Эдуард Успенский - Сказки
— Я вас породил, я вас и в тюрьму посажу.
Их быстро запихнули в темницу пожизненно, без права посещения, и никто их не жалел. Так они и прожили всю жизнь там.
А Иван-царевич женился на Елене Прекрасной и начал жить с ней полюбовно, так что один без другого ни одной минуты пробыть не могли.
А Серый Волк? О нём долго не слыхивали. И об этом жалели. Он хоть и коня Ивана-царевича разорвал надвое, но он столько хорошего сделал.
А как-то раз такое случилось. Поехал Иван-царевич на охоту оленей пострелять. А навстречу ему Серый Волк раненый бежит, еле ступает. Рана у него воспалилась, плохо ему.
К тому времени люди уже ружья придумали и из ружья в Серого Волка попали.
Иван-царевич с золотогривого коня соскочил, обнял Волка, поцеловал. А сам думает: как бы ему помочь?
Тут он вспомнил. Полез в карман своей старой охотничьей куртки и достал третье яблоко оздоровительное.
Дал он его Серому Волку:
— Ну-ка, ешь!
Серый Волк сплюнул даже:
— Фу, какая гадость!
Но всё-таки яблоко съел. И быстро рана его зажила и вся хворь прошла. И тогда Иван-царевич спросил Серого Волка:
— Друг мой, Серый Волк, а скажи ты мне, Ивану-царевичу, почему ты так сильно мне помогал? Ведь ты же сам говорил, что я — Иван-царевич — не самый правильный человек есть.
Серый Волк вздохнул тяжело и отвечал:
— Да потому, что остальные царевичи ещё хуже. А в тебе что-то хорошее да есть. Вот и посчитал я, что дети твои и прекрасной королевны Елены много лучше тебя будут. А их дети совсем хорошими станут. А уж когда царевичи хорошими сделаются, глядишь, и народ за ними потянется.
Лучше этого, пожалуй, не придумаешь и не скажешь.
Да, Серый Волк — он молодец! Тут и сказочке конец.
Конец
Да, конец уже, а жаль.
И меня берёт печаль.
Привет вам, юные друзья!
Ждать с вами встречи буду я.
Сказка о могучем щучьем веленьи и постоянном Емелином хотеньи
В некотором царстве, в некотором государстве (боюсь, что это было в том, в котором мы с вами проживаем) жил да был один сельский житель — Емеля-дурачок.
Жил он не один. С ним вместе жили его братья (две штуки) и жёны братьев (тоже две). И было это очень много лет назад, когда ни телевизоров, ни автомобилей, ни электричества, ни водопровода, ни канализации (страшно представить) не было.
Кругом Емелиной деревни была одна природа: леса, речка, поля с пшеницей. Чуть подальше был небольшой городок с церковью и кладбищем. А ещё дальше, так далеко, что и подумать страшно (километров за семьдесят), был стольный город, в котором царь проживал.
Звали царя Данила Грозный. Но об этом позже.
Всё началось однажды зимой. Однажды зимой братья Емели в город по делам поехали. Надо было пшеницу продать и купить кое-чего из одежды: валенки там, телогрейки овчинные. Конфет, конечно, к чаю. (Никаких киндер-сюрпризов тогда не было.)
Они двоих коней в двое саней запрягли и так ласково Емеле сказали:
— Ну, смотри, дурак, слушай наших жён и почитай так, как родных матерей. Мы тебе купим сапоги красные, и кафтан красный, и рубашку красную.
Емеля, конечно, обрадовался. Он с самого детства, как всякий умный человек, очень всё красное любил. И он сказал братьям:
— Поезжайте спокойно, братья мои, по своей заботе. Всё сделаю, как велено. Ваши жёны на меня не нарадуются.
И сам спать улёгся на печку.
И лежал он на печи до полудня: то дремал, то потолок рассматривал. В общем, занят был, много чего обдумал. В полдень невестки не выдержали и тоже ласково говорят ему:
— Что же ты, дурак! Братья велели тебе нас почитать и за это хотели тебе по подарку привезти, а ты на печи лежишь, ничего не работаешь. Сходи хоть за водой.
И ещё они добавили, что братья ему красный кафтан привезут. И ещё они добавили ему… скалкой по башке.
Емеля спорить не стал, взял две бадьи, шумовку и за водой на речку отправился. Хотя ещё и не проснулся. Идёт он и про себя думает: «До чего ж эти бабы глупые! Печка дымит, дверь в избу перекосилась, поросёнок не кормлен, а они меня на речку за водой посылают! Эх, кабы я был главный, я бы так не поступал. Я бы сперва заставил себя печь починить, потом дверь в обратную сторону перекосить, потом поросёнка накормить. А уж потом бы я сам себя бы за водой послал».
