Валентина Чаплина - Голубая ниточка на карте
Думал, Лилия обидится из-за того, что он молчит. А получилось наоборот. Она оценила молчание, поняла, что ему можно доверять тайны. А ведь все, и правда, так любят трепаться. Болтают языками. Ничьему слову нельзя верить. Выдадут.
Шуру было так радостно! Просто невозможно это описать, как ему было. Радость рвалась из него, хотелось что-то делать. Хорошее. А что? Что-о? И… для кого?
— Выспрашивала? Допытывалась? Ты что улыбаешься?
— А?
Рядом стоял Оська. Когда подошёл, непонятно.
— Стоишь один и улыбаешься, как ненормальный.
Шур подумал: почему это, когда человек идёт один и плачет, это считается нормальным. А когда улыбается, кажется психом? И заулыбался ещё шире.
— Да не сказал я ей ничего. Ты же просил.
— Тогда — порядок! — правый глаз опять подмигнул Шуру весело и заговорщически. — Привет!
Оська скрылся. Он умел как-то неслышно и неожиданно появляться и исчезать.
А Шуру всё ещё хотелось подпрыгнуть, чтобы полететь над Волгой вместе с чайками. Ох, как хотелось.
Глава 6. Дерево, которое растёт из дома
На правой руке Шура около большого пальца шариковой ручкой был обведён кружок. Это то место, до которого вчера дотронулась Лилия, когда уговаривала его сказать, кто автор письма. Весь день потом это место сначала горело, потом ощущалось тёплым островком, а теперь уже не чувствовалось никак. И Шур обвёл его, чтоб не забылось. Зря, конечно, обвёл: оно и без обводки не забудется. Никогда в жизни.
«Пустые Моркваши» — прочитал он вывеску на дебаркадере, к которому подходил «Волжанин». Это была первая зелёная стоянка их туристического маршрута. После Горького они не останавливались нигде. Ночью прошли родные Чебоксары. Шур очень хотел посмотреть шлюз у Новочебоксарска. Но… проспал.
Сейчас теплоходное радио пригласило туристов на берег со спортивным инвентарём, чтобы поиграть, потанцевать, посоревноваться. И туристы, особенно молодые и молодящиеся, надев, кто имел, спортивные костюмы, уже толпились на главной палубе, чтоб поскорее покинуть теплоход.
— Елена Иванна, хватит вам вязать. Идёмте в лес по грибы, — стукнул в открытое окно люкса «а» Никита Никитич.
— Ой, что вы, что вы, какие грибы, — замахала руками бабушка. — На днях у Лилечки выступление перед туристами, будет играть Бетховена. Не успею кончить, — и показала на что-то розовое, пушистое в руках. — Спасибо за приглашение.
— Ну, как знаете, — Никита Никитич отошёл от окошка.
Шур спустился на дебаркадер. Ему навстречу шла Зина Вольтовна с большущим серым камнем в руках.
— Здравствуйте. А зачем он вам? — спросил вежливо и осторожно.
— На память, — отрезала женщина, будто огрызнулась, и потащила камень на теплоход.
Шур удивлённо пожал плечами.
— Ты что, не знаешь? — с хохотом рявкнул над ухом Ромка, неожиданно оказавшийся рядом с Шуром. — Это груз для рыбы.
— Для чего?
— В Астрахани она рыбу засолит, да? А чтоб придавить её сверху, груз нужен. Вот она и тащит. Ой, смеху!
Вдруг лицо Ромки из улыбающегося сделалось серьёзным. И, глядя на берег, он заорал:
— Ты что опять делаешь, хулиган? Брось кошку мучить!
На берегу стоял мальчишка. Маленький. Ещё дошкольник. Крепенький. Пузатенький. Загорелый. В голубых трусах и майке. Он пытался бросить в воду серую кошку, а она упрямо цеплялась лапами за его выгоревшую майку и никак не хотела купаться в Волге. Но вот, наконец, мальчишке всё-таки удалось оторвать от себя извивающуюся кошку и швырнуть её в воду.
— Ах, ты так?! Ну, погоди! — крикнул Ромка и помчался к мальчишке. — Я тебя предупреждал!
Что ещё кричал Ромка на бегу, Шуру уже не было слышно. Он только видел, как его рыжий друг подлетел к мальчишке, что-то начал ему доказывать, размахивая руками, а потом взял и спихнул самого мальчишку в воду.
Удивлённый Шур помчался к ним. Когда он подбежал, мальчишка уже вылез из воды и что-то канючил плаксивым голосом. Рядом с ним на берегу отряхивалась мокрая кошка. Она стала такой тощей, маленькой и смешной, что её просто невозможно было узнать.
У Ромки ноздри раздулись, стали круглыми и большими, как на картинке у бегемота.
— Я тебя пр-редупреждал! Что будешь делать другим плохого, то получишь сам. Запомни!
— Да-а, а она мо-оклая и холодная, — канючил мальчишка, показывая на воду.
— А для кошки тёплая и сухая, что ли? Снимай рубашку с трусами! Выкручу!
