Эдуард Веркин - Мертвец
Зачем он это сделал?
А вот. От широты души. И, что самое главное, никто уже ничего не может доказать. Этот мэр продолжает оставаться мэром. И ещё одну лодку строит. А ты говоришь, зачем...
Могу поспорить, что эту историю Вырвиглаз выдумал только что, у гроба. Или в гробу. Ничего враньё, не самый последний сорт, мне понравилось. Я как-то живо представил, как этот мэр открывает кингстоны на своей лодке и студёная вода Енисея заливает беспечных членов администрации. Я бы сам построил такую лодку, жаль, что всё это враньё.
Так что мэры — люди непредсказуемые, кто знает, что у них в голове. Я вот этому Дрокову не доверяю совсем, рожа страшная. И камера.
А что камера?
Камера, — хмыкнул Вырвиглаз. — Знаешь, сейчас это в почёте... Хоум-видео разное... Мне кажется, мы на Горку едем...
Машина остановилась.
Ну вот, — трагически сказал Вырвиглаз. — Приехали...
Дверцы открылись.
Вырвиглаз оказался прав, это была Горка. Большая.
Горка была самым живописным местом во всей нашей округе. Прямо посреди лесистой равнины возвышался высоченный, поросший лесом бугор. С западной стороны склон Горки был пологий, с востока круто обрывался, словно кто-то скусил половину холма, а выплюнул в километре отсюда, и в результате образовалась Малая Горка.
Но мы приехали на Большую. Но не на главное место над обрывом, а чуть справа, там, где к нему лепилась кургузая берёзовая роща.
Сделайте скорбные рожи! — велел Сенька. — Сейчас будет церемония. Берём гроб и несём его к берёзам.
Мы с трудом вытащили наружу гроб, подняли на плечи.
К берёзам, я сказал! — повторил Сенька.
Мы направились к берёзам. Мне показалось, что за время поездки Диоген стал ещё тяжелее. А может, я просто устал уже.
Что-то у него с мордой? — поморщился привередливый Сенька.
Моль, наверное, — ответил Вырвиглаз. — Надо было нафталином пересыпать.
Я вам пересыплю! — скрежетал Сенька. — Если что-то Шахов заметит, нас всех пересыплют, и не нафталином, а сырой землёй...
Не дёргайся, Череп, — посоветовал Вырвиглаз. — А то на самом деле заметят...
Плавно несите, в ногу, — руководил Сенька. — Вон к той штуке, к плешке...
В роще было расчищено небольшое круглое пространство. В центре располагался... Больше всего это было похоже на сруб. Сруб большого колодца или небольшой бани, богато украшенный цветами, лентами и еловыми ветками. Сначала я не догадался, но потом понял. Викингов так хоронили. Каждого знатного викинга после смерти устраивали в таком специальном корабле, пропитанном смолой, затем сжигали. И вместе с дымом доблестный викинг отправлялся прямиком в Валгаллу. Видимо, тут тоже что-то такое намечалось.
Да, Сенька работал с размахом. Я впервые серьёзно подумал, что, вполне может быть, у моего братца на самом деле талант.
Никакой могилы в окрестностях не наблюдалось.
А почему мы на кладбище не поехали? Ты же говорил, что на кладбище будем хоронить? — шёпотом спросил я.
Сенька помотал головой.
Хоронить на кладбище собаку — это значит бросать вызов общественной морали, — изрёк Сенька. — К тому же Диоген не принадлежал ни к одной из известных конфессий и не оставил никаких распоряжений о своём погребении...
Я никак не мог понять, серьёзно это говорит Сенька или прикалывается. А он продолжал:
...Поэтому мы пришли к некоторому компромиссу. Я изучил похоронные обряды народов мира и предложил на выбор несколько. В результате остановились на скандинавском варианте. Это строго, достойно и не затронет ничьих чувств.
Ну, Череп, ты крут, — с уважением прохрюкал Вырвиглаз.
Я промолчал. Я с этой крутизной каждый день общаюсь.
Мы оттащили гроб к этому скандинавскому срубу. Он оказался несколько высоковат, и нам пришлось поднять пса почти на вытянутые вверх руки, а Вырвиглаз ещё подтолкнул его лбом. Сенька приставил лесенку, взобрался и обложил Диогена аккуратными, какими-то просто нерусскими даже полешками. Почти сразу сильно запахло спиртом, но канистры видно не было — Сенька явно не хотел портить кадр, поскольку Дроков упорно всё это снимал.
Сенька спрыгнул на землю и сделал знак. Мы отодвинулись в сторону, выстроились.
Я хочу произнести несколько слов, — Сенька повернулся к камере. — Сегодня мы прощаемся с Диогеном...
А почему бы нет? Почему, собственно? Во всех странах маются дурью, чем мы хуже? Мы тоже люди. Султан Брунея построил для своего любимого дромадера специальный бассейн, и не где-то, а прямо в Сахаре, и длиной в двести метров, между прочим. А наш мэр Шахов по обряду викингов хоронит своего пса. Всё в порядке. Друзья, заряжайте ружья...
