Кейт Уигглин - Ребекка с фермы Солнечный Ручей
Даже самый религиозный юноша лучше знает первые строки гимнов, чем последующие, но Эбайджа натянул вожжи и ждал, пока ему не удалось разобрать еще один знакомый стих, начинавшийся так:
Вновь стены выстрой ты свои
И созови сынов.
«Это Ребекка ведет мелодию, и я, кажется, различаю альт Эммы-Джейн».
Ска-жи: от — дай ты, Се — вер, их
И ты, Юг, из о-ков и ты, Юг, из о-ков и т. д.
«Ну и ну! Как у них ловко выходит „вверх-вниз“ в этом отрывке, который они разучили на уроках пения! Интересно, что это им вздумалось распевать гимны на сеновале? Опять какая-нибудь затея Ребекки, ручаюсь! Трогай, Алек!»
Алек продолжал спокойной ровной рысцой подниматься на холмы уже на другом, эджвудском, берегу реки, пока наконец не приблизился к зеленому общинному лугу, где на холме Тори-Хилл стоял молитвенный дом; его белые стены и зеленые ставни, освещенные послеполуденным солнцем, были хорошо видны издали и радовали глаз. Обе двери были открыты, и, когда Эбайджа повернул на уэйрхемскую дорогу, церковный мелодион заиграл начальные такты миссионерского гимна, и тут же десятка два голосов запели — с хоров на пыльную дорогу понеслась старая добрая песнь:
Можем ли мы, в чьи души
Господь пролил свой свет,
Можем ли мы заблудших
Во тьме оставить? Нет!
«Ого! — воскликнул про себя Эбайджа. — Да и здесь тем же заняты! Теперь все ясно. В церкви миссионерское собрание, а девочек на него не пустили, так что они решили устроить свое собственное, и ручаюсь, что из этих двух собраний то, которое на сеновале, веселее».
Проницательный янки Эбайджа Флэг был недалек от истины, хоть и не располагал всеми фактами.
Те, кто уже слышал о жизни Ребекки в Риверборо, припомнят, что достопочтенный мистер Берч и его супруга, миссионеры, возвратившиеся с Ближнего Востока вместе с двумя из своих детей, «рожденных под небом Сирии», как родители сообщали всем интересующимся, день или два гостили в кирпичном доме и провели неформальные встречи с прихожанами, демонстрируя им сирийские национальные костюмы. Эти гости, явившись в маленький поселок штата Мэн прямо из дальних стран, принесли с собой несказанное очарование чего-то необычного, заворожив всех детей, и особенно Ребекку, чье воображение всегда легко воспламенялось. Романтика воспоминаний об этом визите вечно жила в ее сердце, и среди множества жизненных путей, манивших и ослеплявших своим блеском ее юный ум, был и этот — обращение в истинную веру тех из сирийских язычников, которые, после того как Берчи перестанут трудиться ради них, еще будут, возможно, продолжать поклоняться своим идолам. Она думала, что к восемнадцати годам могла бы оказаться вполне подготовленной к осуществлению штурма какой-нибудь небольшой цитадели магометанства, и миссис Берч поощряла ее в этих намерениях не потому, что Ребекка отличалась какой-либо сверхдобродетельностью или избытком христианской веры, но потому, что, с ее даром речи, тактом, отзывчивостью, способностями к музыке, она, казалось, была создана для подобного рода деятельности.
Случилось так, что очередное ежеквартальное собрание местного отделения Миссионерского общества штата Мэн было назначено как раз на то время, когда мисс Джейн Сойер только что получила письмо от миссис Берч, в котором та советовала Ребекке сформировать в Риверборо детское отделение этого общества. В действительности идея миссис Берч заключалась в том, что юному поколению следует копить свои центы и направлять умеренный поток финансовой поддержки в родительский фонд, приучаясь таким образом помогать, будь то дома или в чужих краях, делу распространения христианства.
Сами девочки, однако, истолковали ее письмо как призыв к далеко не такому скромному участию в обращении мира в истинную веру. Желая оформить создание своей организации без проволочек, они выбрали день, когда все дома в поселке были пусты, и воспользовались сеновалом Робинсонов в качестве места для проведения собрания.
