Лора Инглз Уайлдер - У Серебряного озера
Лора нарезала для Мэри мясо на маленькие кусочки и намазала ей хлеб маслом. Мэрины чуткие пальцы прекрасно управлялись с ножом и вилкой, и она не пролила ни капли на скатерть.
Жаль только, что у девочек от волнения пропал аппетит. Обед стоил двадцать пять центов, и есть можно было сколько угодно. Еды на столе было вдоволь, но они почти ничего не съели.
Скоро все рабочие доели пирог и встали из-за стола, а девушка, которая принесла маме кофе, принялась собирать тарелки и стопками относить их на кухню. Девушка была рослая и добродушная, с широким лицом и желтыми волосами.
— Вы, наверно, едете на гомстед? — спросила она маму.
— Да, — ответила мама.
— А ваш муж на железной дороге работает?
— Да, — сказала мама. — Он вечером за нами приедет.
— Так я и думала, — сказала девушка. — Я еще подивилась, что вы в такое время года сюда приехали, когда все весной приезжают. А старшая девочка у вас слепая? Вот жалость-то. Гостиная у нас прямо за конторой. Может, вы там посидите, пока ваш муж за вами приедет?
В гостиной пол был покрыт ковром, стены оклеены обоями в цветочек, а стулья обиты темно-красным бархатом. Мама опустилась в качалку и с облегчением вздохнула:
— Грейс стала очень тяжелая. Садитесь, девочки, и не балуйтесь.
Кэрри забралась на высокий стул рядом с мамой, а Мэри и Лора уселись на диван. Они сидели тихо и не разговаривали, чтобы Грейс могла после обеда поспать.
Посреди комнаты стоял стол с лампой на медной подставке. На концах его изогнутых ножек красовались стеклянные шарики. Кружевные занавески были собраны по обеим сторонам окна, и между ними виднелась прерия и уходящая вдаль дорога — может, та самая, по которой должен приехать папа. Значит, все они уедут по этой дороге и в один прекрасный день где-то там, далеко-далеко, где она кончается, поселятся на новом участке. Но еще лучше было бы нигде не останавливаться, а все время ехать и ехать, до самого конца дороги, где бы он ни был.
Весь этот долгий день до самого вечера они тихонько просидели в гостиной. Грейс спала, Кэрри тоже поспала немножко, и даже мама вздремнула. Солнце уже начинало садиться, когда вдали на дороге появилась крохотная упряжка с фургоном. Постепенно они становились все больше и больше. Грейс уже проснулась и вместе со всеми смотрела в окно. Наконец фургон стал обыкновенных размеров, и они увидели, что это папин фургон и в нем сидит папа.
Они находились в гостинице и потому не могли выбежать ему навстречу. Но через минуту он уже входил в комнату со словами:
— Вот и я! Ну, как тут мои девочки?
Лагерь железнодорожников
Рано утром все уселись в фургон и двинулись на Запад. Грейс посадили между папой и мамой на пружинное сиденье, а Лора с Кэрри сидели по обе стороны от Мэри на доске, уложенной поперек кузова.
Путешествовать на поезде интересно и быстро, но Лоре больше нравился фургон. Ехать предстояло всего один день, и поэтому папа не стал натягивать на фургон парусину. Над головой простиралось широкое небо, прерия с разбросанными тут и там фермами уходила вдаль. Фургон ехал медленно, поэтому можно было все рассмотреть и спокойно поговорить.
Тишину нарушали только стук лошадиных копыт да поскрипыванье фургона.
Папа сказал, что дядя Хайрем закончил работы на первом участке дороги и теперь перебирается дальше на Запад.
Люди уже уехали, — продолжал он. — Остались только семья Доры и несколько погонщиков. Скоро они разберут последние хижины и увезут их с собой.
— И тогда мы тоже поедем дальше? — спросила мама.
— Да, через несколько дней, — ответил папа. Он еще не подыскал себе участок. Он поищет его дальше на Западе.
Лора не видела почти ничего, о чем стоило бы рассказать Мэри. Лошади шли по дороге посреди прерии, а рядом все время тянулась земляная насыпь для будущей железной дороги. С северной стороны виднелись такие же поля и хижины, как дома, только поновее и размерами поменьше.
Становилось теплее. Фургон все время потряхивало, и от толчков тряслась жесткая деревянная доска, на которой сидели девочки. Солнце, казалось, еще никогда не ползло вверх так медленно. Кэрри вздохнула, ее худенькое личико совсем побледнело. Но Лора ничем не могла ей помочь. Они с Кэрри должны сидеть по краям доски, где трясет сильнее всего, потому что посредине должна быть Мэри.
Наконец солнце повисло над головой, папа остановил лошадей на берегу небольшого ручья, и сразу настала тишина. Слышалось только, как ручеек разговаривает сам с собой и лошади жуют овес из ящика с кормом, прикрепленного к задку фургона. Мама расстелила на теплой траве скатерть и открыла коробку с завтраком. В коробке лежали бутерброды, крутые яйца и бумажный пакетик с перцем и солью, куда надо обмакивать надкусанные яйца.
