в ведро снег, поливали его водой из чайника, размешивали палкой.
— Настоящие кирпичи на цементном растворе кладут, а у нас с тобой кирпичи снежные — значит, и раствор из снега с водой. Мороз его прихватит — не разорвёшь. Понял, как кладка кладётся?
Олешку было понятно. Осенью в берёзовой роще каменщики выкладывали кирпич за кирпичом красные стены детского сада. А лётчик с Олешком строили свою зимовьюшку из белых кирпичей. Лётчик нарезал их из слежавшегося снега. Вдвоём они подвозили кирпичи на листе фанеры — она теперь называлась волокушей. Складывали рядами, друг на дружку. Стенка росла, Олешек уже не доставал до края. А кирпичи надо было поднимать всё выше. Иногда лётчик опускал руки и тяжело переводил дыхание.
— У нашего крана мотор пошаливает, — подмигивал он Олешку, — да мы ему не позволим из строя выходить, верно?
— Не позволим! — радостно откликался Олешек.
Он старался помогать лётчику изо всех сил: и притаптывал снег, и прихлопывал, и подгребал, и ладошками приглаживал.
Рта он не закрывал ни на минуту. В морозном воздухе звучал непрестанно его пронзительный голосок:
— А дверь будет? А окно сделаем? А крышу покроем? А трубу поставим?
— Всё будет, Звонок, всё будет, — отвечал лётчик.
Четыре дня подряд они строили свой дом. А когда закончили кладку стен, фанера перестала быть волокушей. Лётчик высоко поднял её на вытянутых руках, выгнул дугой, упёр краями в снежные стены — и получилась крыша. Облепили крышу мокрым снегом. За ночь схватит её морозцем, крепкая станет крыша, ветром не сдует.
— А я знаю, где валяется старый бидон без донышка, — сказал Олешек. — Его можно вместо трубы вставить.
И вставили бидон без донышка. А над входом лётчик приладил вертушку из картона, чтоб показывала силу ветра.
Вот и готова домушка-зимовьюшка. Теперь можно и ведро отдать Петровне, и чайник больше приносить не надо. И стало Олешку грустно, что строительство кончилось.
Но оказалось, самые интересные дела только начинаются.
Раздобыли два ящика побольше и поменьше. Получились в домушке стол и стул. Натащили обломков красных кирпичей, сложили посреди домушки очаг, подальше от стенок, чтоб не растаяли.
— Завтра наготовим щепы для растопки, — сказал лётчик. Да чистую жестянку, чтоб чай кипятить, да сухарей насушим.
— Для кого сухарей? — удивился Олешек.
— Для неизвестного друга, — сказал лётчик. — Пойдёт человек по лесу в буран, промёрзнет зуб на зуб не попадает. И вдруг вот она, зимовьюшка наша! Входи, друг, грейся чайком, зимуй хоть целую зиму.
Вечером дома на кухне Олешек выбрал самое сухое, самое прямое без сучков полено и спрятал его к себе под кровать.
— Что за полено в комнате? — удивилась мама. — И зачем ты его завернул в газету?
— Мне нужно! — сказал Олешек. — Мы с моим знакомым лётчиком будем щепки щепать. Придёт человек замёрзший, а для него всё уже готово: пожалуйста, разводи огонь, грейся чайком.
— Да какой человек? — ещё пуще удивилась мама, а папа поднял глаза от газеты и серьёзно и внимательно взглянул на сына.
— Неизвестный друг! — ответил Олешек. И всё рассказал про зимовьюшку.
Тогда папа молча отложил газету, поднялся, раскрыл свой складной нож и нащепал из полена целую стопку щепок. Связал их бечёвкой в аккуратную вязанку и сказал:
— Получай, сынок, неси в свою зимовьюшку! И товарищу лётчику привет передай.
— А сухой заварки у вас небось нету? — спросила мама и положила рядом с вязанкой маленькую, только что начатую пачку чая.
