Розалия Амусина - Круглая корзинка
— Рад познакомиться, Татьяна Михайловна, — сказал полковник, — будьте добры, проводите меня к начальнику лагеря. Может быть, он сделает исключение. Я уже два месяца не видел сына.
— Хорошо, пойдёмте, поищем начальника. Но только у нас очень строгая дисциплина. Особенно сегодня.
— А что у вас сегодня?
— День такой… Сегодня вожатых, повара, врача — в общем, всех взрослых в лагере — заменяют сами пионеры. Ну, знаете, день самоуправления, — говорила Таня, стараясь идти широкими шагами, чтобы попасть в ногу с полковником.
…Начальника нигде не было. Таня влетела в медицинский кабинет, оставив дверь нараспашку.
Полковник, еле сдерживая улыбку, рассматривал врача.
Это был худенький, очень серьёзный мальчик. Густо накрахмаленный халат колоколом висел на нём почти до самых пяток.
Врач держал сам себя за руку и вслух отсчитывал удары собственного пульса. Он делал это так серьёзно, как будто вырезал кому-то селезёнку. На животе у него болтался фонендоскоп[10], одним концом вставленный в ухо.
— Начальника здесь нет? — спросила Таня.
— Нет, — ответили ребята из кружка ГСО[11]. Они сидели в ряд, локоть к локтю, с выражением скуки на лицах.
— А вы чего тут прокисаете? — сказала Таня. — Где у вас больные?
— Больные?! Скажешь тоже! — загалдели ребята. — Мы бы и сами рады… Хоть одного какого-нибудь завалящего…
Врач огорчённо вздохнул — вдруг целый день пройдёт, а никто так и не заболеет?..
— А я просто удивляюсь, — Таня тряхнула тяжёлыми косами. — Сидят сложа руки и хотят, чтобы у них были больные. Сбегали бы да поискали по отрядам!
— Идея! — обрадовались кружковцы и кубарем скатились с крыльца.
Таня с полковником пошли к кухне.
— Начальник не заходил? — Таня заглянула в распахнутое окно.
Повариха стояла на цыпочках и мешала что-то в огромном котле. Халат, подогнутый снизу, забранный в боках, сидел на ней, как маскарадный костюм. На голове — какое-то непонятное сооружение из полотенца.
Повариха повернула к Тане красное раздосадованное лицо. На маленьком курносом носу сплошь сидели бусинки пота.
— Начальник? Только что ушёл. Наводил тут свои порядки! — сердито отрезала она.
— А ты что злая? Волнуешься?
— Ой, не спрашивай!.. Вдруг забыла, как кашу варят… Понимаешь, я её для ступенек варю…
— Кашу? Для ступенек?
— Вот именно. Со ступеньки на ступеньку, вместе с кашей.
— Это как же? Котёл — в обнимку, и пошла шагать?!
— Будто не понимаешь! Мне эту кашу на пионерские ступеньки засчитывать будут… Всегда варю её чудно. А как узнала, что для ступенек, таку меня самой такая каша в голове заварилась!
— А у тебя какую кашу голова варит? Рисовую или манную?
— Ой, они у меня все перемешались!.. Манную я уже на первой ступеньке сварила. А сегодня — по гречневой каше… контрольная.
— Гречневую? — Таня почти влезла в окно. — Вот слушай, я расскажу. Это будет настоящая каша, как моя бабушка варит…
— Вот это любопытно! — заинтересовался полковник. — Поучимся кашу варить.
— Ну вот, запомни: как только крупа разбухать начнёт, нельзя её сразу под крышку и в духовку. Бабушка говорит, она тогда будет клёклая, как будто сел на неё кто да придавил. И мешать нельзя. А надо ножом или ложкой: просунул в кашу — приподнял, просунул — приподнял. Каша вся и поднимется шапкой. Крупинки рассыплются — каждая крупиночка откроется, как бутон у цветка. Такая будет каша — съедят вместе с тарелками. Ну, я пошла!
Полковнику всё больше и больше нравилось в лагере.
— Товарищ дежурный! Танюша! — крикнул вдруг кто-то. — Посмотри, врачи-то как разошлись!
Мальчики и девочки с красными крестами на рукавах тащили к медкабинету Шурика Воробьёва из отряда малышей, а тот вырывался изо всех сил и отчаянно брыкал своих мучителей.
— Ой, мамочки, — вопил Шурик, — подумаешь, синяк на коленке! Дело большое! Это уже и не синяк, он уже жёлтый стал! — Шурик вскидывал ногу и совал ребятам под нос свою коленку.
— Что ты, милый, — убеждали малыша кружковцы, — всё равно это очень опасно. Шуточное ли дело — синяк! Из этого знаешь, что может выйти? Надо обязательно — йод и перевязку. А синяку тебя великолепный! Лучшего и не найдёшь!
