Эндре Эриксен - Осторожно, Питбуль-Терье!
Питбуль-Терье продолжает улыбаться. Обычное для психа дело. Сейчас он добрее Юлениссе, а через пять минут кинется на тебя с кулаками.
Я сажусь в кресло с другой стороны стола. Лучше к Терье не приближаться. Где-то я читал, что ни в коем случае нельзя смотреть собакам в глаза. Они от этого звереют и сразу вцепляются смотрящему в глотку. Поэтому я старательно слежу за тем, чтобы мой взгляд не поднимался выше лоснящихся щек Терье, между которыми растянута его психованная улыбочка.
Вдруг он встает с дивана. У меня по спине пробегают мурашки. Сейчас он меня прикончит, ясное дело. Для острастки и чтоб другим неповадно было. Я опускаю глаза. Тяжелые шаги приближаются, он дохает по-собачьи над самым ухом. Обходит стол и встает рядом.
Его рука придавливает мое плечо.
— Завтра мы отберем у них бункер, — говорит он.
Я украдкой поднимаю на него глаза. Улыбка сияет на прежнем месте.
— Но поиграть в домик мы можем уже сегодня! — говорит он.
Играть с Питбулем-Терье далеко не так скучно, как можно было подумать. У нас там случается пара перестрелок. Регулярные ограбления банков. Несколько похищений детей. Ну, и убийств без счета.
Я стараюсь не показывать своей радости, это удаётся мне с трудом. И я почти забыл, что имею дело с психопатом. Но вдруг я понимаю, что мы подняли такой гвалт, что я не услышал бы маминых вздохов. А таблетка, по моему опыту, должна была уже перестать действовать… Наверно, мама сообразила, насколько опасен Терье. И лежит теперь в кровати, страдая от мега-супер-страхов.
Я смотрю на часы и ахаю: «Неужели уже так поздно? Мне давно пора ложиться».
Я начинаю сгребать домик и скидывать его в коробку, отчаянно вздыхая. Потом осторожно поднимаю глаза — и надо же быть такой беде — встречаюсь взглядом с Питбулем.
Он тут же вцепляется мне в ворот свитера и валит меня на пол, прилично стукнув об него головой. Потом валится на меня сам, выдавливая из меня весь воздух до капли.
— Отныне мы с тобой друзья-приятели! — сипит Терье.
При этом он наматывает на руку ворот моего свитера, я уже почти не дышу.
— А если скажешь «нет», я тебя прибью!
И он усиливает хватку. С шеей у меня происходит что-то нехорошее. А в груди как будто мешок с кашлем, как будто в ней тонны кашля, но он не может вырваться наружу.
— Усек? — хрипит Питбуль-Терье.
Я киваю.
Все-таки хочется еще пожить.
Питбуль-Терье ходит по пятам
Питбуль-Терье расплывается в театрально широкой улыбке, когда, войдя в класс на другое утро, он видит меня. Похоже, он считает, что нравится мне. Вот тут он в корне неправ.
— Здорово, Джим, — вопит он так, что не услышать этого ни у кого шансов нет. И разбитной походкой движется ко мне.
Я опускаю глаза. Водиться с таким человеком, как Терье, нельзя. Нельзя, и все. То есть дружить с первоклашкой будет и то лучше.
Наконец он опускает свою жирную задницу на стул для девятого класса.
— Здорово вчера оттянулись, — говорит он и подмигивает, изо всех сил стараясь выглядеть крутым парнем. Это он напрасно. При таких жирах это все равно не получится.
Курт смотрит на меня в полной растерянности. Желание понять, наконец, что тут происходит, написано на его лице. Я пожимаю плечами и мотаю головой, мол, сам диву даюсь. И едва только Бернт входит в класс, я поднимаю руку.
— У меня проблемы со зрением, мне надо пересесть вперед, — говорю я.
Бернт не торопится пересаживать меня, но сдаётся, когда я ссылаюсь на просьбу глазного врача.
Не успеваю я передвинуть свою парту вперед и усесться, как слышу голос Терье:
— А можно мне сесть рядом с Джимом? У меня зрение тоже плохое.
Бернту следовало бы проверить, не врет ли Питбуль-Терье. Бернт все-таки учитель, как никак. Но он только вздыхает, закатывает глаза и мямлит: «Хорошо».
Питбуль с грохотом придвигает свою парту к моей. Мало того, еще пихает меня и подмигивает.
На переменах он таскается за мной по пятам. Я даже не могу пойти к велосипедному навесу, а то Курт с Рогером сразу заподозрят неладное. Поэтому я сперва ухожу к холму, обхожу его кругом, потом иду к началке. Питбуль топает по пятам. В конце концов я захожу в туалет. Так этот тип приставучий вваливается и туда! Со своей улыбкой во всю морду.
— Ты что, не понимаешь?
