Елизавета Драбкина - Баллада о большевистском подполье
Идея эта принадлежала не большевикам, а вождю меньшевиков Мартову. Но поток клеветы обрушился впоследствии именно на большевиков.
С помощью швейцарского социалиста Платтена удалось договориться, что германское правительство предоставит тем, кого не пропускают в Россию Англия и Франция, вагон, в котором они проедут через Германию. Сопровождал этот вагон Платтен. Никто из ехавших в нем не выходил на станциях, что послужило потом основанием для вражеской клеветы, будто Ленин приехал в Россию в «запломбированном вагоне».
Всю дорогу Владимир Ильич сосредоточенно думал.
С утра до поздней ночи ходил взад и вперед по вагону. Мыслями он был уже в России.
Поезд миновал Германию. Дальше были Швеция, Финляндия.
Меньше десяти лет назад Владимир Ильич совершил этот же путь в обратном порядке. Тогда российская революция потерпела поражение, теперь она одержала победу.
Но это было только начало борьбы.
Революция должна была подняться на более высокую ступень.
От первого ее этапа, отдавшего власть буржуазии, ей предстоял переход ко второму этапу, который должен был передать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства.
Первое соприкосновение Владимира Ильича с русской революцией произошло еще в пути, за несколько часов до приезда в Петроград. В том же поезде ехало много солдат и бледный поручик, сторонник продолжения войны «до победы». Владимир Ильич подсел к нему и заговорил, защищая свою точку зрения. А в вагон мало-помалу набирались солдаты.
«Скоро набился полный вагон, — вспоминает Надежда Константиновна. — Солдаты становились на лавки, чтобы лучше слышать и видеть того, кто так понятно говорит против грабительской войны. И с каждой минутой росло их внимание, напряженнее делались их лица».
В Белоострове, на русской границе, приехавших встретила Мария Ильинична Ульянова и несколько близких товарищей. Владимир Ильич спрашивал у них, не арестуют ли всех по приезде. Товарищи улыбались, явно готовя ему приятную неожиданность.
И вот показались заводские трубы Выборгской стороны. Когда Владимир Ильич вышел на привокзальную площадь, вся она была запружена народом. Слышалось пение «Марсельезы» и «Интернационала». В небе пробегали лучи прожекторов.
Посреди площади стоял броневик. Владимир Ильич поднялся на него и произнес речь, обращенную к народу. В ней он приветствовал революционный русский пролетариат и революционную русскую армию, которые не только освободили Россию от царского деспотизма, но и положили начало социальной революции в мировом масштабе. Указав, что пролетариат всего мира с надеждой смотрит на смелые шаги русского пролетариата, он закончил свою речь призывом:
— Да здравствует социалистическая революция! Слова его были покрыты возгласами «Ура!» и громом аплодисментов. Броневик двинулся по направлению к особняку Кшесинской, где помещался тогда Центральный Комитет большевистской партии. Толпа пошла за ним, и митинг продолжился на площади.
Владимир Ильич приехал в Петроград поздно вечером 3 апреля, он покинул его в начале июля.
О том, чем жил, дышал, что думал, за что боролся Ленин в эти месяцы, мы знаем от него самого. Целый том в полтысячи страниц речей и статей, опубликованных в «Правде», — таков поистине титанический итог его работы за этот период революции.
Что еще знаем мы о жизни Ленина в эти месяцы? Взволнованные рассказы людей, которым выпало счастье его видеть, слышать, разговаривать с ним. Потрясающее впечатление, произведенное его речью с залитого светом прожекторов броневика. Еще темную, но уже короткую в это время года ночь. Особняк Кшесинской. Первую беседу с товарищами. Первое выступление с балкона перед рабочими, матросами, солдатами.
Дальше события идут плотной чередой. Они захватывают и дни и ночи. Владимир Ильич работает с предельным напряжением сил. «По приезде в Питер я мало стала видеть Ильича, — рассказывает в своих воспоминаниях Н. К. Крупская, — он работал в ЦК, работал в „Правде“, ездил по собраниям». Товарищам по работе Надежда Константиновна говорила, что сама она уходит из дому раньше, чем Ильич, но он зато возвращается поздно, нередко уже под утро.
Его дни, разумеется, не походили один на другой. Общим было только то, что каждый свой день он начинал с чтения огромного количества газет. Иногда работал с утра у себя. Иногда сразу же уходил, чаще всего в особняк Кшесинской. Там он проводил обычно первую половину дня. Вторую же половину, вечер и часть ночи работал в «Правде».
