Эдит Несбит - Дети железной дороги
– Каких шахт?
– Шахт, и все.
– Так нечестно, Пит! Ты нам обещал сказать.
– Хорошо, угольных шахт. Только клянитесь, что и под пыткой меня не выдадите.
– Ой, какие страсти!.. Но мы ведь должны тебе как-то помочь в том, что ты задумал, – говорила Бобби.
– Если я найду шахту, то вы будете помогать мне возить уголь, – снисходительно улыбнулся Питер.
– Можешь ничего не говорить, если боишься, – вступила Филлис.
– А сам-то ты сумеешь все сохранить в тайне? – спросила Бобби.
– Я-то уж как-нибудь! – вздохнул Питер.
Даже в самых педантичных семьях принято, чтобы между чаем и ужином был небольшой перерыв.
Обычно в это время мама писала, а миссис Вайни уходила к себе домой.
После того как Питера осенила новая идея, он два вечера подряд с таинственным видом в темноте подзывал к себе девочек.
– Пойдемте со мной, – говорил он. – Надо принести римскую колесницу.
Римской колесницей они называли детскую коляску, которая много лет валялась без надобности на чердаке над кухней. Ребята смазали ее, чтобы она могла двигаться бесшумно, как пневматический велосипед*[6], и была послушна управлению, хотя, кажется, и в старые добрые времена она была далека от совершенства.
– Теперь следуйте за своим бесстрашным командиром, – воскликнул Питер, и они стали спускаться по склону к станции.
Над станцией сгрудились на торфянике многочисленные валуны. Казалось, что они тоже, как дети, интересуются железной дорогой.
В небольшой впадине между тремя скалами были сложены горкой сухая ежевика и вереск.
Питер, торжественно улыбаясь, принялся складывать хворост в старый чехол.
– Вот первый уголь с шахты Святого Петра. Мы отвезем его домой в колеснице. С отправлением не опаздывать. Ожидать дальнейших распоряжений. Каждую заметную кучу укорачивать на благо потребителей.
Колесница была доверху загружена топливом. Но, нагрузив, они должны были снова ее разгружать, а потом нагружать заново…
Три ездки было осуществлено, прежде чем уголь из шахты Святого Петра пополнил мамину угольную кучу в подвале.
Потом Питер отлучился еще раз один и возвратился весь черный и очень радостный.
– Я был на моей шахте, – сообщил он. – Завтра вечером мы доставим сюда в колеснице черные бриллианты.
По прошествии недели миссис Вайни с удивлением заметила в разговоре с мамой, что угольная куча в подвале как будто даже подросла.
Ребята на лестнице бросились обнимать друга, едва сдерживая хохот, когда услышали это.
Они уже и думать забыли о том, что поначалу Питер с опаской относился к своей затее, но вот однажды ночью случилось ужасное. Хозяин станции надел сандалии, поистоптанные за лето, когда он отдыхал на океанском побережье, и прокрался неслышно на двор, где подобием Содома и Гоморры*[7] высилась черная куча, окантованная белой полосой. Он подобрался ближе и стал выжидать, как кот, засевший у мышиной норки. На самом верху что-то небольшое и темное копалось и шуршало украдкой среди угольной россыпи.
Хозяин станции отошел от кучи и затаился в тени отцепленного вагона, у которого была маленькая медная труба и на котором было написано:
«Г. Н. и С. Р., возвращайтесь немедленно к запасным путям, туда, где белый вереск…»
И в этом укрытии он выжидал, пока маленькое существо не перестало копаться и шуршать. Тогда он подошел к подножию горы, дал негоднику чуть-чуть спуститься, а потом сам стал подниматься навстречу. В конце концов, он схватил свою добычу за воротник. Добычей этой оказался Питер, у которого на боку болталась плотницкая сумка, полная угля.
– Наконец-то я тебя изловил, негодный воришка! – воскликнул хозяин станции.
– Я не воришка, – проговорил в ответ Питер настолько твердо, насколько это было возможно в его положении. – Я шахтер.
– Вот я тебя сдам морским пехотинцам, и ты им расскажешь, кто ты есть!
– Но я говорю правду, и я кому угодно это готов повторить.
– Правду! Заткнись, молокосос. Пошли на станцию, – скомандовал хозяин, продолжая держать своего пленника за воротник.
– Ах, нет! – раздался в темноте пронзительный детский голос, но это не был голос Питера.
– Только не в полицию! – послышался еще один голос.
– Пока идемте все на станцию, а там поглядим. Получается, у вас уже целая шайка сколотилась. Так. И много вас?
– Нет, только мы! – ответили в один голос Бобби и Филлис, выходя из укрытия в тени еще одного вагона, помеченного табличкой «Угольная шахта Стейвли», под которой еще приписано было мелком: «Требуется на путь № 1».
– Рады, что выследили, да? – сердито огрызнулся Питер.
– Не я, так кто-нибудь другой тебя бы сцапал, – ответил хозяин станции. – Пойдемте.
– Нет, прошу вас! – выступила вперед Бобби. – Не могли бы вы решить прямо сейчас, что вы будете с нами делать? Мы с сестрой точно так же виноваты, как и брат. Мы отвозили уголь – и мы знали, откуда он его берет.
