Дэвид Алмонд - Небоглазка
7
К одному углу плота был привязан швартовый канат. Еще имелись два весла, выпиленные из дверных рам. Мы закинули весла на плечи. Поволокли плот по разбитой мостовой. Откуда-то из развалин появились дети. Стоят на кучах мусора и смотрят. Плот скрипит и трещит. Солнце садится. Я слышу стук своего сердца. Мы вышли к причалам и посмотрели вниз, на маслянистую грязную воду.
— Мамочки! — говорю.
Январь ухмыльнулся:
— Страшно?
— Не то слово. Жутко!
Он рассмеялся:
— Мы сейчас спустим его, а потом прыгнем. И поплывем. Все просто.
— А если он пойдет ко дну?
— Ты умеешь плавать?
— Да.
— Ну вот.
— Ну ты даешь, Январь!
В его глазах замелькали дьявольские огоньки.
— Ну ты даешь, Эрин!
Засмеялся. Пнул плот ногой.
— Сама смотри. Надежный, как скала. Ни за что не потонет.
А я стою, и мне храбрости не набраться. Поглядела на реку, на поднимающийся вечерний туман.
— Может, пешком? — говорю.
— Пешком! И где же твоя тяга к приключениям? Мы придвинулись друг к другу. Он взглянул мне в глаза:
— Что мы теряем?
Жизнь, подумала я. И ответила:
— Ничего.
— У тебя есть я, а у меня — ты. Вместе точно управимся.
— Да.
— Ну вот.
Я набрала побольше воздуха и прошептала:
— Ладно.
И тут у нас за спинами вырос Мыш:
— Возьмите меня с собой!
— Иди домой! — сказал Январь.
Мыш засучил рукав и показал нам татуировку:
— Пожалуйста! — говорит.
Я посмотрела на Яна.
— Ну ты даешь, Эрин! — говорит он.
— Ты плавать умеешь? — спрашиваю.
Мыш покачал головой.
— Ну пожалуйста, Эрин! Пожалуйста!
— Что скажешь, Ян?
Он чертыхнулся. Сплюнул.
— Чтоб тебе провалиться! — шипит.
И как цапнет Мыша за воротник.
— Что у тебя с собой?
— С собой?
— Еда. Деньги. Одежда. Нож.
Мыш вытащил динозаврика, машинку, пятипенсовую монету. Достал из кармана помятую фотографию с футболистами в рабочих комбинезонах. В неплотно сжатом кулаке он держал Писклю.
— Пи! — говорит Пискля. — Пи-пи!
— Супер! — говорит Ян. — Как раз то, что может понадобиться в трудной ситуации!
И как пихнет Мыша:
— Катись домой! Еще успеешь послушать, как Кев рассказывает про привидения!
— Домой? — переспросил Мыш. — У меня нет дома. Я как вы. Я ниоткуда. Мне все равно куда. Пожалуйста!
— Утопнешь, — говорит Ян.
— А плевал я. Вот плевал — и всё. Пожалуйста. Пожалуйста.
Он снова вытащил пятипенсовую монетку:
— Я вам заплачу!
— Ты нам заплатишь! — расхохотался Январь.
— Держи! Ну возьми, пожалуйста! Это будет моя плата за проезд! Возьмите монетку — и меня!
Надвигались сумерки. Солнце превратилось в большой огненный шар, спускавшийся все ниже за болота.
Небо над городом заполыхало. Над рекой сгущался туман. А мы стоим на причале, думая каждый о своем.
— Места на плоту хватит, — говорю. — Три двери. И нас трое.
Тронула Января за локоть.
— Я буду за ним приглядывать.
— Ну ты даешь, Эрин! — откликнулся он.
Потом пожал плечами. Взял у Мыша пятипенсовую монетку, рассмеялся. Снова наклонился к плоту.
— Ладно, — говорит. — Двинули. Отдать швартов! Мы подтащили плот к краю причала. Он качнулся и опрокинулся в воду. Ян держал швартовый канат. Плот исчез под водой. Там и оставайся, подумала я. Не всплывай! Но он всплыл и закачался на поверхности. Ян ухмыльнулся и сжал мой локоть:
— Двинули!
И со смехом повернулся к Мышу:
— Двинули! Ты тоже! Отдать швартов!
8
Сказать, что это была самая страшная минута в моей жизни? Нет. Самым страшным было мгновение, когда мама навсегда закрыла глаза и оставила меня одну. Но голова у меня кружилась. Сердце колотилось как бешеное. Ноги дрожали. Когда я перешагнула через поребрик и полезла вниз по подгнившим столбам причала, я подумала, что карабкаюсь навстречу смерти. Мыш спускался следом. Это придавало мне сил. Он шептал:. «Давай, Эрин, давай!» Январь глядел на нас сверху, удерживая плот у причала за швартовый канат. Но все равно до него оставалось около метра.
— Прыгайте! — крикнул Январь. — Ну, прыгайте!