Положение в Питере и в стране было тогда настолько острым, повороты истории так круты, что до последней минуты, пока номер газеты не пошел в печатную машину, нужно было быть готовым внести необходимые поправки.
3Случилось так, что оба штабных пункта большевистской партии — и Центральный Комитет, и редакция «Правды» — помещались тогда в самом центре буржуазных кварталов: ЦК — у въезда в Каменноостровский проспект, проспект петербургских богачей, редакция «Правды» — на Набережной реки Мойки, неподалеку от Невского.
С Широкой улицы, где жили тогда Владимир Ильич и Надежда Константиновна, к дому Кшесинской можно было пройти боковыми улицами Петроградской стороны, но так или иначе надо было пересечь Каменноостровский. А в «Правду» или из «Правды» нельзя было попасть, не почувствовав горячее дыхание Невского проспекта, не услышав особенный шум тогдашнего Невского — с разномастной, непрерывно митингующей толпой, с юркими биржевиками, мечущимися из кафе в кафе («Продаю-покупаю! Даю франки — беру доллары!»). С дамами в мехах и шелках. С великосветскими хлыщами — белые гетры, монокли, брюки цвета сливочного мороженого. С казачьими полусотнями, проезжавшими небыстрой рысью посередине мостовой, — пики у стремени, винтовки через спину, деревянные лица, деревянные усы, деревянные глаза.
Но порой на этом Невском появлялись иные люди: не в шляпах, а в кепках; не в лаковых ботинках, а в рваных сапогах, испещренных дырочками от брызг расплавленного металла. На женщинах были бумажные платочки, ситцевые юбки, нитяные чулки, кофты навыпуск, козловые башмаки с ушками.
Эти люди мерно и неудержимо двигались вперед; над их головами ярким пламенем вспыхивали алые знамена с надписями: «Долой войну!», «Долой министров-капиталистов!», «Вся власть Советам!»
И тогда казаки поворачивали свои деревянные лица и снимали висевшие за спиной винтовки. Раздавались выстрелы. Воспетую поэтами торцовую мостовую заливала кровь. Рабочая кровь.
Река Мойка вяло течет между гранитными берегами. Лишь тогда, когда солнце стоит высоко, поверхность воды отливает серебром. В остальное время вода кажется черной и неподвижной.
До революции в доме № 32 по Набережной Мойки помещалось издательство монархической газетки «Сельский вестник». Но 4 марта 1917 года туда явился старый «правдист» Константин Степанович Еремеев, которого весь рабочий Питер звал ласковым именем «дядя Костя». С ним был отряд вооруженных рабочих и солдат. Еремеев прогнал юнкеров и занял помещение и типографию для «Правды».
В ту же ночь был отпечатан стотысячным тиражом первый после революции номер заново родившейся на свет славной рабочей газеты.
Тотчас по приезде в Россию Владимир Ильич Ленин возглавил редакцию «Правды» и начал работать в ней изо дня в день, из ночи в ночь. Он проходил по Набережной Мойки, подымался по каменной лестнице, заходил в постоянно полную народа комнату, в которой помещался секретариат. В комнате поменьше он обсуждал с товарищами вопросы, встававшие перед партией и ее газетой. Иногда он уединялся, чтобы поработать или поговорить с посетителем в совсем крохотной комнатушке сбоку.
Обычно Ленин работал в редакции с обеда и допоздна. Заражал всех своей неиссякаемой энергией. Шутил в трудные минуты. Присаживался к столу и среди шума и разговоров писал страницу за страницей быстрым почерком с наклонными, словно летящими буквами. После того как все расходились, оставался еще в редакции и подолгу шагал из угла в угол. Подходил к раскрытому окну. Всматривался в призрачный сумрак белой ночи. Прислушивался к немолчному говору великого города.
Домой он возвращался пешком. Он вообще тогда по большей части ходил пешком: в переполненные трамваи сесть было невозможно, а извозчики были ему не по карману. Появился было в распоряжении редакции «Правды» допотопный автомобиль модели чуть ли не прошлого века, этакое плюющееся и рычащее черное чудовище, которое за его характер называли то «ишаком», то «трещоткой», то «вонючкой». Появился — и быстро сдох, не выдержав чрезмерной нагрузки. Зато когда надо было выступать на заводах или в воинских частях, оттуда присылали грузовики — великолепные грузовики революции со стоящими в кузове и на подножках вооруженными рабочими и солдатами, сжимавшими в побелевших от усилия кулаках винтовки без штыков.
