А. Ампелонов - Всего один голос
— Ты?
Вадик стянул с себя куртку, обвил руками гладкий, скользкий столб и, опираясь на руку, подставленную Буслой, медленно пополз вверх. Каждый сантиметр пути давался ему тяжело, коленки скользили вниз, съедая почти все продвижение, добытое руками. Ветер холодными порывами покачивал столб. Вадику было жутко, страшно, но он взбирался выше и выше.
Шнырик отошел от столба — его никто не замечал, все смотрели вверх, помогая советами Вишнякову.
Завидуя Вадику, Шнырик пятился все дальше и дальше и чуть не задел Елисееву. Ольга смотрела на Вишняка, и губы ее дрожали.
Выйдя вовсе из круга, Шнырик прыгнул через забор и упал, споткнувшись о черный кожаный портфель Вишняка с обмотанной желтой изолентой ручкой.
10
— Шныров, что там за забор во дворе?— спросила Елена Петровна, устало опустившись на стул. Сегодня на ее плечах лежал синий с серыми разводами мохеровый плед. Едва начиналась зима, она вынимала его из сундука и не расставалась с ним до весенних ручьев.
— Где? — Шнырик, невинно приоткрыв пухлый рот, потянулся к окну.
— Ты что же, не видишь? — в голосе Елены Петровны возникли грозные басовые нотки.— Что там за нагромождение под окнами спортзала?
— Это коробочка,— обиженно заметил Бусла.
— Чтобы шайба не улетела за площадку,— подхватил Вишняков.
— Так. Но кто дал вам право портить вид школьного двора? Какие-то грязные доски...
— Их можно покрасить,— спокойно заметил Гришаев.
— Вот-вот, все выкрасить и выбросить. Откуда вы взяли доски, Шныров?
— Какие доски? — испугался Шнырик, вопрос, случайно или намеренно, второй раз задавался лично ему.— Н-не знаю.
— А мне казалось, что ты в курсе,—проговорила учительница и подошла к парте Акилы.
— Может, это ты, Акимов, стащил на стройке по старой памяти?
Акила побледнел, медленно поднялся из-за парты.
— Акилы вчера вообще не было,—тихо сказал Бусла.
— Так кто же?
— Доски нам дали в гараже.
— Просто так взяли и отдали...
— Они им не нужны, они хотели их сжигать,— выкрикнул Шнырик, позабыв, что он был совершенно не в курсе дела.
— А с кем вы там говорили? — спросила Елена Петровна.
— С Федосеевым,— помедлив, объяснил Шнырик.—Ну, с председателем гаражного кооператива.— Он ужасно переживал, что незаметно для себя втянулся в опасный разговор.
— Вот как? — Елена Петровна задумалась.— Значит, доски вам дали. А кто разрешил вам строить площадку на школьном дворе? Директор, когда вернулась из роно, побоялась войти во двор. Говорит, там было человек сто...
— Не меньше,— подтвердила Клячкина. Ей нравилось, когда кого-нибудь ругали, разбирали, журили за проступок или двойки.
— Как вам удалось собрать столько людей?
— Если стоящее дело...— Бусла посмотрел на Елену Петровну с жалостью, как взрослый на ребенка.
— За площадку проголосовал совет отряда,— поднявшись с парты и глядя Елене Петровне в глаза, сказал Антон.
— Совет отряда?—удивилась Елена Петровна.— Это что же, новгородское вече? Собрались всем миром и решили?
— Никакого совета не было,— обиженно воскликнула Клячкина.
— Совет был,— уточнил Гришаев, вежливо поглядев на Клячкину через толстые очки.
Елена Петровна, недоумевая, подошла к Антону.
— Кто же на нем присутствовал?
— Я, Шныров, Гришаев.— Антон на секунду замолчал, думая, называть ли Вишнякова, подошедшего чуть позлее.
— Присутствовали все, кроме Клячки-ной!—крикнула Елисеева и язвительно ей улыбнулась.
— Ну что же, решение принято демократическим путем.— Елена Петровна широким шагом направилась к столу.— Завтра чтобы родители явились в школу. Быстренько на стол дневники, Лобов, Елисеева и прочие. А сейчас начнем урок. Вишняков, где наш журнал?
11
— Ж-журнал? — Вадик с трудом оторвался от парты, еще не понимая, отчего вдруг журнал спрашивают именно у него.
— Что же ты молчишь? Вчера, после литературы, я дала тебе журнал, чтобы ты отнес его в учительскую.
— Я? Я? — Вадик побледнел, мучительно пытаясь припомнить, куда девался журнал.— Я отнес...
— Так где же он? Я перерыла всю этажерку. Ну-ка, сбегай поищи сам.
Вадик как ошпаренный вылетел в коридор и только здесь все понял. Журнал он положил вчера в портфель, в тот самый портфель, что бесследно исчез вечером, когда строили коробочку. Проводив Ольгу домой, он долго и бесполезно шарил руками по снегу, вокруг коробочки и ближе к забору, где снег был еще свеж. Он угадал, что портфель кто-то спрятал, такое водилось. И рано или поздно портфель в таких случаях находился. Но журнал...
