Владислав Крапивин - Трофейная банка, разбитая на дуэли
Настроение на Стрелке было какое-то жидковатое, делать ничего не хотелось. Мячик гонять — народу мало, пойти купаться на Пески — лень топать по жаре. Сыграли в чику, Лодька выиграл у Синего три пятака, отдал их Славику Тминову, чтобы тот мог попытать счастья, а сам рассеяно зашагал... куда зашагал? Вот идиот-то! Ноги сами понесли на угол Челюскинцев и Хохрякова, к дому, где обитала Станислава Каневская.
Зачем?!
Судьба пожалела Всеволода Глущенко, остановила его неожиданной встречей.
— Лодик! Здравствуй...
— Лёнчик!
Тот появился на улице Дзержинского словно с лагерной линейки (видать, комариная пора в Тюмени кончилась). Правда, не было пионерского галстука, но по-прежнему блестел на матроске подаренный Лодькой значок.
— Куда топаешь? — спросил Лодька.
— Я хотел навестить ребят из нашего отряда, которые недалеко живут. Но никого нет дома...
— А ты сам-то где живешь?
— Вон там!
Оказалось — в деревянном одноэтажном доме с большущими окнами, на углу Дзержинского и Ленина. На таком знакомом для Лодьки месте, в квартале от Спасской церкви. Странно даже, что не встречались раньше. (А может и встречались, да большой Лодька не обращал внимания на незнакомого восьмилетнего пацаненка.)
— Значит, домой?
Лёнчик невесело кивнул.
— И что будешь делать дома?
Лёнчик вскинул темно-синие глаза.
— Понятия не имею, — сказал он с печальной честностью. — Так бы и сбежал обратно в лагерь...
— Ностальгия... — глубокомысленно заметил Лодька.
Лёнчик кивнул. Видимо, он знал это слово.
Лодька зачем-то подергал галстучек его матроски. Осторожно так. Лёнчик неуверенно улыбнулся. Тогда Лодька сказал:
— Лёнчик, пойдем купаться! На Пески...
Сам он в этом году выбил у мамы разрешение ходить на Туру и купаться, когда вздумается. Мама согласилась, хотя и с таким выражением лица, словно заранее видела сына посиневшим и бездыханным.
— Но только не в одиночку. Даешь слово?
Лодька дал.
И теперь он вовсе не нарушал это слово, потому что был не один.
Лёнчик просиял. И подскочил так, что успел подрыгать в воздухе ногами.
— Идём!
Но Лодьку сразу зацарапало опасение:
— А тебе не влетит, если узнают?.. Или... ты дома не скажешь?
— Скажу, конечно! Никто не заругает, если узнают, что я был с тобой! Мама говорит, что ты надежный человек!
— Откуда она это взяла?!
— А я рассказал ей про твое колдовство!
"Еще не легче!"
— Дернуло тебя за язык! Она, небось, подумала: обманул моего ребенка. В чем тут надежность-то?
— Ничего она не подумала! Она сказала... вот как сказала: "Он поддержал тебя в трудную минуту. На этого человека можно положиться, он твердый"...
"Ага, прямо гранитный. Видела бы она, как тогда ревел рядом с Томкой..."
Лёнчик спросил упавшим голосом:
— Ты раздумал?
— Идем!
После этого несколько дней подряд Лодька и Лёнчик ходили на Туру. Обычно к трем часам Лодька появлялся на перекрестке, у дома, где жили Арцеуловы, Лёнчик выскакивал из калитки, и они шагали к деревянной лестнице, что с площадки на улице Семакова вела по откосам к речной воде.
Лёнчик топал босиком — он окончательно уверился, что комариное племя утратило свою коварную силу. "Командирский" костюмчик с якорями он теперь таскал на себе постоянно. Тот из черного стал пятнисто-серым и заметно съежился. Оно и понятно: в этой одёжке Лёнчик дважды прыгал в воду с причальных мостков на лодочной переправе, а однажды вместе с Лодькой попал под грозовой ливень. После дождя они шлепали по мокрым тротуарам (Лодька снял полуботинки) и дышали запахом оживших после жары тополей. Лодька глянул на облепившую тощего Лёнчика матросу и снисходительно заметил:
— Обветшала твоя морская форма...
— Да! Мама сказала: донашивай этим летом. В будущем году станет мала.
— Мне после второго класса мама сказала так же. Только моя матроска была не черная, а синяя...
— Лодь... а моя мама спрашивает: почему ты ни разу к нам не зашел?
— Ну... как-нибудь потом. Сейчас я вон какой обтрепанный, штаны мятые...
Лодька боялся, что в глазах мамы Лёнчика окажется не "надежным человеком", а подозрительным уличным пацаном, с которым не следует никуда отпускать сына. Тем более, что Ольга Игнатьевна Арцеулова была известным человеком — редактором на Тюменском радиоузле...
