Астрид Линдгрен - Мадикен
— С раскрытым зонтиком, — говорит Мадикен.
Услышав подробно, что придумала Мадикен, Лисабет так засмеялась, что даже стала икать.
— С ума сойти, Мадикен! — говорит Лисабет. — Мы будем играть, как будто ты Йон Блунд?
— Нет, представь себе, не будем! Это ребячество, — говорит Мадикен. — Я хочу спрыгнуть вниз, как будто я летчик. Понятно?
— С ума сойти, Мадикен! — повторяет Лисабет.
Но для начала надо раздобыть из прихожей папин зонтик, да так, чтобы не заметила Альва. Кто ее знает, одобрит ли Альва полеты с зонтиком. Чего доброго, поднимет крик, потому что она, может быть, еще не слыхала, как это делается на войне.
Когда Лисабет поняла, что ее оставляют на крыше одну, ей стало не до смеха, но Мадикен ее утешила:
— Я скоро вернусь. А ты пока погляди, что делается у Нильссонов. Сиди только и не ерзай, тогда не скатишься.
С этими словами Мадикен полезла вниз и скрылась из виду.
Сначала она заглянула на кухню. Там Альва гладит белье. Пот струится у нее по лицу. В плите гудит огонь, на ней греются утюги. Из кухни пышет жаром, как из печки, не помогают даже раскрытые окна.
При виде Мадикен Альва обрадовалась:
— Вот хорошо! Мне и бегать не надо, чтобы за вами приглядывать. Ну, как ваша экскурсия?
— Шик-блеск, — говорит Мадикен.
— А где же Лисабет? — спрашивает Альва.
— Она осталась там на… на экскурсии, — говорит Мадикен и выскальзывает в прихожую, не дожидаясь следующего вопроса.
В прихожей в подставке для зонтов стоит папин зонт.
Едва Мадикен успела его вытащить, как из кухни выглядывает Альва.
— А Сассо с вами? — спрашивает она.
— Не-а! — отвечает Мадикен, пряча зонтик за спину.
— Опять, поди, удрал в город, — говорит Альва. — А зачем это тебе понадобился зонтик?
— Это я так… на всякий случай. Вдруг начнется дождик! — говорит Мадикен.
— Дождик? Это сегодня-то? Выдумаешь тоже! — говорит Альва. — Сейчас же поставь зонтик на место!
Мадикен даже зло взяло. Не хватало еще сейчас тратить время на споры о погоде, когда она первый раз в жизни собралась полетать!
— Так надо! На экскурсию всегда берут зонтик, — говорит она сердито. — А если погода испортится? Хороши мы тогда будем!
Альва смеется:
— Как же она так быстро испортится? Да вы десять раз успеете добежать до веранды. Ну, да ладно уж. Бери зонтик, раз вам так надо. Но смотри, чтобы потом поставить на место, а то папа будет сердиться.
— Да, да, да, — нетерпеливо бросает Мадикен и выскакивает с веранды за дверь.
Какая тишина кругом! Жизнь словно замерла в Юнибаккене. Тут готовится такой замечательный полет, а нигде ни души, и никто его, кроме Лисабет, не увидит. Окно из кухни, где осталась Альва, выходит на другую сторону. Аббе куда-то запропастился. Дядюшка Нильссон спит на диване.
Да, так уж вышло, что, кроме Лисабет, никого не оказалось рядом, когда Мадикен вздумала полетать, как военный летчик. Никто, кроме Лисабет, не видел, как она встала на краю крыши и раскрыла большой черный зонт. Никто, кроме Лисабет, не видел, как она высоко подняла зонт над головой и приготовилась прыгать.
— С ума сошла, Мадикен, — говорит Лисабет. — Каттегоритчески! С ума сошла!
— Да ну! Ничего страшного, — говорит Мадикен.
Все-таки ей и самой теперь кажется, что до земли довольно далеко. Но ведь если с зонтиком можно прыгать с самолета с высоты в тысячу метров, то, значит, с крыши-то и подавно можно.
Крепко сжимая ручку зонтика, Мадикен стоит на краю, изображая гудящий аэроплан. Как его надо изображать, она знает от Аббе. Правда, Аббе ни разу в жизни не видел и не слышал аэроплана, но все равно, уж он-то знает, Аббе все знает.
— Тырр-тырр-тырр, — тарахтит Мадикен.
— Ой! — вскрикивает Лисабет.
И Мадикен полетела. Она заносит ногу в пустоту, один шаг и — «бумс».
— Ужас как ты быстро! — кричит Лисабет.
Она ползет по крыше на животе и заглядывает через край. Где же Мадикен? А Мадикен неподвижно лежит, уткнувшись лицом в землю, и молчит. Рядом — зонт с переломленной ручкой.
— Что с тобой, Мадикен? — кричит Лисабет. — Ты умерла?
Мадикен не отвечает.
— Мадикен, скажи, ты не умерла? — кричит в страхе Лисабет.
Но Мадикен опять не отвечает. Тогда Лисабет поднимает громкий рев.
— Мама! — захлебывается плачем Лисабет. — Мамочка!
