Константин Домаров - Гостинец от зайца (рассказы)
Только заячьи пирожки и ватрушки слаще мамкиных. Заяц-то их не в печке на железном листе печёт, а на морозе, на сучках берёзовых развешивает. Вот придёт зима, тогда и приедет отец с гостинцами, рассудил он.
Но долго, что-то не приходила зима-зимушка. То солнце не хотело прятаться за тучи, а потом зарядили дожди. Холодные, серые дожди. Они и кур позагоняли под поветь сарая, и рыжего кота Чингиса заставили забраться на горячую печку, и Ване не давали выйти на улицу.
Целыми днями сидел он один в пустой избе и скучал. А когда ему становилось совсем тоскливо, он тихонечко-тихонечко, чтобы только можно было слышать себя, звал:
— Тя-а-атя-а-а, где ты-ы-ы?..
Он думал, что отец услышит его и придёт. Но кругом было тихо-тихо. Лишь уныло шумел за окнами дождь да Чингис мурлыкал на печи, как трактор, что распахивал за Гагауч-озером гриву.
Не дозвавшись отца, Ваня лез на печку к рыжему коту и жаловался ему на своё горе. Но у кота, видно, были свои заботы, и он ничего не хотел слушать. И однажды ему не понравилось, когда Ваня хотел превратить его в коня, чтобы поехать в лес по дрова. Он сердито фыркнул и больно царапнул его за руку. Но Ваня не пожаловался матери на кота-драчуна, а только спросил её, когда же придёт зима.
— Да, наверно, завтра, — сказала мать. — Она узнала, что ты её так ждёшь, и теперь спешит-торопится.
Идёт через дремучие леса,
через кипучие моря,
через высокие горы,
по широким полям,
по степям,
по лугам.
Утром она постучится в окошко рукою:
белая-пребелая, молодая-премолодая,
с большущею серебряною косою.
«Вставай-ка, вставай, — скажет,—
Ванюша-засоня,
раскрой свои серые глазки,
умойся, поешь,
возьми под крылечком салазки
да по пушистому,
чистому.
мягкому, белому снегу
до самого-самого солнца катися с разбегу…»
Ваня слушал мать и думал, как увидит он завтра долгожданную зиму-зимушку с серебряной косой, как возьмёт санки и поедет встречать отца. И как только Ваня обнимет его крепко-крепко, отец станет усами щекотать ему лицо, и колоться бородой, и смеяться, и рассказывать, как встретился в лесу со злым-презлым волком, которого прогнал от заячьей избушки, и как заяц за это дал ему гостинец. Но отец его не съел, а привёз ему, сыну своему Ване. И как отец полезет за пазуху и достанет оттуда ватрушку — слад-кую-пресладкую. Ваня съест половину, а половину даст матери, потому что мать теперь не печёт уж таких ватрушек на железном листе в печке. Нет, говорит, больше в доме муки, не из чего печь пирожки и ватрушки.
Под шум дождя Ваня крепко уснул. Наутро, когда он проснулся, всё вокруг было белым-бело. За окном тихонько падали на землю пушистые снежинки. И хотя Ваня нигде не увидел ни самой зимы-зимушки, ни её длиннющей серебряной косы, всё равно он очень обрадовался.
Он даже не доел приготовленный матерью завтрак, скоренько оделся кое-как, взял под крыльцом санки и отправился встречать отца. Он шёл на край деревни, к той самой берёзовой роще, откуда ещё осенью увёз грузовик отца.
А вот и роща. Только теперь она седая и молчаливая, как в сказке про бабу-ягу.
Ваня посмотрел по сторонам, но нигде не увидел избушки на курьих ножках со злой старухой и пошагал дальше. Толстые берёзы, как частокол, выстроились впереди, только он не увязал между ними, а шёл всё дальше и дальше.
Но вот берёзки разбежались, и Ваня очутился на широком белом поле, за которым вдали темнел незнакомый лес. Там, наверно, был край земли, и идти туда Ваня не решился.
Он стоял посреди немого поля и всё смотрел на дальний тёмный лес, ожидая, не покажется ли оттуда отец. Но отец не показывался. А снег всё сыпал и сыпал на землю. Теперь он повалил так густо, что у Вани в глазах зарябило, и он совсем уж не видел ни дальнего тёмного леса, откуда должен был показаться отец, ни берёзовой рощи. Руки и ноги у него совсем озябли, и ему почему-то хотелось заплакать.
Вдруг откуда-то из-за снега показались большие рога, а затем страшная бычья голова, вся запорошённая снегом. Ваня испугался и вскрикнул. Бычья голова замерла и покосилась на Ваню огромным белым глазом.
— Это што там ишо? — спросил кто-то, и к Ване протопал и склонился над ним дед Анисим. — Да, никак, это Настькин малёк? Ты пошто это здеся? Кто тебя сюда послал?
— Я тятьку встречать… — едва удерживаясь от слёз, начал было Ваня.