— Чё?
— Это же тайна!
— Чё?
— Что мы друзья!
— Закадычные друзья, — поправляет Питбуль.
— Об этом никто не должен знать.
Жирные складки у него на лбу недоуменно вытягиваются.
— Почему?
— Потому!
Мне надо на ходу придумать объяснение, это нелегко. Питбуль таращит на меня свои бульдожьи глазки. И на всякий случай щерит зубы. Ну и привычка.
— Почему? — снова спрашивает он.
— Потому… Что так легче отбить у них назад бункер.
— Это как?
— Курт с Рогером будут думать, что я дружу с ними, а не с тобой, и ни в чем меня не заподозрят.
Терье мрачнеет. Мне кажется, он мне не очень верит.
— Я буду работать в тылу врага, — говорю я. — Как диверсант.
Он смотрит на меня по-прежнему хмуро.
— Так что с этой минуты мы притворяемся, будто мы не дружим, — командным тоном заявляю я. — Уговор?
Лицо его разглаживается в улыбке, и он кивает.
— Уговор! — говорит он.
Вот придурок. И невдомек ему, что на самом деле мы враги.
Маме страшно (опять)
Из маминой комнаты несутся горькие вздохи.
— О, господи, — бормочет мама.
Когда мама так жалуется, довольно трудно думать о, например, задании по математике. Вместо того чтобы делить и умножать, я тупо сижу и слушаю, как она мучается. И боюсь, как бы вздохи внезапно не перешли в стоны. Тогда действительно кранты. От одной мысли об этом волосы встают дыбом.
Я беру лекарство, набираю воды в стакан и иду к маме.
— Как мы себя сегодня чувствуем? — говорю я, как доктор, и присаживаюсь на край кровати.
— Спасибо, — вздыхает мама. — Неплохо.
— Значит, я отменяю лоботомию?
Мама закрывает глаза. Веки сухие и морщинистые. Она правда очень устала и измучена. Но все-таки изображает на лице подобие улыбки. Во всяком случае, старается изобразить.
— Хотя бы передвиньте ее на попозже, — шепчет мама.
— Может, таблеточку? — предлагаю я.
Мама кивает.
Я даю ей ее лекарство, а из склянки с витамином С беру горошину и себе тоже. Мама кладет таблетку на язык и глотает ее.
Я вытряхиваю себе на ладонь еще горошину витамина.
— Что-то я сегодня боюсь темноты, — говорю я, — значит, мне полагается двойная доза витаминов.
— Конечно, — говорит мама.
Визит
В дверь звонят, и я чувствую, как в ужасе замирает в своей комнате мама.
— Кто это? — шепчет она встревоженно.
— Просто звонят, — отвечаю я.
— Только не открывай! Никогда неизвестно, кто там.
Я подхожу к окну и осторожно отодвигаю край занавески. На улице стоит Питбуль-Терье и от нетерпения переминается с ноги на ногу.
— Это Терье, — говорю я.
— Терье? — говорит мама. В голосе почти не слышно испуга. — Это хорошо. Ему я доверяю.
Питбуль смотрит на меня сурово.
— Мне запретили приводить в дом гостей, — говорит он. — Из-за питбуля. Еще накинется, — лицо делается мягче, он складывает губы трубочкой. — Я просто хотел предупредить. Бывай.
Он поворачивается спиной, собираясь уходить.
— Кстати, — громко говорю я.
Питбуль-Терье оборачивается.
— Мне тоже запрещено приводить в дом гостей.
Глазки Терье превращаются в щелочки.
— Это почему?
Судя по тону, он раздосадован.
— Нельзя, и все.
— Но ведь я к тебе приходил!
— Это было исключение, подтверждающее правило.
— А-а.
— Бывай.
— Увидимся завтра.
— Не у меня.
— Не у меня тем более.
Прощай, игрушечный домик
Отвыкнуть играть в игрушки куда труднее, чем можно подумать. Руки так и тянутся подержать пластмассовую фигурку, а нос повсюду вынюхивает этот чудесный запах новенькой, только с фабрики, игрушки.
Чтобы справиться с этой тягой, я иду в игрушечный магазин в торговом центре, там очень неплохой выбор плеймобилей.
Я застываю перед огромным пиратским фрегатом. Это совсем новая модель, чего только в ней нет. Я всерьез прикидываю, не попросить ли мне у Юлениссе именно ее.
Вдруг кто-то кашляет у меня за спиной. Это Питбуль-Терье. В руках у него этот же самый пиратский фрегат.
— Эта злыдня не хочет делать скидку, — пыхтит Питбуль, кивая на седую даму на кассе с морщинистым лицом.
Я оглядываюсь по сторонам. Быть застуканным вместе с Питбулем в игрушечном магазине примерно так же приятно, как оказаться без штанов на виду у всех девчонок класса.
