Ирина Шкаровская - Горнист первой базы
— А скажи, детка, как мой Боречка питается? Какой у него аппетит? Ему, наверно, здесь скучно…
— Скучно! Да ему в жизни никогда так весело не было! Во-первых, он горнист. Горнист первой базы! А во-вторых, — ликвидирует неграмотность тёти Параси.
Мадам Полторак расстелила на траве газету и уселась. Вынула из саквояжа гостинцы для Бори — шоколад, халву, конфеты, крендели, пирожные, баночку компота. И сидит, веером от комашни отмахивается.
«Какой ужас! — подумала я. — Сейчас прибежит Борька с ребятами. Увидят они его мамашу, и Борька со стыда сгорит. Что делать?» — Но ни одна спасательная мысль в голову не пришла.
Вдруг послышалась песня. Наша лагерная, любимая:
В ряд палатки стоят,
И пылает костёр,
Пионеров отряд
На ночёвку пришёл…
С речки возвращались строем ребята. Впереди всех — Борька. Весёлый такой, руками размахивает, на голове майка чалмой повязана. Маму он ещё издали увидел. Остановился. И стоит как вкопанный.
Как я ему сочувствовала! Ребята сделали вид, что ничего не замечают, и разбежались в разные стороны.
Мадам Полторак, увидев Борьку, вскочила с места, всплеснула руками:
— Боже мой! Как он похудел! Прямо половина ребёнка! Говорила — не связывайся с этими голодранцами. Говорила — поедем к морю…
Бросилась она к нему, хочет поцеловать в щеку, а Борька стоит неподвижно, голову отворачивает.
— Возьми шоколадку, Боречка.
— Забери это барахло… А то как зафутболю! — Борька сжал кулаки, щёки и нос у него побелели. Мне даже страшно стало.
Трудно сказать, чем бы это всё кончилось, если б не появилась на горизонте тётя Парася. Подошла она к калитке и остановилась — худенькая, седенькая, в белом платочке, в одной руке букварь «Червоний прапор», в другой — узелок с белыми семечками — гостинец для учителя.
— Що з тобою, сынку? — тётя Парася с тревогой посмотрела на Борьку.
— Ничего, — пробормотал он. — Пропусти тётю Парасю, Инка.
— А меня… Меня пропусти, — рванула калитку мадам Полторак.
Я посмотрела на Борьку и, так как мы были теперь хорошими товарищами, прочитала ответ в его взгляде.
— Вам нельзя.
И я загородила дорогу мадам Полторак.
— Вы здесь посторонняя. А сын ваш сейчас занят.
Да, Борька действительно был очень занят. Они сидели с тётей Парасей за столом, склонившись над букварём. Он слушал, как она медленно читает:
— Ла-ны ора-лы,
сы-лы на-бу-валы…
Интернациональная копейка
На одной парте со мной сидел мальчик — Петя Прокопенко. Впрочем, ни по имени, ни по фамилии его никто не называл. За маленький рост мальчика этого в шутку прозвали Петей-Карапетей. Очень Пете было досадно, что он такой маленький.
Бывало, спросит кто-нибудь:
— Мальчик, ты в какой группе — в третьей или в четвёртой? — Петя сразу же вспыхнет, слёзы на глазах выступят, отвернётся и ничего не ответит. Наш школьный врач, Марья Тимофеевна, говорила:
— Ты, Петя, не огорчайся. Тебе ведь только одиннадцать лет, а года через два у тебя второй период вытяжения начнётся, вот ты сразу и вырастешь.
Петя с нетерпением ожидал этого самого второго периода вытяжения, потому что кому-кому, а ему-то необходимо было быть высоким. Ведь он решил стать капитаном. А где вы видели капитанов маленького роста? Во всех книгах о морских путешествиях всегда пишется: «Высокий, стройный капитан стоял на мостике…»
Однажды шли мы с Петей из школы домой. По дороге он начал рассказывать мне удивительную историю о затонувшем корабле. Я слушала, боясь перевести дыхание.
На самом интересном месте Петя оборвал рассказ:
— Завтра доскажу!
Он попрощался со мной и зашагал к своему дому, глубоко засунув руки в карманы латаных брюк, а я остановилась и долго смотрела ему вслед. Только у него одного, у Пети-Карапети, была такая славная походка вразвалку, походка старого, обвеянного солёными ветрами шкипера.
Но назавтра Петя-Карапетя не досказал мне историю о затонувшем корабле. Жизнь оказалась интереснее книг! В мире произошли необыкновенные, удивительные события! Дирижабль «Италия», на котором находилась экспедиция капитана Нобиле, пропал во льдах Арктики!