Сейчас ей так страшно, словно она осталась одна на всем белом свете. И с крыши-то ей никак не слезть. На истошные вопли бедной Лисабет высовывается из окна дядя Нильссон.
— Что ты делаешь на крыше? Что это ты там разоралась?
— Мадикен умерла! — вопит Лисабет. — Мадикен умерла!
Тут уж дядя Нильссон второпях выскакивает из окна и сигает через забор. Опустившись около Мадикен на колени, он поворачивает к себе ее бледное личико и видит на лбу кровь.
В этот миг на помощь подоспела Альва. Едва бросив взгляд на Мадикен, она останавливается как вкопанная и начинает душераздирающе голосить:
— Да что же это за горе на нашу голову!
Дядя Нильссон мрачно кивает.
— Все кончено, — изрекает он глухо. — Нет больше Мадикен.
ОЧЕНЬ ПРИЯТНЫЙ ПЕЧАЛЬНЫЙ ДЕНЬ
Мадикен лежит в постели с перевязанной головой. Ей велено не двигаться.
— Только когда тебя будет рвать, тогда можешь немножечко двигаться, — говорит Лисабет.
Мадикен не умерла, и Лисабет очень рада. У Мадикен сотрясение мозга. Это не так опасно. При сотрясении мозга бывает рвота, но это не смертельно, сказал дядя Берглунд, а дядя Берглунд — доктор.
Ну и переполох был в Юнибаккене, когда Мадикен полетела, а потом лежала, как неживая, и долго не могла очнуться. Мама плакала, папа плакал — правда, поменьше, чем мама, — а Альва плакала вдвое громче, чем мама и папа.
— Это я виновата! — говорила Альва. — Но откуда же мне было догадаться, что она берет зонт для того, чтобы летать!
И вот Мадикен лежит в постели и ничегошеньки не помнит, что она чувствовала во время полета. Обиднее ничего нельзя придумать. Получается, что она зря летала. А тут еще в придачу какое-то дурацкое сотрясение мозга! Дядя Берглунд сказал, что ей придется лежать в постели по крайней мере четыре дня.
Когда Мадикен услышала это от мамы, она заревела во весь голос:
— Четыре дня! Я не могу столько! В среду будет экскурсия, и мне надо…
— Ничего тебе не надо, — говорит мама, — довольно с тебя одной экскурсии.
Лисабет кивает головой:
— Довольно с тебя одной экскурсии. А теперь лежи и реви!
Тут уж Мадикен задает им Великое Землетрясение. Так папа называет скандалы, которые закатывает Мадикен, когда она не помнит себя от ярости и отчаяния. Слезы брызжут у нее из глаз, и она орет на весь дом:
— Я хочу на экскурсию! Я поеду на экскурсию! У-у-у, лучше бы я умерла!
Лисабет с интересом наблюдает и пытается ее утешить:
— В моей школе у всех детей было сотрясение мозга, и никто не пойдет на экскурсию.
Мама тоже пытается утихомирить Мадикен:
— Если ты будешь так плакать, у тебя еще больше разболится голова.
— Пускай! Мне все равно! — вопит Мадикен. — Лучше бы я умерла!
Расстроенная мама встает и уходит из комнаты. Линус Ида занята на кухне, она помогает Альве варить яблочное повидло. Услышав дикие крики, она идет наверх в детскую и, строго глядя на Мадикен, говорит:
— Право слово, Мадикен, ты ведешь себя безбожно! Помни о своем Создателе смолоду, сказано в Писании. Так вот ты и вспомни о нем, вместо того чтобы призывать к себе смерть!
Но Мадикен ни о чем не желает помнить, кроме экскурсии, и она кричит на Линус Иду:
— Оставьте меня в покое!
Линус Ида озабоченно качает головой.
— Вот оно что! — говорит она. — Знакомая песенка! Как видно, к нам опять пожаловал Себастьян Нигге.
Для Линус Иды нет никого хуже Себастьяна Нигге. Он является в дом, когда Мадикен и Лисабет ведут себя не так примерно, как следует по ее понятиям. На первый взгляд кажется, что в постели лежит и скандалит Мадикен. Но это только так кажется. На самом деле — это Себастьян Нигге, а настоящая послушная Мадикен сидит в это время в печной трубе и не может оттуда выйти, пока Себастьян Нигге не соизволит убраться восвояси.
— Вот беда, что он как раз сегодня к нам нагрянул! — говорит Линус Ида.
— А по-моему, это даже лучше, — говорит Лисабет. — Значит, и голова болит у него, и рвет тоже его, а Мадикен сидит себе в печной трубе, и ей хоть бы что!
Мадикен исподлобья сердито смотрит на Лисабет и Линус Иду. Для Лисабет детские сказки про Себастьяна Нигге, может быть, и хороши, а Мадикен из них давно выросла.
— Ладно уж! Лежи себе и не ерепенься! — говорит Линус Ида. — Радуйся, Мадикен, что жива осталась. А то, вишь, она летать вздумала! Еще немного, и убилась бы насмерть.
