Александр Кононов - На Двине-Даугаве
Да что там Зыбин с его собутыльником! О Шебеко говорил весь город. Уже года два шли эти разговоры.
— Будто бы он аферист чистейшей воды.
— Что вы! С ис-сключительной энергией человек.
— Ну, а вы-то сами купите эти его… бумажки?
— Акции? Куплю. Ведь их можно купить даже на пять целковых. Тут и какая-нибудь бедная вдова рискнет. А прибыль, говорят, будет рубль на рубль!
— Ловок этот Шебеко. На пять рублей, конечно, каждый купит.
Рассказывали и про самые акции. Красивые бумаги: на них был нарисован источник — каскад с золотыми лучами на фоне белого здания.
Такое здание будто бы уже строилось, и очень быстро, в глуши лесов — в Латгалии.
В постройке курорта были заинтересованы самые высокие лица.
Среди них в первую очередь называли графа Шадурского, шталмейстера двора его величества, собственника земли, по которой должна пройти дорога к источнику. Называли также барона Тизенгаузена и еще одного барона — Фредерикса.
И после этого все-таки находились неверующие.
Но их убеждали!
Из публики посерей громко высказался скупщик Лещов, часто теперь бывавший в городе по своим торговым делам.
— Неверное дело, — сказал Лещов об акциях.
— Это почему?
— Я те места знаю, где эти источники. Туда и дорог путных нет, одни ухабы.
— Дорогу проложат!
— Дорогу проложат — денежки уложат. Агромадный капитал для такого дела надобен.
— Так вот же и собирают капитал, продают акции.
— Ну, сколько ты, милый человек, соберешь с нашего города? Да хоть бы и со всего уезда?
— Столичный капитал привлекают… Граф Шадурский, барон Тизенгаузен…
— Не знаю, не знаю.
Понадобилось воздействие людей влиятельных, чтобы прасол сдался. Потребовалось вмешательство действительного статского советника Саношко, соседа Лещова по скамье в черносотенном Союзе русского народа.
— Стыдно! — сказал Потап Лещову на заседании союза. — Кому же, как не нам, и поддержать энергию господина Шебеко! И так уж всеми нашими богатствами завладевают иностранцы.
— Завладевают. Это верно. Слыхал я про Нобеля. И про немца Бюлера. И про француза Жоржа Бормана. Да, сказывают, и Ленские золотые прииски в английских руках?
— Ну вот видите!
— Только там — верная прибыль.
— А вам кто мешает? Наоборот, предлагают…
— Мыльный пузырь предлагают.
— Господин Шебеко облечен доверием… э-э… свыше.
— Блеснет на солнышке такой мыльный пузырь, ах, красиво! Лопнет — и до свиданья.
— Так вы что ж, — уже сердясь, спросил Саношко, — открыто выступаете против этого предприятия?
— Ну, уж где мне там открыто…
— Не купите акций?
— Куплю. Для твоего удовольствия, ваше превосходительство. Хочу уважить.
— Да мне-то что? Из-за чего я стараюсь, по-вашему?
Лещов ухмыльнулся:
— Наградой интересуетесь.
— Что?! — возмутился Потап. — Какой наградой?
— Вам господин Шебеко обещался в Петербурге похлопотать. И граф Шадурский посодействует. Ничего, помогай бог.
Саношко гневно закинул криво посаженную голову: вот до чего докатились, привлекая серых людей в союз, почетным членом которого состоит сам государь-император! Как же — «черноземная сила», видите ли…
Но в Шебеко сомневались не одни серые люди.
Воинский начальник хрипел за картами в клубе Благородного собрания:
— Кто будет туда железную дорогу строить? Казна? Не верю!
— Господин Шебеко облечен высоким доверием, — мягко возражал партнер, крупный банковский чиновник.
— Чьим? Говорите прямо — чьим?!
Чиновник неопределенно пошевелил пальцами пухлой руки над лысой головой.
Воинский начальник вгляделся в этот жест и просипел:
— Неужели?
— Во всяком случае… при дворе заинтересованы.
— При дворе? Значит, стоит, по-вашему, купить акции?
Чиновник пожал плечами:
— Покупают…
И действительно, покупали — мелкие торговцы, чиновники, провизоры, вдовы на пенсии.
А купец Арбузников, картинный бородач, похожий на трефового короля, восклицал в Коммерческом банке, куда зашел по делам:
— Да это ж святое артельное дело! В пояс надо кланяться господину Шебеко!
— Совершенно верно — артельное дело, — вежливо улыбался тот же банковский чиновник. — Артель имущих. В этом — весь смысл акционерного общества. Бывают артели неимущих — грузчиков, бурлаков. А это — артель людей состоятельных.