Мальчишка замолчал и, пыхтя, начал стаскивать мокрую майку.
Вода, омывающая берег, была прозрачной, желтоватой. Сквозь неё просвечивали мелкие разноцветные камешки.
Вдруг сердце Шура так знакомо покатилось куда-то из груди вниз. Кажется, под коленки. Лилия шла берегом в толпе туристов по направлению Дома отдыха, который Шур с теплохода разглядывал в бинокль. Эту пёструю весёлую толпу вела за собой девушка культмассовик, с неизменными пластмассовыми божьими коровками в волосах. Шур ещё вчера разглядел, что эти коровки связаны толстой белой пластмассовой ниткой. Они должны были удерживать волосы, чтобы те не разлетались в разные стороны. Но это у коровок никак не получалось. Большую часть волос ветер выдёргивал из-под белой нитки, и они мотались над головой, как им нравилось. А коровки спокойно смотрели на всё это, придерживая меньшую часть. С ветром спорить трудно. Особенно на Волге.
Лилия шла между Фанерой и Оськой. Шуру показалось, что Оська держал её за руку. Но толпа была большая, и люди всё время загораживали друг друга. Так что точно он не знал, держал или не держал. Но в груди, из которой ушло сердце под коленку, всё равно тоскливо заныло.
Оставив у самой воды Ромку, пузатого мальчишку и худющую кошку, Шур медленно, но упрямо зашагал за этой пёстрой весёлой толпой туристов к Дому отдыха. Шёл в самом хвосте, не сводя глаз с Лилиного затылка, который то и дело скрывался за чужими головами.
Поднялись на горочку, спустились к затончику, в берега которого носами упёрлись моторные лодки, будто напились воды и отдыхают. Потом прошагали по шатким мосткам, потом опять в гору. Затылок, облитый золотыми волосами, то приближался, то отдалялся, то совсем прятался. Но вот Лилия неожиданно обернулась и стала кого-то высматривать в конце толпы. Шур вздрогнул и инстинктивно спрятался за чью-то широкую мужскую спину. Почему он так сделал, и сам не знал. Но дыхание перехватило, и сердце, вернувшись на своё законное место, заколотилось, забилось, будто желая выпрыгнуть на волю. Увидела его Лилия или нет, он не знал. Ну, что особенного? Ну, зачем прятаться? Ну увидела бы, поздоровались бы и всё.
Внутри стало и пусто и тоскливо. И Шур, сам не зная зачем, свернул в другую сторону. Все шли направо, а он налево. Внутри уже совсем невыносимо. Он идёт, и идёт, и идёт в другую сторону. А другая сторона привела его в деревню.
Как мы привыкли в городе к многоэтажным, каменным домам. А тут… как странно… сидят на земле деревянные небольшие домишки. Прочно, уютно сидят. Каждый за своим забором. По траве-мураве ходят куры, где-то кукарекают петухи, собаки перелаиваются. Мимо протрусил, верхом на лошади, такой же, как он, мальчишка. Шуру скорчил рожу, ударяя босыми пятками в лошадиные бока.
Шур посмотрел на свои новые кеды, пошевелил внутри пальцами, подумал: а наверно, приятно бегать босиком по такой земле и прохладной траве. Побрёл по деревне дальше. У раскрытых ворот, почему-то не во дворе, а тут, на улице, мужчина и мальчишка пилили дрова, а женщина носила во двор распиленные полешки. Приятно пахло свежими опилками.
Это был какой-то особый, не городской запах. Здесь шла своя деревенская жизнь. У людей были незнакомые Шуру заботы. Запасти на зиму дров, выкопать картошку, накормить лошадь. А ведь эти мальчишки (и тот, на лошади, и этот, что пилит) тоже в школе учатся. Интересно, где эта школа? Какие там учителя? Далеко ли им ходить на работу? Шур раньше никогда не задумывался над жизнью других людей. И только теперь… Что это я?.. С чего это?..
Шёл, думал и вдруг… в удивлении остановился. Батюшки! Что это? Из дома — росло дерево. Да, да, прямо из самого дома. Не на улице, не во дворе, а в доме росло. Видимо, в сенях. Высоченное, густое. Толстый ствол не обхватишь. Он вырастал прямо из помещения. Вокруг него — крыша, а дальше стены. Шур сейчас же представил себе, как этот стволище стоит в сенях. Корни уходят в землю под пол. Прямо как в сказке Андерсена, где горошина пробила пол, доросла в доме до крыши, пробила крышу, выросла выше крыши и потянулась к небу. А тут — дерево. Хозяева, наверно, считают его за члена семьи. А как же? Оно ведь — живое. Поливают, наверно. Может быть, даже подкармливают. Как интересно. А оно охраняет их от всяких бед. Ишь как свои ветки-руки над крышей распростёрло. Ни одну беду не пустит.
Шуру вдруг стало так весело и легко, что он даже подпрыгнул. От радости, наверно. Подпрыгнул и повернул обратно. Прямо к Дому отдыха. Ну и пусть Оська держал её руку в своей. Подумаешь, что особенного? Подержит и бросит.
