Николай Дубов - На краю земли
Усталость металлов — очень серьезная болезнь, и она становится все более опасной в наше время больших скоростей. Детали машин, колеса, самолетные винты, турбины делают тысячи оборотов в минуту, и металлы, из которых они сделаны, устают все быстрее и быстрее…
— Как же так? — сказала Катеринка. — Тогда их лечить надо, эти металлы…
— Вылечить заболевший металл нельзя, но можно предотвратить болезнь, если заранее сделать «прививку».
— Чего же им прививать — оспу? — фыркнул Пашка.
— Кое–что подороже… В древние времена самыми драгоценными камнями считали рубин и смарагд, или изумруд. Очень твердый, чистого ярко–зеленого цвета изумруд ценится чрезвычайно высоко…
— А почем он, такой камень? — спросил Генька.
— Это зависит от величины, цвета и чистоты. В Ленинградском горном институте хранится большой кристалл. Он стоит почти пятьдесят тысяч рублей золотом.
— Это да, камень! Вот бы найти!..
— Ну что ж, поищи! — засмеялся дядя Миша. — Изумруд был все время только дорогим камнем, и больше ничего. Потом химики открыли, что в состав изумруда входит металл бериллий. У этого бериллия оказались чудодейственные свойства. Он всего в два раза тяжелее воды. Самолет, построенный из сплава бериллия с алюминием, будет на одну треть легче современного — из дюралюминия. Сплав бериллия с железом не поддается действию жара и ржавчине. Сплав бериллия с медью приобретает свойство стали — его можно закаливать, и бериллиевая закаленная бронза не теряет закала даже при красном калении. Но самое драгоценное его свойство — то, что «прививка» бериллия или, вернее, сплавы с ним предохраняет металлы от усталости… Только, к сожалению, бериллий не так легко найти и очень трудно добывать. Этот чудотворец очень скрытен…
— Так это вы его и ищите? — спросил Пашка.
— Не только его, но и его тоже.
Генька хотел что–то сказать, но в это время подошел его отец, Иван Потапович:
— И вы тут? А ну, идите по домам! Не дадите человеку отдохнуть!
Иван Потапович начал расспрашивать про Москву и всякие новости, и мы уже никак не могли уйти и слушали из–за угла. Потом они пошли в избу, ничего не стало слышно, но Катеринка потихоньку провела нас следом. Иван Потапович и дядя Миша с Катеринкиной матерью сидели за столом, а мы залезли на печь и притаились. Позже пришли Федор Елизарович, Захар Васильевич, соседи — чуть не вся деревня.
Говорили про все: и про урожай, и как в Москве живут, и чего дядя Миша ищет, и про то, что хотя война закончилась, но ухо надо держать востро. Пашка слушал, слушал, а потом заснул да как захрапит!
— Что это моя Катя храпеть начала? — забеспокоилась Марья Осиповна, Катеринкина мать. — Простудилась, что ли?
Она подошла к печи и, конечно, увидела нас. Иван Потапович рассердился:
— Вы что же это, сорванцы? Я кому сказал — по домам?
Дядя Миша вступился за нас:
— Не гоните их, Иван Потапович! Им ведь тоже интересно.
— «Интересно»! От их интересу покоя не стало…
Нам пришлось уйти.
Я пробовал рассказать дома про изумруды, но сестренка ничего не поняла, а мать не стала слушать:
— Еще чего выдумал! Какие тут драгоценные камни? Ложись–ка спать лучше…
Ночью мне приснилось, будто я нашел изумруд с конскую голову, мне за это дали орден, и Михаил Петрович больше не ставит мне плохих отметок по математике, а то ведь неудобно: орденоносец — и вдруг с двойками…
УЧЕНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
На другой день мы несколько раз прибегали к дяде Мише, но он сидел и писал; потом к нему приходил Захар Васильевич, и они долго про что–то говорили. Освободился он только к вечеру. Мы молча сидели на завалинке.
— Ну, что приуныли, герои? — спросил дядя Миша.
— Мы не приуныли, мы просто так, — сказала Катеринка. — Я думаю: до чего бы хорошо найти большой–большой изумруд!..
Оказывается, мы все думали об одном и том же.
— Дядя Миша, — попросил Генька, — научите нас искать.
— Это, брат, дело нешуточное. Нужно очень долго учиться, кончить вуз, практиковаться, и то еще неизвестно, найдешь ли… Люди годами ищут и не находят, а ты хочешь сразу…
— Ну, все равно возьмите меня с собой! Я вам помогать буду. Ну, хоть что–нибудь буду делать — кашу варить, палатку носить…
Катеринка закусила губу. Пашка засопел. Должно быть, они подумали то же, что и я. А я подумал, что это нечестно с Генькиной стороны: то все вместе, а тут он один выскакивает, как будто мы хуже.
— А я лучше тебя кашу сварю! Ты совсем и не умеешь, — сказала Катеринка.