Полдень закончился слишком скоро. Папа повел лошадей к ручью напиться, а мама с Лорой собрали яичную скорлупу и обрывки бумаги, чтобы не оставлять после себя мусор. Папа снова запряг лошадей в фургон и скомандовал: «Все на борт!»
Лора и Кэрри с удовольствием немножко прошлись бы пешком, но они промолчали. Они знали, что Мэри не сможет поспеть за фургоном, а одну оставлять ее сидеть на доске нельзя, она ведь слепая. Девочки помогли ей залезть в фургон и уселись рядом на доску.
День тянулся еще дольше, чем утро. Вдруг Лора сказала:
— Я думала, что мы едем на Запад.
— Мы и едем на Запад, Лора, — удивленно отозвался папа.
— Я думала, что там все будет по-другому, — объяснила Лора.
— Подожди, пока кончатся обжитые места, — сказал папа.
— А я уже устала, — вздохнула Кэрри, но тут же выпрямилась и добавила: — Но не очень. — Жаловаться Кэрри не хотела.
Когда они проезжали две с половиной мили от Тенистого Ручья до города, никто и не замечал тряски, — но когда трясет непрерывно от восхода до полудня, а потом еще от полудня до заката, немудрено устать.
Стемнело, а лошади все плелись вперед, колеса все вертелись, а жесткая доска все тряслась и стучала. Над головой загорелись звезды. Подул холодный ветер. Девочки давно бы уснули, если бы их не трясло так сильно. Долгое время ехали молча. Вдруг папа сказал:
— Я вижу свет в окне хижины.
Далеко впереди на темной земле мелькнула еле заметная искорка. Звезды были больше, чем она, но свет их был холодным, а крошечная искорка казалась теплой.
— Появилась маленькая желтая искорка, Мэри, — сказала Лора. — Она светит издалека и велит нам ехать вперед, где нас ждут дом и люди.
— И ужин, — добавила Мэри. — Тетя Дора оставила нам теплый ужин.
Пятно света медленно разгоралось, округлялось, перестало дрожать, и постепенно из круглого превратилось в четырехугольное.
Теперь видно, что это окно, — пояснила Лора Мэри. — Оно светится в стене длинного низкого дома. В темноте можно различить еще две длинные низкие постройки. Больше ничего не видно.
— Это все, что осталось от лагеря, — сказал папа и крикнул лошадям: «Стоп!»
Лошади сразу остановились и больше не сделали ни шагу. Дребезжанье и тряска стихли. Остановилось все, кругом была только тихая холодная тьма. Потом в открытой двери вспыхнула лампа, и раздался голос тети Доры:
— Идите сюда, Каролина, девочки! А ты, Чарльз, поскорее поставь лошадей. Ужин ждет!
Промозглая ночь пробрала Лору до костей, Мэри и Кэрри тоже продрогли. Неуклюже спотыкаясь и зевая во весь рот, они вошли в дом. В длинной комнате лампа освещала длинный стол, скамейки и грубые дощатые стены. В комнате было тепло и вкусно пахло ужином, который грелся на плите.
Тетя Дора сказала:
— Лина и Джин, разве вы не хотите поздороваться со своими двоюродными сестрами?
— Здравствуйте, — сказала Лина, а Лора, Мэри и Кэрри хором ответили:
— Здравствуйте.
Джину было всего одиннадцать, а Лина была на целый год старше Лоры. У нее были живые глаза и вьющиеся черные-пречерные волосы. Лоб обрамляли короткие кудряшки, на голове волосы лежали волнами, а косы заканчивались круглыми локонами. Лоре она сразу понравилась.
— Ты любишь кататься верхом? — спросила она Лору. — У нас есть пара черных лошадок. Мы на них катаемся, и я умею ими править, а Джин не умеет, он еще мал. Папа говорит, что ему нельзя одному ездить в коляске. А мне можно, и завтра я поеду за чистым бельем. Хочешь, поедем со мной?
— Хочу! — ответила Лора. — Если мама мне позволит.
Ей так хотелось спать, что она даже не спросила, почему за чистым бельем надо ехать на коляске. Ей так хотелось спать, что она чуть не уснула за столом.
Дядя Хайрем был толстый, добродушный и веселый. Тетя Дора говорила очень быстро, а когда дядя пытался ее остановить, начинала тараторить еще быстрее. Она ужасно сердилась, что дядя Хайрем усердно трудился все лето, но ничего не заработал.
Он все лето работал как вол! Он даже гонял на стройку своих собственных лошадей, и мы оба скупились и экономили, а теперь, когда все работы закончились, хозяева говорят, что мы им еще задолжали! За то, что все лето работали, как каторжники? И сверх всего они еще хотят, чтобы мы заключили с ними новый контракт, и Хайрем соглашается! Вот что он делает — он его подписывает!