Все газеты мира были заполнены сообщениями об этом событии. С тех пор каждый день приносил какое-нибудь новое известие: на помощь Нобиле вылетел на самолёте «Латам» Амундсен. Самолёт «Латам» исчез. Тело Амундсена найдено у берегов Норвегии. Нет, нет — это ошибка! Амундсен жив и находится на английском пароходе…
Когда на помощь экспедиции Нобиле вышли советские ледоколы, мальчишки нашей группы окончательно потеряли покой. Они рисовали на обложках тетрадей, на промокашках, на доске самолёты и ледоколы, перекрикивая друг друга, сообщали все новые подробности и отчаянно, до хрипоты ссорились.
— Лётчик Бабушкин сбился с пути! Что теперь будет? — моргал близорукими глазами Лёня Царенко.
— Заткнись… — кричал ему Черепок. — Бабушкин вчера уже благополучно вернулся!
— Он белого медведя убил! — добавлял Сеня.
— С ледоколом «Красин» произошла авария. У него сломался винт! — сурово сообщал Дима.
— Ничего подобного! — решительно возражал Петя-Карапетя. Он подходил к доске, брал в руки мелок, и все враз умолкали.
— Не винт, — объяснял Петя-Карапетя, рисуя схему ледокола. — А только одна из четырёх лопастей винта. От такой поломки ему ничего не сделается. Пара пустяков.
Петя за последние дни очень изменился. Стал рассеянным и задумчивым, осунулся как-то, глаза даже помутнели.
Однажды на переменке меня отозвал в сторонку председатель школьного кооператива Вася Янченко.
— Что же это такое получается? — недовольно проговорил Вася. — Мы твоему Пете-Карапете (почему-то мне всегда говорили: твой Петя) каждый день из кооперативных средств двадцать копеек на горячий завтрак даём. А он ничего себе не покупает. Вот и сегодня — повертелся в буфете, постоял возле стойки и ничего не купил.
На уроке я тихонько спросила Петю:
— Ты завтракал?
— Ещё как! — глазом не моргнув, ответил Петя. — Котлеты с картошкой слопал и два пончика. Очень вкусные пончики.
«Ну ладно, голубчик», — подумала я про себя и стала с тех пор за Петей наблюдать. Вася Янченко оказался прав. Петя не завтракал. Не ел он ни котлет, ни пончиков, даже бублика себе не позволял никогда купить. Просто для отвода глаз повертится в столовой, постоит у стойки — и уходит. Как-то раз, когда возвращались мы из школы домой, я сказала:
— Ты мне фантазий, пожалуйста, не разводи, а честно объясни, почему не завтракаешь?
— А тебе что? — Петя исподлобья посмотрел на меня.
— Как это что? Мы тебе деньги кооперативный на горячие завтраки даём, а ты их тратишь неизвестно на что.
— Я не трачу, — медленно проговорил Петя. — Я коплю.
И он вытащил из кармана кошелёк, набитый деньгами. Кто мог подумать, что этот маленький Петя-Карапетя в коричневых брюках с чёрными заплатками такой богач!
— Ты думаешь, это от завтраков? — сказал Петя. — Много бы я насобирал по двадцать копеек… Я на пристани зарабатываю.
— Зарабатываешь? Чем же?
— Чемоданы пассажирам подношу, рыбакам помогаю. Ох, много мне ещё нужно копить… — вздохнул он.
— А зачем копить? Ты ведь не Плюшкин — накупил бы себе лучше на эти деньги пирожных, наполеонов, бизе всяких.
— Ерунда твои наполеоны… — на миг он задумался. — Даёшь пионерское, что ни одна живая душа не узнает, зачем мне деньги?
— Даю честное пионерское, что ни одна живая душа не узнает, зачем тебе деньги, — торжественно проговорила я.
— Я коплю деньги на лодку!
— На лодку! Так тебе придётся тысячу лет копить. Ведь она очень дорого стоит!
— Не так-то уж дорого, — возразил Петя. — Сын одного рыбака продаёт за пятнадцать рублей лодку. Правда, она старая, но я её отремонтирую, законопачу, и она лучше новой будет.
— А сколько у тебя уже есть денег?
— Два рубля пятьдесят копеек. Как до трёх рублей дойдёт, я их обменяю на цельную бумажку.
Некоторое время мы шли молча. Вдруг он сказал:
— На этой лодке можно будет куда хочешь доехать. Если запас продовольствия приличный взять, можно и до Ледовитого океана добраться. А там же наши люди. Лётчики Бабушкин, Чухновский…
Честно говоря, не очень-то я поверила, что можно на утлой лодочке по Днепру до Ледовитого океана добраться. Но разрушать Петину мечту мне не хотелось. И я спросила:
— А мне можно будет с тобой?
Петя-Карапетя серьёзно посмотрел на меня:
— А бояться не будешь?
Вообще-то я была отчаянной трусихой, к воде даже подойти боялась. Я и плавать не умела. Но глядя прямо в строгие глаза Пети-Карапети, я насмешливо сказала:
