Владислав Крапивин - Переулок капитана Лухманова
— А ты чего молчишь? — вдруг надвинулся Бомбовоз на Бамбука. — Сам вчера придумал про пароль, а сейчас ни словечка!
Бамбук помигал.
— Ладно, я скажу. Только не смейтесь…
Все с готовностью промолчали. А Чук негромко и очень серьезно проговорил:
— Тэковцы… Давайте договоримся, что мы будем называться «тэковцы». И еще договоримся, что никогда не будем смеяться друг над другом и не станем друг друга обижать. Это же не школа… Тогда получится настоящий экипаж…
Все немного застеснялись, потому что не похоже это было на обычные ребячьи обещания. Но почти сразу выдохнули, что «договорились».
И тогда Чук велел:
— Бамбук, говори свой пароль.
Бамбук постукал разношенным ботинком по кирпичному фундаменту (там пробилась первая мать-и-мачеха).
— У меня в голове прыгает слово: «Бом-брам»…
Костик, Бомбовоз и Вадик удивленно молчали, а Чук почему-то сказал:
— Ого!..
— Это морское слово, — слегка осмелев, объяснил Бамбук. — В прошлом году у нас жил после госпиталя моряк, старшина. Потом он уехал на Тихий океан, а сперва был в отпуске… Он иногда надо мной подшучивал, что я длинный и тощий. Не обидно, а так. И сказал однажды: «Ты как бом-брам-стеньга». Потом объяснил, что так называется верхняя часть парусной мачты. Нижняя часть — просто мачта, вторая — стеньга, третья — брам-стеньга, а четвертая — бом-брам-стеньга… Бывает еще трюм-стеньга, но редко… А «бом-брам» — это такое морское выражение, которое, по-моему, годится. «Бом» — сам пароль, а «брам» — отзыв…
Бамбук быстро глянул на каждого и опять стал постукивать каблуками по кирпичам. И ждать: что скажут?
А что было говорить? В этом самом «бом-брам», так же, как в слове «ТЭК», была крепкая лаконичность морских команд и заманчивость парусных плаваний. Как в книжке «Остров сокровищ».
— Ну Бамбук! Ты… академия наук! — выразил общее мнение Бомбовоз.
А Чук это мнение подкрепил:
— Правильно! «Бом-брам» — самый морской корень. У меня есть книжка про плавание парусника «Товарищ» в Южную Америку. Ее написал капитан Лухманов, он командовал этим судном. А в конце книжки словарь и корабельные схемы. Там везде эти «бом-брам»…
Старая книга
Теперь, когда собирались вместе, кто-нибудь обязательно говорил: «„Бом“!», а другие тут же отвечали: «„Брам“!» И возникало ощущение, будто они и в самом деле экипаж тайного корабля. А плавания сосновых суденышек в луже заброшенного переулка — путешествия к дальним берегам. Вроде океанского рейса четырехмачтового барка «Товарищ» через Атлантику.
— Иногда аж мурашки по спине… — однажды шепотом признался Бамбук. — Солнечные брызги и отражения в синей воде. И ты как на капитанском мостике…
Он был лишь с виду бестолковый длинный Бамбук, а на самом деле человек с чувствительной душой. Это уже все понимали, и никто не засмеялся.
Иногда устраивали гонки. А случалось, что отпускали кораблики в свободное плавание. Интересно было смотреть, как они бегают от берега к берегу, словно живые. Вернее, словно управляли ими крохотные живые экипажи со своими тайными планами и заранее проложенными на маленьких картах маршрутами.
А еще было хорошо им, пятерым, просто от того, что они вместе. Вроде бы разные люди, а все равно вместе. Потому что ТЭК. И есть у них тайный капитан — старый морской волк Дмитрий Афанасьевич Лухманов.
— А он живой еще? — шепотом спросил однажды Бамбук.
— Не знаю, — виновато отозвался Чук. — Если и живой, то совсем старик. Я посчитал: ему должно быть сейчас восемьдесят лет… Да это не важно! Все равно он есть!
Да, он все равно был. С тэковцами…
Книжку Лухманова «20 000 миль под парусами» прочитали все по очереди: Чук настоял. «Потому что какой же мы ТЭК, если ничего не знаем о кораблях?» Впрочем, читалась книжка легко, даже Бомбовоз осилил ее за три вечера, хотя вообще-то был не очень охоч до чтения.
А потом кончились каникулы, и наступил апрель.
Лужа стала высыхать, превратилась в площадку из черной затвердевшей грязи. Пришлось кораблики разнести по домам и поставить на полки. Конечно, была надежда на летние ливни, но все понимали, что лужа не станет прежней — синей и морской. Будет она частью обычной дождевой слякоти.