– Ничего вы не знали! – пробурчал Питер.
– Мы все знали, – настаивала Бобби, – знали с самого начала. Мы только прикидывались, что не знаем, хотели над тобой посмеяться.
Чаша терпения Питера была переполнена. Он лазил по кручам, он рубил уголь, его поймали, и вот оказывается, что сестры над ним смеялись!
– Пустите, не держите меня, – обратился он к хозяину, – я никуда не уйду.
Хозяин отнял руку от воротника, потом чиркнул спичкой и при слабом свете попытался рассмотреть лица своих пленников.
– Вот оно что, – проговорил он наконец, – значит, вы сверху, из дома с тремя трубами. Одеты-то вы не как наши! Объясните же мне теперь, что вас заставило это сделать? Разве вы не ходите в церковь, не слушаете заповедей, или как это там называется, про то, что воровать – большой грех? – он говорил теперь гораздо мягче, и Питер стал отвечать ему.
– Я не думал, что это кража. Я почти убежден был, что нет. Я думал, что если бы я брал уголь с поверхности, то тогда это в самом деле была бы кража. А если я беру его из глубины, то я не краду, я добываю. Вам за тысячу лет не сжечь весь этот уголь, и вы бы никогда не добрались до глубины этой кучи!
– Положим, что так. Но зачем все-таки вы это делали, позабавиться, что ли, захотели?
– Хороша забава! Переть в гору такую тяжесть, – возмутился Петер.
– Тогда зачем же? – у хозяина был теперь такой приятный и ласковый голос, что Питер решил все сказать, как было на самом деле.
– Вы помните, недавно была плохая погода, холодно, дожди… И мама сказала, что нельзя нам затопить печку, потому что мы бедные. Там, в нашем другом доме, мы, чуть похолодает, сразу топили…
– Простите, не надо… – проговорила Бобби.
– Хорошо, – сказал хозяин станции, глубокомысленно почесывая щеку. – Я сейчас вам скажу, как я поступлю. Сейчас я ничего вам не сделаю. Но запомните, молодые люди, что кража все равно есть кража, и шахта эта вам не принадлежит, независимо от того, добываете вы уголь или собираете с поверхности. Чешите теперь домой – живо!
– Вы хотите сказать, что вы никак нас не накажете? Какой вы хороший! – порывисто воскликнул Питер.
– Вы самый лучший! – подхватила Бобби.
– Вы душка! – воскликнула Филлис.
– Ну, полно, все в порядке! – махнул рукой хозяин станции.
И с этим они расстались.
– Я с вами не разговариваю, – объявил Питер, когда они стали взбираться на холм, – вы обе вредины и предательницы.
Но девочки так были рады, что Питер с ними, невредимый и свободный, и что они держат путь к «Трем Трубам», а не в полицейский участок, что особенного значения его недобрым словам не придали.
– Мы же сказали, что мы так же виноваты, как и ты, – осторожно заметила Бобби.
– Сказали – и соврали.
– Мы и в суде, перед судьями, повторили бы то же самое! – проговорила Филлис. – Не надо так злиться. Мы же не виноваты, что твои секреты так легко раскрываются.
Она протянула брату руку, и тот ее пожал.
– Может быть, я и простофиля, и смешной, а зато подвал битком набит углем.
– Знаю, – пролепетала Филлис, – но только я не думаю, что мы должны этому радоваться.
– А я думаю, – ответил Питер, собравшись с духом, – что нам есть чему радоваться. И я все еще не уверен, что добывать уголь – это преступление.
Но Бобби и Филлис думали иначе. И при этом они еще полагали, что Питер и сам в душе совсем не чувствует себя правым.
Глава III
После этой истории с добычей угля Питер и его сестры решили, что от станции им пока следует держаться подальше. От станции, но не от железной дороги. Вся жизнь этих детей прошла на городских улицах под громыхание кэбов и омнибусов*[8], а также грозивших наехать на прохожих тележек. Это были тележки мясников, бакалейщиков и ремесленников, делающих подсвечники (вы видели, как ремесленник возит на тележке подсвечники? – я нет). А тут, среди сонного деревенского затишья, где ничто не двигалось и не шумело, – единственно поезда, приходившие и уходившие, вносили некоторое разнообразие. Детям казалось, что поезда как-то связывают их с той прежней жизнью, которую они когда-то вели. От ежедневных прогулок на склоне холма напротив «Трех Труб» наметилась тропинка, выбитая в сухом, хрустящем дерне. Дети уже знали время прибытия всех поездов и давали поездам имена. Поезд, шедший на юг и делавший остановку в четверть десятого утра, назывался у них «Зеленый Дракон». А чуть более ранний северный поезд (десять ноль семь) получил прозвище «Червяк Уонтли». Полуночный экспресс, своим надсадным свистом будивший их иногда от приятного сна, носил прозвище «Страшный Филин». Однажды Питер проснулся от этого свиста при холодном свете звезд, увидел сквозь прозрачные шторы мчащийся экспресс и сразу придумал ему такое название.
