Елена Ильина - Обыкновенные девчонки (сборник)
— Мне в школе книжку подарили! — закричал он, высоко подняв свой новенький портфель. — Называется «Гайдар»! Это потому подарили, что я уже немножко грамотный. Немножко тоже считается! А один мальчик — Шаповалов, такая у него фамилия, — сказал, что он грамотный, ему тоже дали книжку, а он только одну букву знает: «о».
Катя засмеялась:
— Эх ты, первачок-новичок!
— А ты у нас больно взрослая! — оборвала ее бабушка.
Но Миша не обиделся на Катю.
— Когда урок кончился, — продолжал он, — Наталья Петровна нам сказала: «Идите на перемену». Мы пошли с Шаповаловым, а наперемена — длинная-предлинная, прямо как улица!
— Это еще что за «наперемена»? — спросила Катя и переглянулась с Наташей.
Тут только Миша заметил чужую девочку и сразу замолчал.
— Ну, я пойду, — тихо сказала Наташа.
— Пообедай с нами, — предложила бабушка.
Наташа не отвечала. Ей не очень-то хотелось уходить, но с первого раза оставаться обедать было как-то неловко. Она нерешительно переминалась у порога с ноги на ногу.
— Вот ты какая стеснительная! — удивилась бабушка. — Не то, что наша Катюша. Оставайся, оставайся! Сейчас я вам всем супу налью…
— Нет, спасибо!
Наташа взяла со столика свою школьную сумку и уже более твердым голосом повторила:
— Нет, спасибо, я пойду! Мама скоро вернется.
Она оделась и стала медленно спускаться по лестнице, а Катя стояла на площадке и махала ей рукой.
Прежде чем закрыть за собой тяжелую дверь парадной, Наташа закинула голову и, приложив ко рту ладонь трубочкой, крикнула:
— Катя!.. Приходи завтра пораньше!
— При-ду-у! — донеслось сверху.
И две двери — одна на площадке третьего этажа, другая внизу — разом захлопнулись.
Наташа бегом побежала домой, а Катя вздохнула и пошла обедать. Она невольно подумала, что Аня вот точно так же всегда кричала ей снизу: «Приходи пораньше!» Что-то она сейчас делает, Аня? С кем пошла домой? Неужели одна?
Чтобы не думать об этом, Катя поскорей доела сладкий пирог и взялась за уроки. Села за большой стол в комнатке, которая называлась у Снегиревых «Катемишиной», раскрыла чистую тетрадь и принялась осторожно выводить, словно вышивать, букву за буквой, строку за строкой.
…Лебедей ручное стадо
Медленно плывет… —
вывела Катя и сама залюбовалась написанными строчками. Тонкие, слегка наклоненные вправо буквы сами походили чем-то на стройных, медленно плывущих лебедей.
— Ой, Миша, только, пожалуйста, не толкай стол! — на всякий случай говорила Катя. — А то у меня волосяные толсто выходят. Совсем как нажимы!
Чем старательней она писала, тем спокойнее становилось у нее на душе. Завтра она в самом деле придет пораньше, чтобы поговорить с Аней, и все опять будет хорошо…
Взобравшись коленками на стул, Миша по другую сторону стола читал книжку, которую ему подарила перед отъездом мама. Другая книжка, подаренная сегодня в школе, лежала рядом.
Миша медленно водил пухлым пальцем по строчкам и, пыхтя, читал шепотом:
— «Жил ста-рик… со сво-ею ста-ру-хой…»
— Ты мне мешаешь со своей старухой, — сказала Катя. — Читай про себя.
Миша удивленно посмотрел на Катю:
— Про меня? Разве есть такая книжка?
— Не про тебя, а про себя! — объяснила Катя. — Я же всегда читаю про себя.
— Про тебя? — опять спросил Миша.
Катя сердито засмеялась:
— Вот бестолковый! Читать про себя — это значит читать без голоса, только глазами. Понял?
Миша покачал головой:
— Я так не умею.
И он опять принялся с великим трудом одолевать пушкинскую сказку о рыбаке и рыбке.
На этажерке мерно постукивали часы-будильник. Из кухни доносился сладкий теплый запах только что испеченного пирога — пахло ванилью и сдобным тестом.
«А как же быть с гербарием? — вдруг неизвестно почему подумала Катя. — Ведь Анин гербарий у меня. Сбегать к ней, что ли, отнести? Пускай завтра сама отдаст Людмиле Федоровне…»
Но когда Катя кончила уроки, пришла Таня, и уходить уже не захотелось.
Вытирая лицо полотенцем после умыванья, Таня весело рассказывала:
— Устала невероятно! Народу в метро — тьма-тьмущая! Еле добралась!