Так я думал. Потому что мне надо было себя оправдать, потому что мой мозг отчаянно сопротивлялся всему этому разрушительному бреду. Самооправдание — лучшая форма психотерапии, так по телику говорят.
...Был верным другом, защитником и товарищем. В трудные моменты жизни он помогал...
Помогал своим друзьям и всем, кто нуждался в его помощи...
Трудно приходилось Сеньке. Организовать похороны — одно дело, сочинить надгробную речь, да ещё по собаке, — совсем другое. Мне кажется, речь не удалась. Впрочем, недостатки речуги Сенька компенсировал надрывностью и эмоциональностью. Возможно, он даже глаза натёр лучком, чтобы обрыдаться в подходящий момент...
Хотя нет, это я уж слишком, Диоген всё-таки прожил не болонкой, а большой, могучей собакой, слёзы тут совсем ни к чему.
Или стихи. Я подумал, что сейчас Сенька обязательно стихи какие-нибудь прочитает, поставит акцент. «Дай, Джим, на счастье лапу мне...» — обычно все главы администраций любят Есенина.
Но великий русский поэт не был осквернён, Сенька выдержал надлежащую траурную паузу, затем откуда-то, я даже не заметил откуда, мой брат извлёк факел. Я узнал факел — из нашей школы, валялся в каморке психолога и иногда использовался во время спортивных соревнований. Насколько я понял, он работал на сухом спирте или ещё на чём-то горючесмазочном.
Сенька встряхнул факел, щёлкнул зажигалкой. Факел вспыхнул, но как-то незапланированно — по всей поверхности. Сенька сдунул огонь с древка и стал ждать. Ждал, держа факел над головой.
Завыла сирена. Девять часов.
Сенька торжественно кивнул и зашвырнул факел в сруб. Огонь пополз по еловым веткам, взбежал на гроб, окутал его оранжевым, затрещала шерсть, что-то сильно вспыхнуло внутри, и всё — уже ничего не видно, только пламя. Сенька не пожалел спирта и дрова правильно расположил, всё горело хорошо и весело, даже с рёвом.
Мы стояли вокруг, а Дроков снимал.
Всё это долго довольно продлилось, больше часа. И всё это время мы держались на ногах, у меня даже спина заболела. И голова болела. От чего-то. Потом весь этот костёр всё ж таки прогорел. Сруб обрушился сам в себя, угли завелись по новой, но уже ненадолго. И скоро перед нами уже возвышалась всего лишь горка чёрных головешек и серого, грязноватого пепла.
Я поглядел в кострище. Говорят, что, когда сжигают, всегда остаётся сердце — там самые крепкие мышцы. Но никаких сердец, костей и других субпродуктов не было. Ровный пепел и крупные угли. Наверное, Диоген был хорошим псом, он сгорел равномерно.
Сенька принёс резную деревянную урну и наполнил её пеплом.
На этом главная часть мероприятия была закончена, Дроков выключил камеру и поглядел на часы.
Мы вернулись к «газели». Мне хотелось пить.
— Тут нам... передал... — Сенька достал из кабины корзинку. — Немного перекусить...
Вырвиглаз сразу забурчал желудком и отобрал у Сеньки припасы. Еда была неплохая. Салат из креветок, салат из ветчины, оливки, цыплята, соки разные. Мы отошли чуть в сторону, устроились на краю обрыва и поели. Вкусно.
Потом молчали, говорить не хотелось, как на настоящих похоронах.
А мне понравилось, — сказал вдруг Упырь. — Интересно.
Не то слово, — сыто икнул Вырвиглаз. — Я раньше и не думал... Тебя, Череп, уважаю реально. А что с урной будете делать? Развеете?
Ну, возможно, — уклончиво ответил Сенька. — Мы этот вопрос обсудим...
Надо развеять, — авторитетно посоветовал Вырвиглаз. — В обязательном порядке. Только надо сделать это круто. Я бы сделал так. Я бы поднялся на вертолёте, взлетел бы над полями, блин, затем бы прыгнул с парашютом и в прыжке развеял бы! Это жестоко! А ещё лучше...
Глаза Вырвиглаза блеснули мелким безумием.
А ещё лучше над провалами развеять! Вот это да! Это вообще!
Сенька промолчал.
А где эти провалы всё-таки находятся? — спросил Упырь.
И не спрашивай даже, не хочу, чтобы твоя смерть осталась на моей совести.
Вырвиглаз хохотнул. И тут же сказал:
Они на севере, в лесах. Там ещё Филькин ключ, оттуда уже дойти можно. Кстати, этот дурак Озеров скоро устраивает метеоритную экспедицию... Через неделю. Или через две. Или через три. На днях, короче. И они мимо провалов как раз проходить будут, придурки. Я не собираюсь в эти провалы идти, я уже там пятнадцать раз был, ничего интересного...