Но, как ему было велено, подошёл он к реке и спустился к проруби и захотел воду набирать. В проруби было много шуги. Емеля шумовкой начал лёд из полыньи выбрасывать.
Смотрит Емеля, а там щука плавает. Большая-пребольшая. Емеля думает: «Вот сейчас я тебя, щука, поймаю».
Он бухнулся на лёд, изловчился и щуку руками за жабры как схватит. Он, Емеля, может быть, не очень умным был, но очень ухватистым.
— Ура! — говорит Емеля. — Я теперь с речки и воду принесу и щуку. То есть сразу у меня уха в бадье получается.
Радуется Емеля как маленький. А лет-то ему уже под двадцать, взрослый дядька уже. И вдруг щука как заговорит человеческим голосом:
— Отпусти меня, Емеля-дурак, обратно в реку. А я тебе ужо пригожусь. Тебе много пользы от меня будет.
— Ой, разговорилась, — сказал Емеля. — Ещё обзывается! Ты уж, щука, помалкивай, как рыбе положено. Какая от тебя может быть польза? Твоё дело маленькое, рыбное: в котелок да и в тарелку.
А щука спорит:
— Нет, Емелюшка-дурачок, от меня может быть большая польза. Я все твои желания буду выполнять. Ты только попробуй.
Емеля думал полчаса, потом решил:
— А что? Попытка не пытка. Давай, щука, будем пробовать. Только как?
— А так, — говорит щука. — Ты скажи, например: «По щучьему веленью, по моему хотенью, хочу, чтобы лёд подо мной провалился».
Емеля и ляпнул:
— По щучьему веленью, по моему хотенью, хочу, чтобы лёд подо мной провалился.
И точно, лёд под ним затрещал, и Емеля с головой под лёд залетел. С головой, но не с руками. Руки он надо льдом сумел удержать и щуку не выпустил. Ведь он, Емеля, был ухватистый.
Как его вода ледяная стала со всех сторон захватывать, он сразу сообразил, что к чему. И как закричит:
— По щучьему веленью, по моему хотенью, хочу обратно на лёд.
Его из воды в момент и вынесло. Он щуке и говорит:
— Всё. По рукам… нет, по плавникам. Договорились.
И пока щука не передумала, он сунул её в воду и говорит:
— По щучьему веленью, по моему хотенью, хочу, чтобы вёдра с водой сами домой пошли.
И надо же так — вёдра сами собой домой пошли. Потопали себе по деревне, словно тапочки. Словно какой-то невидимый великан их на ноги надел. Старухи деревенские видят это и кричат:
— Караул! Вёдра неведомой силой сами идут. Емеля их успокаивает:
— Какой такой неведомой силой? Как это так сами? Это я их послал.
— Ты?! — поражаются бабушки. — Какой такой силой?
— Силой ума своего, — отвечает Емеля.
И тут старухи задумались:
— А наш Емеля-дурак, он, кажется, не дурак вовсе, если у него сила ума такая великая!
А одна самая хитрая старуха говорит:
— Ох, Емеля, если ты такой умный, не мог бы ты силой ума своего мне крышу поправить?
Емеля на это отвечает:
— Крышу поправить большого ума не требуется. Да у тебя самой три внука имеются ничуть не глупее меня. Вот пусть они свой ум на твоей крыше и проявляют.
Пришёл Емеля домой и снова на печь завалился.
А жёны братьев Фёкла и Груня гулянье вёдер по деревне не видели. Они детишек качали. И ничего про повышенную умность Емели ещё не знали. Они ему говорят:
— Хватит тебе, Емеля-дурак, на печи валяться. Пора свинью пойлом кормить. Не накормишь свинью, братья тебе подарков не привезут.
Емеля про себя думает: «Надоело мне эту свинью каждый день откармливать. По щучьему веленью, по моему хотенью, хочу, чтобы свинья сразу стала размером с избу».
И тут началось. Свинья сразу размером с избу сделалась и весь коровник разломала. Вышла она в огород, все яблони поела. Потом свою свиную рожу прямо через окно в избу сунула и давай Емелю с печи языком слизывать.
Емеля как испугается, как закричит:
— Ой, караул! По щучьему веленью, по моему хотенью, хочу, чтобы всё назад вернулось.
Как захотел, так у него и вышло. Свинья сразу уменьшилась и в коровник вернулась. Яблони снова выросли. Окно починилось. И что самое интересное, вёдра с водой обратно к проруби протопали и всю воду обратно в речку вылили.
Пришлось Емеле самому снова за ними к проруби шагать, самому снова воду набирать и с полными бадьями самому домой возвращаться. (Потому что он больше со щучьим веленьем экспериментировать не хотел. Он его побаиваться стал.)
Как вернулся Емеля, так сразу снова на печку лёг. Надо было полежать спокойно после таких событий, обдумать всё.
