Борис Раевский - По следам М.Р.
— Листовки для солдат сто семидесятой или двести пятнадцатой дивизии, — отчеканил Генька. — За август.
— Розового цвета, — поспешила добавить Оля.
Хранитель рассмеялся!
— Цвет нам не поможет! — он снял с полки тяжелый пакет и развязал веревку. На стол обрушился бумажный поток, сверкавший всеми переливами радуги. — Бумаги тогда было в Ленинграде — кот наплакал. Вот и пошли в ход обрезки и остатки из всех типографий. Один и тот же текст попадал и на меловую бумагу, и на газетную. О цвете я уже не говорю — чуть не каждый листок другого колера. Раскладывайте в хронологическом порядке и по номерам частей.
Он показал ребятам, как определять дату листовки, где обычно печатали адрес, и вдруг спохватился:
— А переводить как вы будете?
— Нам учитель обещал…
Оля спросила:
— А о чем в них писали, в листовках?
Хранитель пожал плечами:
— Сюжеты весьма разнообразные. Вот, смотрите, — он показал листки с черно-красным текстом: «Декабрь 1942 года. В Сталинградском котле». И фотография — бескрайнее снежное поле, трупы замерзших фашистов и рядом несколько солдат, поднявших руки — сдаемся. Подпись: «Эти останутся живыми!»
— Ловко! — сказал Генька.
Оля, перебиравшая листовки, подняла голову:
— А почему здесь так странно напечатано? Восклицательный знак впереди фразы, да еще вверх ногами. И вопросительный тоже.
— Покажи! О, да это по-испански! Для «Голубой дивизии». Вы их кладите отдельно, чтобы не мешали. Вам же только немецкие нужны.
На другой день ребята продолжали работу.
Иногда Генька отрывался и украдкой смотрел на Олю: уж больно интересно у нее лицо меняется. То хмурится — значит, не может разобраться. То улыбается — сообразила! То застынет и упрется глазами в одну точку — мечтает. Сколько раз ее ругали за эту привычку — вдруг все бросить и замечтаться. Но, видно, не отучить.
Красные, синие, зеленые листовки. У Геньки даже в глазах зарябило. И вдруг!.. На верхней строчке — короткое слово. Те самые буквы, что в немецком журнале у Олега Лукича — «Berta». Вот это да! Он схватил Олю за руку — она даже вскрикнула.
Что же здесь написано? Генька собрался бежать за хранителем, но неожиданно тот сам показался в дверях. И рядом с ним… Филимоныч.
— Не ждали? Решил поглядеть, как идут дела. Вдруг моя помощь понадобится.
Николай Филимонович выглядел не таким уверенным и спокойным, как обычно, а словно смущенным. И Генька догадался: вовсе не для того он пришел, а просто невтерпеж стало ждать.
Но Генька сделал вид, что поверил словам учителя.
— Тут о «Берте», верно? — спросил он. — А вот что? Что о ней сказано?
Филимоныч и хранитель склонились над листовкой и дружно расхохотались.
— Осечка, Геннадий! Это не о пушке, а о фрау Берте Тинтенфиш. Ее муж — ефрейтор Клаус Тинтенфиш попал в плен и просит товарищей передать жене, что жив и здоров.
Филимоныч взял августовские листовки, быстро пробежал их взглядом. Нет, все не то! Совсем для других дивизий. Но все же учитель продолжал просматривать листовки. Кучку за кучкой. Некоторые листовки перечитывал, разглядывал со всех сторон.
— Вспомнил старое, — как бы извиняясь, объяснил он. — Сколько этого товара через мои руки прошло!.. Я ведь два года был «антифрицем».
— Что? — Оля вытаращила глаза.
— Нас так дразнили. Тех, кто немцев агитировал. Пропаганда среди войск противника. Чего только не изобретали: радиомашины, радиосамолеты, и просто — с рупором в нейтральную полосу. Если немецких офицеров рядом не было, фрицы слушали хорошо. Ну, а окажется поблизости начальство, такая пойдет стрельба, еле ноги унесешь.
И с листовками хлопот было много. Сперва — закладывали в пустые снаряды, потом один техник с Кировского завода изобрел агитминомет. Взял кусок старой трубы, приварил к чугунной доске, ввинтил боек и — пошло!
Но самое интересное — это змеи, бумажные змеи. Их для нас делали школьники из Дворца пионеров. Как-то я принимал у них заказ, так целый отряд вышел меня инструктировать: как запускать змей, да как к нему листовки привязывать и что сделать, чтобы они разлетались прямо над немецкими траншеями.
Ребята переглянулись: как учитель разговорился! Вот что значит фронтовые воспоминания!
* * *
Оля, видно, позабыла, а у Геньки календарь всегда перед глазами. Сегодняшнее число взято в рамку. Да он и так помнит!