Ребекка, Элис Робинсон, Эмма-Джейн Перкинс, Кандейс Милликен и Персис Уотсон, каждая со своим сборником гимнов, поднялись по лестнице, ведущей на сеновал, за полчаса до того, как Эбайджа Флэг услышал плывущую над пустынной дорогой мелодию «Дочери Сиона». Ребекка, являвшаяся организатором собрания, принесла с собой кроме сборника гимнов еще и серебряный колокольчик, карандаш и бумагу. Оживленная дискуссия по вопросу об окончательном выборе одного из двух предложенных названий общества — «Юные провозвестницы» и «Дочери Сиона» — завершилась единогласным принятием последнего, а Ребекка была избрана председателем в самом начале собрания. Она скромно высказала предположение, что Элис Робинсон, как внучка миссионера, ездившего в Китай, была бы более подходящей кандидатурой.
— Нет, — ответила Элис с полнейшим добродушием, — кого бы мы ни выбрали председателем, настоящим председателем будешь ты, Ребекка, — ты именно такая, — так что пусть уж ты и формально будешь председателем. Мне же все равно, я могу быть и секретарем.
— Если бы вы захотели сделать меня казначеем, то я, пожалуй, согласилась бы, — подала идею Персис Уотсон, — ведь вы знаете, что в магазине моего папы есть фарфоровые копилки. В них до двух долларов мелочи помещается. Я думаю, что он согласился бы дать нам одну, если бы я стала казначеем.
Таким образом, три главных должностных лица были избраны одним махом и при полном отсутствии тех бюрократических формальностей, которые делают столь утомительным процесс создания любой организации. Затем Кандейс Милликен намекнула, что вице-председателем, вероятно, лучше быть ей, так как Эмма-Джейн всегда так застенчива.
— Нам надо будет привлечь побольше членов, — напомнила она остальным девочкам. — Но если бы мы пригласили всех в первый же день, все захотели бы быть в правлении, особенно Минни Липучка, так что не стоит жалеть, что их пока не позвали. А Тирза Мизерв слишком маленькая, чтобы вступить?
— Трудно представить, как это кто-то по фамилии Мизерв назвал ребенка Тирзой,[50] — заметила Ребекка, несколько отклоняясь от повестки дня. — Мне всегда хочется сказать: «Тирзу Мизерв Небо храни!» или «Тирзы Мизерв достойны ли мы?»[51] Она маленькая, но милая и абсолютно лишена вероломства. Я думаю, нам следует принять ее.
— Вероломство — это то же самое, что вероотступничество? — спросила Эмма-Джейн.
— Да, — уверенно ответила председательница, — это совершенно то же самое, только одно слово употребляется в письменной речи, а другое в устной. (Ребекка неплохо впитывала знания — и мастерски делилась ими!) — Письменный язык предназначен для стихов, выпускных церемоний в школах и событий, подобных сегодняшнему собранию. Это что-то вроде лучшего выходного платья, которое не надевают, когда идут собирать чернику, так как боятся его запачкать.
— Мне все равно, будет вероломство запачкано или нет, — заявила лишенная воображения Эмма-Джейн. — Я думаю, что это ужасно глупое слово. Ну а теперь, когда у нас есть название и правление избрано, с чего же мы начнем? Мэри и Марте Берч легко — они просто играют в миссионеров, потому что их родители — миссионеры; точно так же, как мы с Ливингом играли в кузнецов, когда были маленькими.
— Должно быть, гораздо приятнее миссионерствовать в далеких краях, — сказала Персис, — потому что «на африканских берегах, равнинах Индии далекой, везде, где правит Сатана» (это папин любимый гимн) всегда есть язычник, который кланяется дереву и камню. Можно забрать у него идолов, если он позволит, дать ему Библию — и начало положено. А здесь… С кого же мы начнем? Джетро Смолл?
— Ох, он такой ужасно грязный, и к тому же глупый! — воскликнула Кандейс. — Почему бы не начать с Итана Ханта? Он страшно ругается.
— Он живет тем, что собирает орехи, и до его домика надо идти милю густым лесом. Моя мама ни за что не пустит меня туда, — возразила Элис. — Есть еще дядя Тат Джадсон.
— Он слишком старый; ему уж лет сто, и глух он как пень, — недовольно заметила Эмма-Джейн. — К тому же его замужняя дочь — учительница воскресной школы. Почему она не научит его, как себя вести? Я не вижу ни одного подходящего человека, с которого можно было бы начать!
— Ты не должна так говорить, Эмма-Джейн. — И в тоне Ребекки прозвучала нота упрека. — Мы коллективный орган, носящий название «Дочери Сиона», и нам, конечно, придется найти себе занятие. Самое легкое — это иностранцы. В Северном Риверборо есть шотландская семья, в Эджвуде — английская, и еще один кубинец в Милликен-Миллз.