А отец Лёнчика был пилотом. С аэродрома у деревни Плеханово летал на маленьких пассажирских самолетах в разные районные центры области. Лёнчик обмолвился как-то, что отец дважды брал его в рейсы: в Ялуторовск и в Тобольск.
— Интересно было?
— Интересно... только меня почему-то укачивает. Папа обещает, что потом привыкну... Лодь, а кто твой папа?
— Он был морским штурманом во время войны, ему покалечило руку. Теперь он работает на Севере. В долгой командировке...
— Это в его тельняшке ты ходил в лагере, да?
— В его...
Иногда Лодька думал, что надо бы привести Лёнчика на Стрелку, познакомить с ребятами. Но каждый раз появлялась опаска. Нет, не боялся он, что захихикают: вот, мол, нашел дружка-маломерка. "Герценские" не такие. Вон, десятиклассник Шурик нянчится с первоклассником Славиком, и это всем кажется нормальным делом. Но Лодька не хотел, чтобы Лёнчика видел Борька. Словно оберегал от дурного глаза... А еще чудилось ему, что на Стрелке могут случиться события, от которых Лёнчику лучше быть в сторонке. Такое вот непонятное предчувствие...
Сбылась мечта...Мама потрясла несчастного Лодьку за плечо в восемь утра. Дребезжащее радио на кухне исполняло гимн:
...Нас вырастил Сталин, на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил...
Лодьке не хотелось ни труда, ни подвигов.
— М-м-м...
— Севушка, у меня к тебе дело...
Он не разлепил ресниц.
— Прямо сейчас?
— Да, моя радость. Надо отнести Ирине Тимофеевне материю и выкройку для юбки...
— Мам, ну, зачем мне юбка? — (А спать так хорошо.) —Я кто, шотландец?
— Не остри. Юбка для Валентины Георгиевны. Она попросила меня передать отрез, я обещала. И сделать это необходимо до девяти. Ирина Тимофеевна опасается, когда к ней приходят с такими делами в рабочее время...
— Я не понимаю... — Лодька все еще глупо надеялся на милосердие судьбы. — Какой-то Валентине Георгиевне нужна юбка. А Ирина Тимофеевна чего-то опасается... А я-то здесь причем?
— Всеволод!
— Ну чего "Всеволод"? — простонал он. — Человек не имеет права поспать досыта в последние дни каникул?
— Во-первых, еще не последние. Во-вторых, сможешь спать и после каникул. Восьмиклассники наверняка будут учиться во вторую смену...
— Вот подарочек! — Лодька приподнялся на локтях. — Куда смотрит ваше Гороно?! Вместе с дорогой и любимой Гетушкой...
— Смотрит куда полагается.
— Ага, "куда полагается"! Зачем вообще эта контора!
— Чтобы я могла получать в ней зарплату. Кормить себя и своего ненаглядного отпрыска...
— Я же говорил: пойду в техникум, Дали бы стипендию...
— Дали бы. Сначала прямо там, а потом еще на улице, вдогонку... Вспомни свое Свидетельство, математик...
— А чего! У меня, между прочим, по геометрии четверка!
— Кажется, единственная во всей ведомости...
— Чего-о!! — Ошарашенный такой клеветой, Лодька задрыгал ногами, отбросил одеяло.
Мама засмеялась:
— Должна же я была тебя как-то встряхнуть... Или принести кружку с водой?
— Сплошная инквизиция... И после этого говорят о родительской любви...
— Правильно говорят... Сверток на моем столике, в желтой бумаге. Завтрак на плите. Я пошла, у нас сегодня проверка отчетности...
Лодька пошел к умывальнику чистить зубы (порошком со вкусом штукатурной крошки). Мятый черный репродуктор (еще военного времени) с засиженным мухами проводом бодро голосил:
Сталин и Мао — братья навек!
Братья навек!
Братья навек!...
— Ну, братья так братья, — плюясь порошком, сказал Лодька репродуктору. — Чё орать-то...
За окном, на ближней станции злорадно протрубил паровоз. Возможно, он тащил поезд "Москва-Пекин". И, наверно, поэтому репродуктор не унимался:
Москва — Пекин!
Москва — Пекин!
Идут-идут вперед народы!
За мирный труд, за прочный мир
Под знаменем свободы!..
"Какая уж тут свобода, подняли ни свет, ни заря..." (Хотя, по правде говоря, были и свет, и заря, и яркое утреннее солнце, и веселые воробьи за окном).
Лодька съел прямо со сковороды вермишель (скользкая и противная!) с жареным карасем (костлявый такой, весь язык Лодьке исколол). Похлебал чаю, взял сверток и пошел выполнять "подпольное поручение".
Передача свертка прошла быстро и незаметно. Без четверти девять Лодька уже выкатился со двора на улице Семакова, где находилась контора с Ириной Тимофеевной.