Но старик сгрёб его в охапку и понёс к саням, приговаривая:
— Замёрзнуть ведь мог, околеть…
Дед Анисим скинул с себя тулуп, укутал Ваню и посадил в сани на берёзовые жердины. Сел рядом и крикнул на быка. Воз тронулся.
— Глупый ты, малёк, — ворчал старик. — Отец-то твой теперь далеченько, на войне, фашиста окаянного бьёт. Не скоро ишо приедет.
— А гостинец от зайца… привезёт?
— А то как же! — сказал старик и вдруг засуетился: — Ах ты, совсем позабыл. У меня есть гостинец от зайца. Вот он. — Дед Анисим пошарил у себя за пазухой и протянул Ване ломоть чёрствого ржаного хлеба. — Бери-ка скоренько.
— И нет, и не от зайца это, — затряс головой Ваня. — У зайца ватрушки сладкие.
— Эвон што! — серьёзно сказал старик. — Так это раньше он их пёк. Теперь муки у него не стало. Вышла вся. Да!
— Ага, — не сдавался Ваня, — а заяц их из снега печёт и на морозе.
— Беда с тобой прямо, — развёл руками старик. — Ну, ежели из снега да на морозе — жди тогда отца. Только смотри дома сиди.
Дед Анисим привёз Ваню прямо на ферму, к длинному телятнику, позвал мать и прямо с рук на руки передал ей сына. Испуганная мать занесла Ваню в тёплое помещение, где в деревянных клетках находились телята. Тут она налила в кружку парного молока, подала ему и сказала:
— Пей живо, ты совсем ведь закоченел… Отца, глупенький, ходил встречать. Зима-то только-только началась. Погодь ещё…
— Мамка, а война какая? — неожиданно спросил Ваня. Мать тяжко вздохнула:
— Ох уж эта война распроклятая! И што она только наделала, натворила… Но ты пей, пей. Согревайся.
…Теперь, после этого случая, мать не оставляла Ваню дома одного, а брала с собой на ферму. А чтобы он не скучал и не вспоминал часто отца, рассказывала ему сказки. Но сказки скоро надоели Ване, а отец всё не приезжал. И завывала на дворе голодным зверем вьюга, и трещали морозы.
— Мамка, — стал как-то жаловаться ночью Ваня, — почему долго так не едет домой тятя? Это война, мамка, да?
Мать, сдерживая вздох, сказала:
— Да, сынок, война. Воюет твой папка, фашистов бьёт. Вот победит и приедет. Теперь надо ждать, когда придёт весна.
— Я хочу, чтобы скоро, — заупрямился Ваня. — Чтобы гостинец от зайца…
— Ну хорошо, — согласилась мать. — Я вот пожалуюсь Морозке, а он про всё расскажет отцу. — И мать тихонько стала говорить:
Ах, Морозко-морозец,
что ж не едет наш отец?
Не везёт он Ванюшке
от зайчишки шанежки?
А на другой день мать весело сказала Ване:
— Рассказал Морозко отцу про нас. Письмо вот прислал. Послушай, что пишет тебе отец. «Родной мой сыночек Ванюшка, пташонок мой…» — волнуясь, читала мать.
Ваня смотрел на листик бумаги, дрожащий в руках матери, а слышал голос отца…
А потом в их доме что-то случилось.
Ваня увидел на матери чёрный платок и испугался.
— Мамка, — сказал он, — бабушка Матрёна надела такой платок, когда в гроб легла, и ты тоже… Зачем, мамка? Я не хочу, не хочу!..
Мать обняла Ваню, прижала его голову к груди и вся затряслась.
— Сыночек мой, пташонок, — сказала она, глотая слёзы.
— Почему ты плачешь? — стал допытываться Ваня.
— Да вот зима на дворе такая лютая, — тихо сказала мать. — Не дождаться, видно, теперь лета тёплого…
— А тятя? Ты же сама говорила… — На Ванины глаза навернулись слёзы. — Я не хочу гостинца от зайца. Тятька где-е?..
У-у-у! — бушевала за окнами пурга, и вся изба тихонько вздрагивала.
Сюрприз
Мать пришла домой неожиданно, в то самое время, когда Валерка, украшая ёлку, разбил золотую рыбку и собирал осколки.
Мать положила на стул пузатую почтальонскую сумку, из которой выглядывали газеты, и, не снимая пальто, устало опустилась на диван.
— Что с тобой, мама? — спросил Валерка. Мать посмотрела на сына, вздохнула и сказала:
— Ничего, сынок… Голова что-то немножко болит. Я прилягу. Если засну — разбудишь. Обязательно. Мне надо почту разнести. — Последнее слово мать произнесла, уже закрыв глаза. Она заснула. Устаёт очень.
Валерка постоял, подумал. Потом надел пальто, шапку, взял со стула тяжёлую сумку, перекинул через плечо широкий ремень и тихонько вышел из квартиры.
Вз-вз! — повизгивает под ногами снег. Валерка идёт по той улице, по которой каждый день ходит его мама. Вот дом, где люди ждут почту. Валерка поднялся по лестнице на второй этаж и нажал чёрную кнопку.