И все это Таня говорила так бодро и радостно, глаза у нее так блестели, что со стороны могло показаться, будто это очень приятно, когда народу «тьма-тьмущая», когда так трудно куда-то добираться и от этого устаешь «невероятно».
«Счастливая! — подумала Катя. — Всюду ездит одна, куда хочет. Вот потому-то ей, наверно, так весело об этом говорить».
А Таня между тем уселась за стол и, уплетая за обе щеки суп, жаркое и яблочный пирог, принялась рассказывать про своего профессора, который «совершенно замечательно» прочел вступительную лекцию.
— Прочел? — удивилась Катя. — А я думала, ваши профессора и так все знают, без книжки. Наша Людмила Федоровна никогда нам по книжке не объясняет.
Таня, прищурясь, посмотрела на младшую сестру.
— Читать лекцию, к вашему сведению, — сказала она, отчеканивая каждое слово, — вовсе не значит читать по книжке.
— Ну уж ладно, — вмешалась бабушка. — Только не спорьте. Шутка ли, какой день у нас сегодня! Танюша в институт поступила, Мишенька — в первый класс.
— А Катя перешла в четвертый «А», — вмешался Миша. — У них там читают только про себя!
Живая и неживая природа
Наступило второе школьное утро. Вместо праздничного белого передника Катя надела черный, вместо белых лент вплела в косы коричневые, но от этого радость нового дня нисколько не стала меньше.
Ровно в восемь часов Катя вышла из дому. В одной руке она несла новенькую сумку с новенькими книжками, а в другой, бережно прижимая к себе, держала пухлый альбом в глянцевитом голубом переплете.
Небо, казалось, тоже сняло с себя вчерашний праздничный наряд — синеву и белые легкие облака — и надело большой темный передник. Тучи то и дело закрывали солнце. Но солнечные лучи от времени до времени прорывались сквозь тучи и заливали все вокруг осенним мягким светом.
— Что ты принесла?.. Что у тебя за альбом? — послышалось со всех сторон, как только Катя переступила порог класса.
— Потом увидите! Не смотрите! — ответила Катя и направилась прямо к Аниной парте.
Стелла Кузьминская раскладывала по всей парте свои книжки и тетради.
— Это Анино место, — строго сказала ей Катя. — Ты тут не одна сидишь.
— Когда Аня придет, я переложу, — спокойно ответила Стелла.
— Нет, сейчас переложи! — рассердилась Катя. — Это не твоя половина!
Стелла тихо проговорила: «Собственница!» — и передвинула книжки на свою половину.
— Ты сама собственница! — сказала Катя. — Я же не о себе беспокоюсь.
И Катя осторожно положила альбом в Анину парту.
В этот день все собрались особенно рано. Во-первых, кому охота опаздывать, да еще с самого начала года? А во-вторых, каждому интересно поглядеть, кто что принес для школьного музея.
Одной Ани все еще не было, и Катя с тревогой поглядывала на дверь. Она едва слышала очень интересные разговоры о том, как лучше сушить цветы (под прессом или под теплым утюгом) и чем лучше кормить рыбок с вуалевыми хвостами.
Рядом Наташа что-то весело рассказывала, часто трогая ее за рукав, но Катя в ответ только кивала головой. Что ж это, в самом деле, случилось с Аней?..
И вот раздался звонок. Девочки притихли, беспокойно посматривая то на Людмилу Федоровну, то на свои коробки, тетрадки и альбомы.
Каждой хотелось, чтобы учительница поскорей взяла в руки именно ее работу и поскорей сказала, хорошо это или плохо.
Людмила Федоровна, должно быть, догадалась, о чем думают девочки.
— Не торопитесь, не торопитесь, — сказала она улыбаясь. — Все посмотрим по порядку.
Коробки и коробочки, альбомы и распухшие от вклеек тетрадки были разложены по крышкам парт и подоконникам. А кое-кто положил свои коллекции даже на учительский стол.
Людмила Федоровна взяла в руки коробку, стоявшую как раз посередине ее стола, и прочла надпись, четко выведенную на белой бумажной наклейке:
— «Стелла Кузьминская. Образцы топлива». Ну что ж, очень толково. Посмотрите, девочки, какую занятную коллекцию собрала Стелла.
Коробка Стеллы пошла по рядам, и девочки с таким интересом рассматривали ее и читали названия на этикетках, словно первый раз в жизни видели и уголь, и торф, и хворост. Но все это называлось теперь «коллекцией топлива». Под связочкой тоненьких хворостинок была аккуратная подпись: «Дрова», а под кусочками угля — «Древесный уголь». И все эти «образцы» торжественно покоились в ячейках, устланных ватой.
Коробка Стеллы наконец вернулась к ней, и она взяла ее спокойно, как человек, давно привыкший к успеху.