Мыш прыгнул первым. Приземлился плашмя в самую середку, замолотил ногами по воде. Расхохотался. Перевернулся.
— Давай, Эрин! — зовет.
— Мама! — прошептала я. — Мама, мама!
И прыгнула. Поскользнулась на олифе, на речной воде. Уселась в середке рядом с Мышем. Ян сбросил вниз весла. Потом с громким воплем рухнул прямо на нас. Плот накренился, крутанулся, течение подхватило его и понесло.
Мы уставились друг на друга. Ахаем, вопим от ужаса и восторга. Плот вынесло на середину реки. Закатное небо алело. Река казалась потоком расплавленного металла. Над нами выросли массивные своды моста. Пяти минут не прошло, как мы промокли до нитки. Цепляемся друг за друга. Течение стало быстрее и потащило нас в сгущающийся туман. Тут Январь как подпрыгнет. Задрал руки к небу.
— Ааааа! — вопит. — Свобода!
Плот качнулся, и Ян снова рухнул на нас.
В глазах — безумный восторг. Лицо пылает, как небо над нами.
— Свобода! — шепчет. — Свобода, Эрин!
9
Мы попадали на быстрины и в водовороты. Ветерок нагонял волны, и они захлестывали плот. Течение было неровным. Нас то выносило на середину реки, то снова прибивало к берегу. Мы пытались управлять плотом с помощью весел, но они оказались слишком хлипкими и не очень-то помогали. В какой-то момент нас понесло вверх по реке, и похоже было, что мы скорее очутимся у дальних пустошей, чем у дальнего моря. Но вскоре нас снова подхватило основное течение. Мы продрогли. Мы промокли до костей. Казалось, речная вода затекает в самые кости. Темнота все сгущалась, сгущалась. Город засиял огнями: зажглись яркие фонари перед пабами и ресторанами Нортонской набережной. Было видно, как там собираются люди в яркой и легкой одежде. Какие-то девушки стали тыкать в нас пальцами. Они танцевали джигу и пели «Бобби Шафто». Другие смотрели озабоченно — похоже, беспокоились за нас. Ян подпел девушкам.
— Отличная ночка для речной прогулки! — проорал он.
Девушки как завизжат. Река потащила нас к ним, потом снова вынесла на середину. Мы махали стоявшим на берегу, чтобы успокоить их — а заодно и самих себя.
— Черт подери! — твердил Ян.
— Черт подери! — отвечала я.
— Черт подери! — тихонько вторил Мыш.
Он крепко вцепился в меня и не отпускал. Зубы у него стучали, голос дрожал.
— Все будет в порядке! — повторял он. — Спорим, все будет в полном порядке!
И как разревется.
— Эрин! — орет от ужаса. — Эрин!
Плот понесло дальше. Похоже, мы попали в основное течение, и река уносила нас прочь от огней и голосов в страну тумана, в страну мрака. Появилась луна, белый шар: небо темнело, а он сиял все ярче. На темном фоне выступили звезды, сперва горстка, потом россыпь во весь небосклон. Мы плыли мимо темных городских окраин, вдоль полуразвалившихся набережных. Снова заброшенные склады, разрушенные причалы, огромные щиты, на которых изображалось, как все это будет выглядеть, когда тут начнется снос старого, строительство и благоустройство. Там, где ничего, — черные провалы. Река воняла нефтью и тухлятиной. Еще пахло солью и водорослями. Мы проплыли мимо ручья под названием Озборн; там, где он вливался в реку, плот снова попал в водоворот. Туман сперва был редким — мы видели сквозь него луну и звезды. Потом он сгустился, стал плотнее. Вскоре на всем свете остались только мы, плот, маслянистая вода и туман. Наши голоса звучали глухо и отдавались эхом. Мы таращились друг на друга, цеплялись друг за друга, смертельно боясь, что кто-то из нас пропадет, что мы все пропадем, что наше путешествие окажется дорогой смерти. Бормотали обрывки молитв, звали на помощь, забыли про весла и неслись по течению, качаясь, кренясь, кружась в водоворотах. А потом движение вдруг замедлилось, плот дернулся, накренился, и мы остановились. Слышался только тихий плеск воды, тихое поскрипывание дверей у нас под ногами. Наше испуганное дыхание. Вокруг — гробовая тишина.
Часть вторая
Черная грязь
1
Ил. Черный, вязкий, маслянистый, зловонный ил. Январь первым набрался храбрости перегнуться с плота. Опустил руку в то, что должно было быть водой. А там — только ил, сплошной черный ил. Он сочился и капал сквозь пальцы. Плот медленно оседал, ил просачивался на поверхность, на одежду, на кожу. Проникал в зазоры между дверями. Я достала карманный фонарик, включила его, увидела, как двери постепенно скрываются под илом, как исчезают золотые и красные буквы, как ил поднимается все выше, как нас засасывает в жидкую грязь.
