Николай Дубов - Мальчик у моря
В бригадном бараке Игнат горбится над раскрытым сундучком.
— Мильоны пересчитываешь? — кричит ему Жорка.
Игнат, не отвечая, поворачивается так, чтобы спиной закрыть сундучок.
Жорка заглядывает под свою койку, озадаченно чешет за ухом.
— Ага! Я же во дворе спрятал…
В углу двора из-под вороха старых рваных сетей он достает оплетенный мелкой сеткой стеклянный шар. Шар огромный — с Сашукову голову, может, даже больше. Сашук немеет от восхищения, осторожно берет шар в руки. Он шершавый — облеплен высохшими ракушками, заскорузлая сетка прикипела к стеклу. От шара пронзительно пахнет морем и солью.
— Ну как, годится?
— Спрашиваешь!.. А это что?
— Кухтыль… Поплавок, на которых сети держатся, чтобы не утонули.
— А где?..
— Море выкинуло. А я подобрал. Еще б одну штучку найти, веревкой связать — и на таких пузырях куда хочешь плыви.
— И на глыбь?
— Говорю, куда хочешь.
Жорка уходит «храпануть», а Сашук бережно несет кухтыль под навес, укладывает на обеденный стол и рассматривает со всех сторон. Стекло толстое, зеленоватое. Оно такое сделано или стало зеленым оттого, что плавало в море?.. Может, и в середке что-нибудь есть? Но середку рассмотреть трудно — сетка мелка и густо облеплена ракушками. Они так плотно приросли, что никак не отколупываются; ноготь сломался, а ни одна не стронулась…
В дверях хаты появляется Игнат Приходько. Он подходит, берет кухтыль, вертит его в руках.
— Бесполезная вещь. Хотя… если разрезать пополам, полумиски будут.
— Отдай, — говорит Сашук, — не надо мне полумисков, мне кухтыль нужен, я на нем плавать буду.
— Баловство, — говорит Игнат и вздыхает. — Растешь ты, как репей, некому тебя к рукам прибрать…
— Дядя Гнат, — спрашивает вдруг Сашук, — а кто это кугут?
— Ну… вроде как кулак, скупой и жадный.
— А ты вправду скупой и жадный?
— Тебя кто подучил?
— Никто не подучивал, просто Жорка говорит — ты кугут.
— Ты его поменьше слушай, дурошлёпа. От него добра не наберешься. Ты к самостоятельным, хозяйственным людям приглядайся, до них примеривайся.
— Как ты?
— Как я. И другие прочие. Кто тихо живет и про завтрашний день думает. Ты еще малой, а все равно должен соображать. Вот этого горлопана возьми. Что от него? Шалтай-болтай, живет врастопырку. Ни кола ни двора, штанов лишних и то нет…
Это Сашук знает. Все Жоркино имущество помещается в обтерханном чемоданишке, у которого даже замки не запираются, клямки так и торчат кверху, и он перевязывает крышку бечевкой. Да зачем его и запирать, если он полупустой: кроме застиранных рубах да пары трусов, ничего в нем и нет. А у Игната сундучок аккуратный, прочный. Что в нем, Сашук не видел, так как сундучок всегда заперт висячим замком, а если Игнат его открывает, то обязательно поворачивается так, чтобы никто заглянуть не мог.
— Горлопан этот, — продолжал Игнат, — человек как есть бесполезный. Что заработал, почитай, все и пропил. Неизвестно, для чего и живет.
— А для чего человек должен жить?
— Для пользы! Всякая вещь и человек должны быть для пользы.
— И я?
— Ну, пока пользы от тебя, как от козла молока, только зря хлеб жуешь. Ты еще несмышленыш, вроде кутенка своего. Вот и должен с малолетства привыкать себе на пользу стараться…
Последнюю фразу Сашук уже не слушает.
— Ну и ладно, — говорит он, — ну и пускай мы бесполезные…
Он уносит кухтыль домой, закатывает под топчан и еще прикрывает сверху ветошкой, чтобы никто не увидел. А что делать дальше? Отец и мать придут не скоро, да и что от них? Мать примется стряпать обед, отец уйдет в лавку, к рыбакам. Пойти и ему в лавку? Снова поднимут на смех. Хорошо бы с Жоркой пойти купаться, — нырять, взобравшись ему на закорки, жутковато, но весело. Однако Жорка за перегородкой храпит так, что барак трясется. Не будить же…
Сашук идет к причалу. Цех заперт, транспортер неподвижен, ящики для рыбы пусты. Лодки, привязанные к причалу, раскачиваются, стукаются бортами о сваи. Хорошо бы спрыгнуть в лодку и покачаться на волнах, но Сашук боится, что до лодки ему не допрыгнуть. На узкой песчаной полосе вдоль обрыва нет ни души. Даже чайки куда-то подевались. Внезапно Сашука осеняет: вдруг море выкинуло еще один кухтыль?.. Если Жорка нашел, может, и он найдет?