Вдруг мальчишка, тащивший Шурика за трусы, взвизгнул:
— Не царапайся, тигра полосатая!
— Царапайся, миленький, царапайся! — поспешно подхватил другой мальчик. — Сразу будет кого лечить, понимаешь!..
— Вот старается медицина! — сказал полковник Тане. — Эти вылечат!
— Наши санитары и голову новую приделают! — подхватила Таня. — Знаете, товарищ полковник, подождите лучше здесь, я поищу начальника одна. — И она умчалась.
В это время на другом конце площадки тоже поднялась возня. Четверо санитаров прижали к забору рослого мускулистого парня в майке.
— Ну, признайся, — допытывались они, — болит живот? Мы же видели, сколько грибов ты вчера съел! Может, режет в животе? Может, там булькает или рычит?
— Ничего не режет! Ничего не мычит! Идите вы!
— Да ты подумай, сосредоточься… Может, хоть колики поднимаются? А то ведь знаешь, какие болезни. Вот холера, например, так и начинается — ничего, ничего, а потом как сразу схватит!
— Сами вы холеры!
Мальчишка рывком, наконец, отбросил их, рванулся в сторону — ба-бах! — об столб и, не найдя более надёжного убежища, полез на него.
— Послушай! — ухватила его за ногу девочка. — А поясницу у тебя не ломит? А то горчичники есть, чудные: прямо аж за сердце хватают!..
Но мальчишка был уже в безопасности — на самой верхотуре.
Тут полковника окружили ребята.
— А чей вы отец? — поинтересовались они.
— Я отец Володи Афанасьева.
— Володи Афанасьева?! — Ребята уставились на полковника почти с ужасом, но сейчас же весело переглянулись.
— Вот это здорово! — вырвалось у одной девочки. — Интересно получается! Ведь Володя Афанасьев сегодня как раз начальник лагеря!
— Мой Володя — начальник?.. Вот это номер, — растерянно сказал полковник. — Значит, сейчас я буду объясняться с собственным сыном? И у собственного сына буду просить разрешения повидаться с ним? М-да…
Весть об этом сразу облетела лагерь. К площадке у кухни сбежались ребята.
Наконец показались Таня с Володей. Сначала Володя бежал, но за несколько шагов от отца он перешёл на нормальный шаг.
— Я вас слушаю, товарищ полковник, — сказал Володя. Голос у него чуть дрогнул.
— Товарищ начальник лагеря? — обратился полковник к сыну, еле скрывая готовую прорваться улыбку.
— Да, товарищ полковник, — голос Володи опять задрожал, но мальчик сурово сдвинул брови и изо всех сил постарался сделать серьёзное спокойное лицо. Сквозь тёмно-бронзовый загар упрямо вылезали две аккуратные чёрные родинки на щеке.
— У меня к вам просьба, товарищ начальник, — сказал полковник. — Разрешите мне повидаться с моим сыном.
— Я не могу… — глядя куда-то мимо полковника, сказал Володя. — Нельзя. В нашем лагере очень строгие правила.
Ребята так и ахнули.
— Но я не видел сына уже два месяца. Я думал, что можно сделать исключение.
— Исключение… — Володя глотнул воздух и помолчал. — Я не могу… Понимаешь, па… То есть понимаете, товарищ полковник, исключений делать нельзя.
И Володя уставился на носки своих ботинок.
— Ух ты, — громко сказал какой-то малыш, — Володька родного папу в лагерь не пускает!
— Молчи, умник! — оборвал его стоявший рядом паренёк и надвинул малышу тюбетейку на самый нос. — Это ж принципиальность!..
У полковника еле заметно подёргивались уголки губ и вздрагивали брови, но он сохранял серьёзный вид.
— Ну что ж, — сказал полковник, — в таком случае придётся уйти не повидавшись. Но вот обида: Володя Афанасьев давно мечтает о велосипеде, а сейчас в магазин привезли очень хорошие машины. И, по-моему, как раз той самой марки, которую он хотел… Но я не уверен… Мне нужно было только спросить, а то парень останется без велосипеда.
Володя носком ботинка с силой бил о какую-то корягу. Не поднимая глаз, он сказал:
— Товарищ полковник, всё равно… Всё равно нельзя.
Ребята притихли. Они с напряжением смотрели на Володю.
— Вот это, братцы мои, начальник, — громким шёпотом сказал мальчишка в галстуке, повязанном на голую шею, — это, братцы мои, парень-гвоздь!
— Однако, — сказал полковник, — у вас чрезвычайно настойчивый характер, товарищ начальник лагеря!
— Да, — сказал Володя, — это у меня… по наследству. Меня отец так воспитывал. — И Володя впервые за весь разговор улыбнулся.
— Ну ладно, — сказал полковник и обвёл всех ребят своими весёлыми глазами, — значит, я ухожу… До свидания.