На перемене Генька разыскал Филимоныча и сердито объявил:
— Уже!
— Что — уже?
— Месяц уже прошел.
Учитель поднял брови.
— Сегодня ровно месяц, — пояснил Генька. — Ну, как мы были в РЖО. Так я и чуял — надул Брюхан.
Филимоныч нахмурился.
— Предлагаю, — сказал Генька, — нагрянуть к нему снова. Состав делегации — прежний…
— Не надо, — Филимоныч сдвинул брови. — Я сам. Позвоню. А ты — иди… Иди…
«Без меня хочет, — думал Генька, возвращаясь в класс. — А жаль! Интересно бы послушать, как он этому эржеушнику врежет между глаз!»
Генька уже знал: Филимоныч редко взрывается, но если его довести — ух, какой!..
Похоже, что и сейчас он «готов». Вон желваки — таи и катаются.
* * *
После уроков Генька не удержался и спросил Филимоныча.
— Ну, как?
— Поговорили…
— И что?
— Обещал! Через три недели…
Генька глянул на Филимоныча. Глаза у того были колючие. И желваки по-прежнему перекатывались на скулах.
«Еще не остыл, — подумал Генька. — Наверно, горячий был разговорчик».
И больше не лез с вопросами.
Глава XII
ТАИНСТВЕННАЯ БАНДЕРОЛЬ
Николай Филимонович поставил щетку в угол, еще раз обвел взглядом комнату и невесело усмехнулся: «У бобыля изба пуста, да чиста».
Сел и задумался:
«Что за срочность у генерала? Стряслось что-нибудь?»
Генерал прибыл минута в минуту.
У Николая Филимоновича он был впервые. Оглядел огромный стол, одобрительно крякнул;
— Ого! Капитальное строение!
Положил на стол папку. Модную кожаную. По бокам — застежки «молнии», спереди — золоченые замочки, а сверху — широкий клапан с блестящей кнопкой.
Николай Филимонович вспомнил, как сверкала когда-то на генерале щегольская офицерская амуниция — скрипучие ремни, вишнево-коричневая полевая сумка, планшет. И от новенькой папки шел точно такой же аппетитный запах дорогой, добротно выделанной кожи.
— Есть новости, — сказал генерал.
Тон был такой — учитель насторожился.
Генерал вынул из папки книгу. Строгая серая обложка, крупный шрифт заглавия: «Контрбатарейная борьба». И помельче: «Из опыта Западного фронта».
— Вам знакомо это издание?
Учитель вытащил из длинного узкого ящика продолговатую карточку.
— Видел заметку в «Книжной летописи». — И, указав на зеленую полоску в углу карточки, объяснил: — Намечено для просмотра. Но… еще не успел. Книжка ведь вышла всего месяц назад. А что, интересно?
Вместо ответа генерал раскрыл книгу. Снимок — «Большая Берта», почти такая же, как на вырезке из старого «Огонька».
— Откуда? — Николай Филимонович потянулся к книге, но генерал прикрыл ее маленькой твердой рукой.
— Погодите. Сперва послушайте.
Оказывается, накануне генералу принесли бандероль. Из Борисоглебска. Ни родных, ни знакомых у генерала там не было, но почта уже приучила его к неожиданностям. Каждое лето, например, доставляют круглый пакет с надписью: «Не кантовать!» Это один отставной майор в пасечники определился и теперь рассылает мед однополчанам.
А тут — книга. Фамилия автора — знакомая. Не очень, но знакомая. Коротюк. Павел Федорович Коротюк. В предисловии сказано — бывший командир артбригады. Генерал вспомнил: они под Веной или, кажется, под Будапештом в один корпус попали. Видно, Коротюк не забыл фронтового соседа и прислал свой труд. Вот оно — авторское тщеславие!
На титуле — несколько теплых слов, как положено. «Уважаемому… на память…» и подпись — Коротюк.
— Заглянул я в оглавление, — продолжал генерал, — и сразу… Вот, полюбуйтесь! — он передал книгу вконец истомившемуся учителю.
— «Борьба с «Большой Бертой», — прочел вслух название главы Николай Филимонович. Быстро раскрыл нужную страницу. Глаза его забегали по строчкам. — «В августе «Большая Берта» неожиданно появилась на Западном фронте…», «Маскировка…», «Огонь на подавление»… «Воздушная разведка…». Ага, вот: «Седьмого сентября «Большая Берта» была накрыта огнем тяжелых батарей. Немецкая мортира больше не проявляла активности… выведена из строя».
— Теперь все ясно?! — подвел итог генерал. — Пушку просто перебазировали — от нас к ним. Вот какая простая разгадка всей вашей таинственной истории!