Трефовый король покосился на чиновника веселыми разбойничьими глазами и распрощался, ушел. Акций он не купил.
И вдруг прошел слух — неизвестно, откуда он взялся: Шебеко отдают под суд.
Судить его будут в Риге.
48
Такой уж выдался тот год: урожай на всякие новости.
Не успели люди как следует поговорить о Шебеко, как появилось новое известие: взяты под домашний арест барон Тизенгаузен, доктор Рипке, некий Дамберг и еще несколько человек.
Оказывается, это группа лиц, давно уже занимавшихся шпионажем в пользу одной иностранной державы. Какой? Германии? Да разве она собирается воевать с нами? Германский император — близкий родственник царю, как же им воевать друг с другом?
Даже в квартире слесаря Оттомара Редаля говорили о деле Тизенгаузена, Дамберга и Рипке.
— Теперь-то их возьмут за жабры! — сказал зашедший вечером Никонов.
— Может, возьмут, а может, и нет. У Тизенгаузена большие… как это… связи.
Никонов даже рассердился на Редаля за такие слова.
— «Как это, как это»! Если б не было доказано, что они шпионы, не стали б тревожить такую персону, как Тизенгаузен. А если уж доказано, как такое дело спрячешь?
— Захотят — спрячут.
О петербургских связях барона Тизенгаузена говорил не один Оттомар Редаль.
Сила этих связей стала известна всем, когда Тазенгаузен, Рипке и другие ровно через две недели оказались на свободе.
Чуть было не испортил им дела Дамберг: он угостил караулившего его жандарма коньяком, от которого тот уснул на целые сутки, а сам исчез из Прибалтики бесследно.
Лишняя улика для следователя по особо важным делам! Невиновный человек не станет спасаться бегством. Кроме того, поступили сведения о гувернантках-немках, которыми руководила некая Ирма Карловна из «Затишья», подчиненная Дамберга.
Но все это теперь не имело значения.
Дело о бароне Тизенгаузене и других было по распоряжению из Петербурга прекращено.
К весне выяснилось, что никакой кары не понес и тайный советник в отставке Шебеко.
Имущество разорившегося акционерного общества — клочок земли в Латгальском бору — продали, общество было объявлено несостоятельным, а Шебеко заново отделал себе особняк в Петербурге.
Разговоры о его скором аресте прекратились так же внезапно, как и возникли.
49
Аресты в городе все же были. Арестовали троих рабочих по обвинению в подпольной революционной деятельности.
…Вечером Оттомар Редаль говорил Русеню:
— Придется спрятать литературу понадежней. Что ты скажешь о доме Персица?
— Дом Персица? — удивился Гриша (разговор происходил при нем — как гордился он таким доверием!).
— Ну да, — спокойно ответил дядя От. — Русень работает там главноуправляющим.
— Старшим дворником, — поправил Русень.
— Так вот, если спрятать у тебя, не найдут?
— Чтоб найти, надо разобрать каменную лестницу.
— Лестницу? — Редаль засмеялся и подмигнул Грише: — Этот Русень всегда что-нибудь придумает.
— Старый Персиц очень экономный господин. Надо было немножко отремонтировать парадный вход, — ну, зачем для этого звать людей со стороны? Я же старый каменщик. Персиц заплатил мне два рубля — о, я с благодарностью взял их и починил все, как полагается! Устроил все что надо. Ты меня понял? Теперь под лестницей есть такое местечко, что и домовой про него не узнает.
— Домовой не узнает, а жандармы как примутся шарить…
— Шарить мало. Я говорю: пришлось бы разломать всю лестницу.
— Ну, поглядите на него! — воскликнул Редаль, очень довольный. — Всегда этот Русень выдумает что-нибудь необыкновенное.
— Парадная лестница уж очень на виду, — сказал Гриша и покраснел: он в первый раз позволил себе высказаться о таком серьезном деле.
— Вот это и хорошо.
— Ну как же положить туда литературу, чтоб никто не видел? И как взять ее снова?
— Так мой же собственный кабинет — под лестницей! Я ведь не только старший дворник — я швейцар. Господин Персиц очень экономный человек. Я там, под лестницей, полный хозяин и днем и ночью.
— Ну, значит решено. Сегодня попозже все, что можно, переправим к тебе. Молодец, Русень! Я всегда говорил, что у тебя министерская голова.
— А я никогда и не отказывался! — засмеялся наконец и сам Русень. — Может, меня еще и назначат министром. Дай только срок.