Зато скоро сквозь корку грязи стали пробиваться травяные стрелки, все гуще, гуще, покрыли землю сплошной зеленью, а в зелени стали расцветать одуванчики…
ТЭК не распался. Собирались теперь не только у лужайки с одуванчиками, но и на дворе у Костика или на крыльце Саранцевых. Оно было обширное, в пять ступеней, с чисто выскобленными досками (домработница Женя старалась). И никто не прогонял мальчишек.
Они по-прежнему часто говорили о корабельных делах. Заспорили однажды, как становятся моряками: мечтают об этом с детства или попадают на флот случайно?
— Бывает, наверно, по-всякому, — рассудил здравомыслящий Бомбовоз. — Кому как повезет в жизни…
— Капитану Лухманову повезло с детства, — сообщил Чук. — Он с малых лет читал книжки про море и мечтал… Потом добился, чтобы его выгнали из сухопутной военной гимназии, и папаша отправил его в керченские мореходные классы…
— Ты откуда знаешь? — удивился Бомбовоз.
— Он про это сам написал. Книжка есть…
— В той книжке про детство капитана ничего нет, — возразил Вадик.
— Я не про ту. У меня есть другая…
— И ты молчал! — почти по-настоящему рассердился Костик.
— Я нарочно молчал. Чтобы не всё сразу… Когда узнаёшь понемногу, получается интереснее… Там написано, что капитан тоже строил кораблики. Значит, он был как мы…
Книжку Чук принес на следующий день. Опять собрались на крыльце докторского дома.
— «Бом»!
— «Брам»!
— Вот, смотрите… — Чук вынул из брезентовой противогазной сумки узкую коричневую книгу. — Мы привезли ее из Севастополя. Она с давних пор была у отца, а откуда попала к нему, а не знаю…
Он откинул обложку из бугристой искусственной кожи.
На первой странице вверху было напечатано:
ДМИТРIЙ ЛУХМАНОВЪ
А наискосок, через весь лист:
МОРСКIЕ РАЗСКАЗЫ
— Старинная! — с почтением сказал Вадик. — У нас есть такие, с «ятями» и твердыми знаками…
— Тут всякие рассказы и стихи капитана… — объяснил Чук. — Самый большой рассказ «По белу свету». О том, как он сделался моряком, о первых плаваниях… А самое главное вот что. Смотрите.
Все сдвинулись над книгой головами.
— Это собственная книжка капитана Лухманова. То есть она принадлежала ему. Он сам держал ее в руках. А потом подписал и подарил. Читайте…
Вадик, знающий старинную грамоту, неторопливо прочитал рукописные витиеватые строчки:
— «Владимиру Андреевичу Шателенъ в знакъ глубокаго уваженiя отъ автора. Двадцать третьего августа тысяча девятьсотъ третьего г. Петровскъ Даг. обл.» Где эта Даг. обл.?
— В Дагестане, конечно, — объяснил Чук. — Петровск — это сейчас Махачкала…
— Там разве есть море? — удивился Бомбовоз.
— Каспийское…
— А кто такой Шателен? — сунулся вперед Костик.
— Не знаю, — неохотно сказал Чук. — Наверно, какой-то моряк, знакомый капитана…
— Давайте читать, — поторопил всех Бамбук. — Где там про его детство?
Читать опять же стал Вадик. Читал ровно и внятно. И вот позади оказались три десятка страниц. Позади осталось детство Мити Лухманова, началась его матросская юность — с дальними рейсами, штормами, крушениями и безработицей…
Слушали, как говорится, затаив дыхание. И все же Бамбук в конце концов спросил:
— А где про то, как он строил кораблики?
— А он их не в детстве строил, а уже потом, — разъяснил Чук. — В капитанском возрасте.
— Зачем? — удивился Бамбук.
— Так не бывает, — не поверил Вадик.
Костик ничего не сказал, но не поверил тоже.
Чук торжественно открыл последнюю страницу.
— Вот. Читайте…
Все опять сдвинули головы над книгой. Прочитали. Помолчали, переживая удивительное открытие: оказывается, у них, четвероклассников, и знаменитого капитана было одно одинаковое занятие. У капитана в общем-то серьезнее, но похожее.
— Вот бы поглядеть… хоть на один его кораблик, — прошептал Бамбук.
— Теперь не сыскать, — рассудил Бомбовоз. — Вон сколько лет прошло. Мы же ничего не знаем про капитана…
Капитан Дмитрий Афанасьевич Лухманов умер через два месяца после этого разговора тэковцев, восемнадцатого июня 1946 года.
Костик вернулся из продуктового магазина, где выстоял двухчасовую очередь за хлебным пайком. Несмотря на победу, время было голодное, хлеба не хватало, очереди приходилось занимать с самого утра.
Костик подошел к воротам, дожевывая оторванную от горбушки корочку, и увидел Вадика Саранцева. Тот сгорбленно сидел на лавочке, бросив у ног велосипед.