Ноги вязнут в сыпучем песке, от раскаленного солнцем глинистого обрыва пышет жаром. Сашук сворачивает к урезу. Мокрый песок плотен, ноги то и дело окатывает теплая волна. Сашук старательно рассматривает все, что море вынесло на берег. Кроме бурых водорослей и всякой мелкой дряни, ничего здесь нет. Было бы совсем скучно, но время от времени волна подгоняет к берегу мелких, с блюдечко, медуз, и Сашук их зафутболивает. Жорка научил его не бояться медуз и различать, какие обжигают, а какие нет.
Поравнявшись с пограничной вышкой, Сашук задирает голову и долго присматривается. Пограничников не видно. Прячутся или, может, днем их там вовсе нет?
Здесь берег изгибается, и за выступом обрыва скрывается ставший совсем маленьким причал. Сашук устает, но упрямо идет дальше: он не теряет надежды найти если не кухтыль, то хоть что-нибудь.
И он находит. На сухом песке, раскинув лапы и клешни, подставив солнцу белесый живот, лежит большой краб. Сашук видел только живых, когда они воровато, боком, пытались выбраться из вороха рыбы и удрать, а рыбаки хватали их и швыряли за борт. Этот лежит неподвижно и даже не шевелится, когда Сашук бросает в него пучок сухих водорослей. Сашук трогает его щепкой, переворачивает спиной кверху. От краба врассыпную кидаются какие-то букашки. Сашук осторожно берет его за панцирь, окунает в воду. Но краб не оживает, не шевелит ни одной лапкой. Он здоровущий — один панцирь больше Сашуковой ладони. А клешни такие, хватит — не обрадуешься… Сашук собирается его закинуть, потом передумывает. Если его как следует засушить, положить в коробочку да привезти в Некрасовку… Он осторожно кладет краба за пазуху и поворачивает обратно.
За поворотом на полпути к причалу стоит человек. Какой-то чудик. В трусах и разрисованной рубашке. На голове белый малахай с бахромой, а на носу очки с толстыми стеклами. Лицо молодое, безусое, но по щекам и под подбородком торчит короткая борода. Чудик держит в руках удилище и так внимательно смотрит на поплавок, что даже не замечает, как Сашук подходит ближе, останавливается, потом садится за его спиной. Поплавок удочки болтается на волнах, вдруг ныряет. Чудик дергает удилище — с лески срывается и шлепается в воду маленький краб.
— Ворюги, грабители, подводные гангстеры… — беззлобно произносит чудик, рассматривая пустой крючок. — Вас даже нельзя обругать подонками, поскольку это ваше естественное состояние…
Он оборачивается к консервной банке, стоящей сзади, и замечает Сашука.
— Я и не знал, что у меня появилась аудитория… Откуда ты, прелестное дитя с облупленным носом?
— Он от солнца, — объясняет Сашук и трогает пальцами шелушащийся нос.
— Несомненно, несомненно… — бормочет чудик, ковыряя пальцами в консервной банке. — Молодой человек!
— То вы меня?
— Кого же еще? Из нас двоих ты, несомненно, самый молодой. И столь же несомненно — туземец. Подводные ворюги сожрали весь мой запас. Не знаешь ли, где можно накопать червей?
— Их и копать не надо. Они везде есть.
— Как это — везде?
— А вот…
Сашук приседает на корточки и горстями отбрасывает мокрый песок с уреза. В песчаной кучке извивается несколько красных червяков с ярким золотистым отливом.
— Ого! Ты, я вижу, отлично осведомлен.
— И вот, и вот… — говорит Сашук, разгребая песок в другом месте. — Их тут прямо тыщи.
— По всем вероятиям, даже несколько больше… Спасибо за науку. Теперь мне не надо будет рыться в навозе и вообще…
— А вы чего-нибудь уже поймали?
— Хвастать особенно нечем. Одну диковину поймал, но такой ядовитой раскраски, что не уверен, будет ли ее есть даже хозяйская кошка.
Он вытаскивает кукан и показывает.
— Зеленушка, — говорит Сашук. — Кошка — будет.
— Стало быть, труды не пропали напрасно… Тогда продолжим, — говорит чудик и забрасывает удочку. — Так кто же ты и откуда взялся?
— Я не взялся, я тут живу.
— Прелестно, прелестно… — говорит чудик, снова дергает удочку, и она снова оказывается пустой. — Ну и как тут… вообще?
— Хорошо.
— Что хорошо?
— Все хорошо, — не понимая, чего он добивается, говорит Сашук.
— Что ж, посмотрим, посмотрим… — бормочет чудик, занятый удочкой.
Сашук долго не решается, потом все-таки спрашивает:
— А зачем у вас борода?