Сам не зная зачем, Вадик побежал в учительскую. Руки его дрожали. Он опять почувствовал себя маленьким и слабым. Все случившееся вчера показалось сном.
Вначале, когда они с Ольгой не спеша шли вдоль дома, он терялся, зная, что рядом в подъезде Шнырик. Но потом начал рассказывать ей о космических кораблях, которые видел и фотографировал, когда ездил с отцом в Звездный городок, о кольцах Сатурна, вращающихся с разной скоростью, о фильме «Встреча с будущим», что показывали на фестивале...
Ольга слушала, боясь пропустить слово, нечаянно прервать рассказ. А Вадик держался теперь с Ольгой легко, без опаски, вдруг обнаружив, что и ростом она ничуть не выше его.
А потом судьба послала ему гладкий, холодный столб, на который вдруг струсил залезть Шнырик. Взбираясь, Вадик не чувствовал ни окоченевших рук, ни того, что шапка его сбилась набекрень, а потом упала вниз. Ни усталости, ни подозрительного скрипа, слышного при каждом порыве ветра. Он знал: если прожектор зальет светом площадку, уже никто в классе не сможет назвать его трусом.
И вот теперь, едва избавившись от насмешек и унижения, он снова попал в такой скверный, безвыходный переплет.
Вадик добежал до учительской, отворил дверь, осмотрел этажерку для журналов. Журнала на месте, конечно, не было.
Акила, свернувшись клубком, лежал на полу. Если приложить ухо к холодным крашеным доскам, казалось, что под полом кто-то скребется и даже пищит, жалобно, протяжно. Может, мыши?
— Лёх,— окликнул его Шнырик,— ты куда лег? Я же сказал: ближе к двери. Если кто начнет стучать —разбудишь.
Акила не пошевелился, перебираться ему не хотелось — из-под двери тянул сквознячок.
— Акила, ты что, глухой? Что, скажешь, я должен у дверей караулить? — Шнырик вскочил, посмотрел сквозь разрисованное морозом стекло во двор. Там было темным-темно. Поселок словно вымер: ничто не нарушало ночной тишины.
— Думаешь, нас тут найдут? — чиркнув спичкой, спросил Карандаш.
— Не должны,— голос Шнырика дрогнул.— Я ключ у отца не брал. Свой еще летом сделал. А если найдут, мы все равно не откроем, через погреб в сад вылезем.
Шнырик скользнул влево, где чернела дверь на кухню, грохнул крышкой люка.
— Надо к дверям шкаф придвинуть. Акила, что ты разлегся, вставай.
Акила шевельнулся на коврике—делать нечего, придется вставать... Сел по-турецки, тупо посмотрел на оплывший огарок свечи.
Теперь он уже не понимал, отчего согласился бежать вместе с Карандашом и Шныриком на эту пустую, холодную дачу. Шнырик, понятно, обиделся на отца, который решил подстричь его под полубокс. Карандаш убегал из дома уже много раз: для него эти побеги—дело привычное. А он, Акила?
После случайной, в гневе сорвавшейся реплики классной руководительницы, вдруг припомнившей ему старые дела, Акила впал в уныние, вязкое, тяжелое состояние. Ни управлять собою, ни предвидеть последствия своих поступков он уже не мог. Он случайно оказался в доме у Карандаша, когда туда прибежал злой, лохматый Шнырик и предложил укрыться на даче, пожить без школы, без взрослых, без тревог.
Акила подчинился автоматически. Написал записку матери: «Мама, ты не волнуйся, я убежал потому, что поссорился с учительницей. Хочу пожить один, в милицию не заявляй». Потом сложил в портфель фонарик, спички, два пакета с югославским супом, хлеб и соль в спичечной коробке, немножко бензина в бутылке, чтобы разжечь печь. Собираясь, он чувствовал, что на даче главные заботы лягут на него. Так и вышло. Шнырик-то ни нарезать лучины, ни поколоть дрова не умел, а Карандаш, едва Шнырик отворил дверь, сразу улегся и поднялся только, когда нагрелась печка и вскипел чай.
— Ну, Акила, быстрей толкай!
— Я что, ишак? Давай вместе.
— Не злись, у меня рука болит,— оправдался Шнырик.
— Что, от папаши влетело?—усмехнулся Карандаш, как обычно будто радуясь чужой беде.
— Да Вишняков... Как дурак, после уроков кулаками размахался... Он вообще что-то больно коро-литься стал. Кому нужен его паршивый портфель? Был бы кейс, как у Гришая...
— А кто его портфель свистнул? — заинтересовался Карандаш, видно, уже сообразив, что Шнырик знает про это больше, чем говорит.
— Я что, Шерлок Холмс?