— Носить и я могу, — сказал Пашка. — И палатку и все, что нужно. Подумаешь!
— Вы возьмите нас всех, — сказал я. — Мы будем помогать и все делать. Честное слово! Почему один Генька? Мы тоже хотим.
— Да куда же я вас возьму? Ведь я теперь в горы, в глушь пойду. Это же не забава!
Дядя Миша долго молчал, поглядывал на нас и о чем–то думал.
Он так ничего и не сказал, потому что снова пришел Генькин отец. Удивительно не вовремя он всегда приходит!
— Опять вы здесь!.. Ты гони их, Михал Александрыч, а то ведь их только помани, потом и сладу не будет.
— Зачем же гнать? Мы поладили… У меня к тебе, Иван Потапович, разговор есть. Пойдем–ка в избу.
Они ушли, а мы остались, решив ни за что не уходить, пока не добьемся от дяди Миши ответа. Они долго про что–то говорили, потом Иван Потапович открыл окно и сказал:
— Павел, слетай за отцом, а ты, Катерина, разыщи мать… Иван Степаныч сам идет?.. Хорошо.
Иван Степаныч — это мой отец. Он, видно, тоже захотел поговорить с новым человеком.
Катеринка позвала мать с огорода, а Пашка побежал за отцом. Тот пришел вместе с Федором Елизаровичем.
Они все ушли в избу, а мы сидели на завалинке, ломали голову, зачем их собрали, и настроение у нас становилось все хуже и хуже.
— Вот они там наябедничают про нас дяде Мише, — сказал Пашка, — он и не захочет с нами водиться.
— Что они, маленькие — ябедничать–то? — возразила Катеринка. — Мы сами всё рассказали…
— Это ты рассказала. Просили тебя? Всегда выскакиваешь!..
Открылось окно, и Иван Потапович выглянул на улицу:
— А ну, ребята, идите сюда.
Мы вошли. Все сидят за столом, смотрят на нас, и не поймешь — не то будут ругать, не то еще чего.
— Вот что, сорванцы, — начал Иван Потапович. — Грехи ваши я считать не буду — сами их знаете. Вместо того чтобы заниматься делом, быть примером, вы… Ну да ладно! Наш дорогой гость, Михаил Александрыч, вас не знает и говорит, что вы подходящие ребята… Вы вот с ним просились… Мы тут посоветовались и решили, пока до уборки время есть, отпустить вас с ним — может, и в самом деле от хорошего человека ума наберетесь. Коли он такую обузу на себя берет, ему видней. На недельку мы вас отпустим и снабдим как полагается. Только смотрите: не оправдаете доверия — пеняйте на себя!.. Ну, что молчите?
Мы онемели, не зная, верить или не верить.
— Мы оправдаем, Иван Потапыч! — пискнула Катеринка.
— Так пионеры не отвечают, — сказал дядя Миша. — Ну–ка, как полагается?
— Всегда готовы! — дружно закричали мы.
— А теперь, — продолжал дядя Миша, — идите сюда, садитесь к столу. Если вы пойдете со мной, это будет не прогулка, а работа. Организуем научную экспедицию по всем правилам… Начальником экспедиции буду я. Не возражаете?.. Очень хорошо! Помощником начальника… — он посмотрел на Геньку, и тот покраснел, — Геннадий Фролов. Так? Биологические наблюдения и хозяйственная часть поручаются Павлу Долгих. Санитарный надзор и медицинское обслуживание возлагаются на Екатерину Клочко…
Я уже хотел сказать, что все интересное распределили, а что же буду делать я, но дядя Миша догадался сам:
— Осталась еще очень важная работа, от которой зависит научная ценность всех произведенных работ. Ученым секретарем экспедиции назначается Николай Березин. На его обязанности — вести дневник экспедиции и производить маршрутную съемку. Все хозяйственные работы — варить пищу, готовить ночлег и так далее — производить поочередно. К исполнению важных работ привлекается весь личный состав экспедиции… Все ясно?
Все было ясно, но мы еще не верили своим ушам. У Пашки и Катеринки, у Геньки, да, наверно, и у меня были такие блаженные лица, что дядя Миша и все остальные засмеялись.
— Дальше, — снова заговорил дядя Миша. — Правление колхоза, идя навстречу научным изысканиям, выделяет необходимый инвентарь: два топора, молотки, лопату, кирку. Продовольствие также будет отпущено, за исключением хлеба, который печется по домам и потому должен быть взят из дому, по буханке на человека. Лучше в сухарях, чтобы не заплесневел. Для перевозки инвентаря и научных коллекций выделяется под вьюк одна лошадь…
— А чего же? — сказал Иван Потапович. — Конечно! У Звездочки хомутом растерты плечи, а под вьюк она вполне подойдет. И вам легче, и она на подножном корму скорее к уборке оправится. Только скачек на ней, — он посмотрел на Геньку, — не устраивать!
