Антон Таммсааре - Наш лисенок
— А где же он возьмет лисе ошейник? — сказал Атс маме, словно упрекая ее за то, что она забыла о таком важном деле.
— Конечно, конечно, — согласилась мама с сыном, — за ошейником он непременно пойдет, без ошейника не обойтись.
— Почему же он тогда спит? — спросил Атс. — Он же может опоздать. Пойди разбуди его!
— Пускай поспит, устал ведь он. Зато потом будет шагать побыстрее, так что все равно вовремя поспеет.
— Будет делать вот такие шаги, — сказал Атс и показал, какими большими шагами будет идти отец, когда соберется наконец в лавку, чтобы принести лисе ошейник и пряжку золотистого цвета.
Атс снова и снова показывал маме, как будет шагать отец, с каждым разом все шире расставляя свои коротенькие ножки, а потом даже поскакал: ему все казалось, что шаги у него недостаточно большие. Когда он прыгнул изо всех сил, так что дальше уже не смог, он спросил у мамы:
— Неужели папа и вправду так побежит в лавку?
— Ну, так-то он навряд ли сумеет, — рассудила мама, — папа ведь у нас не молодой, а ты прыгун что надо.
— А как же папа пойдет? — спросил Атс.
— Пойдет, как старые люди ходят: о-пади, о-пади, о-пади. А ты шагаешь — кыпс, кыпс, кыпс, а если бежишь, то — тип-топ, тип-топ, так что земля гудит!
Теперь Атс стал показывать маме, как ходят старые люди и как ходят дети: он то сгибал колени и волочил ноги по земле, то быстро-быстро шлепал по траве и по тропинке, ведущей к колодцу, то бежал, изо всех сил топая ногами, чтобы было слышнее.
— Ты слышишь, как я бегу? — спросил Атс у мамы.
— Ты так бежишь, что земля дрожит. Чего доброго, перепугаешь кротов в их норах и дождевых червей, и они спрячутся глубоко-глубоко. А если пана вдруг соберется на рыбалку, начнет искать червей и ни одного не найдет, что мы тогда будем делать? Кроты — дело другое. Это хорошо, если ты отгонишь их подальше, а то вечно они подкапываются под капустную рассаду и брюкву. Да и луг за домом весь в кочках из-за кротовых нор, только коса о них тупится.
Так мама объясняла Атсу, к чему может привести его беготня, а он бегал все быстрее, поднимая все больше шума. Это продолжалось бы, наверное, еще долго, но тут с Атсом приключилась беда: он ударился босой ногой об острый камень, прятавшийся в траве. Атсу было очень больно, а когда из пальца пошла кровь, стало еще больнее. Единственным средством от боли были слезы. И он громко и жалобно заплакал и не умолкал до тех пор, пока мама не принесла чистую тряпочку и не перевязала окровавленный палец. Потом она разыскала в траве злополучный камень, положила его на ладонь, показала Атсу и сказала:
— Посмотри, это тот самый камень, который ты несколько дней назад кинул в траву. Помнишь, я наказывала тебе: не бросай камень в траву, сам же о него споткнешься. Так оно и вышло. Камни надо бросать у забора, там, где никто не ходит.
Мама хотела кинуть камень в крапиву, но Атс попросил отдать его ему. Мама отдала ему камень, но, вместо того чтобы швырнуть его в крапиву, он через забор кинул его на луг.
— Там ты еще раз поранишься, — сказал мама.
Но мальчик ничего не ответил. Словно и не слыша маминых слов, он, прихрамывая, отправился к сараю поглядеть, что делают лиса и мертвая ворона. Атс долго подглядывал за ними в щель и время от времени толкал обеих палкой, пока не услыхал голос отца. Теперь мальчику больше некогда было сидеть возле ящика. Атс побежал взглянуть, собирается ли отец в лавку или он так же, как мама, забыл обо всем.
* * *Нет, отец не забыл про ремень и пряжку, но говорил он о них таким голосом и с таким видом, как будто ему было все равно, пойдет он за ними сегодня, завтра, на следующей неделе или через год. Атс никак не мог понять, отчего пожилые люди могут равнодушно относиться к таким важным вещам, как ошейник с медной пряжкой для лисы. Когда Атс вырастет, он ни за что не станет таким безучастным и равнодушным, никогда не станет. Важные дела для него всегда останутся важными, каким бы старым он ни стал. Размышляя об этом, мальчик тенью ходил за отцом и продолжал твердить о лисенке, о мертвой вороне, об ошейнике и о пряжке золотистого цвета. Отец обувался — мальчик был рядом; отец умывался — мальчик стоял так близко, что брызги летели ему в лицо; отец повязывал платком шею — мальчик тянул его за штанину; отец завтракал — мальчик глядел ему в рот, а сам и куска не проглотил; когда отец встал из-за стола, мальчик, путаясь у него в ногах и не сводя с него глаз, спросил:
— Папа, теперь ты уже пойдешь?
— Какой ты сегодня надоедливый, как муха! — сказал отец. — Оставь меня в покое хоть ненадолго.
Но мальчик никак не мог оставить его в покое, просто потому что ему самому не было покоя. Он вертелся около отца и снова и снова заводил разговор все об одном и том же. Он даже не заметил, что потерял тряпочку, которой был завязан пораненный палец, как вдруг почувствовал, что трава цепляется за ранку и палец начал сильно болеть. Атс пошел к маме, чтобы она еще раз перевязала ему палец, а то, чего доброго, опять пойдет кровь. Крови Атс боялся пуще всего, потому что отец однажды сказал, что если пошла кровь, значит, скоро будут видны кишки. А это уж не дай бог, тогда ведь и смерть не за горами. Умер же тот пестрый теленок, которому старая Криймик своими острыми рогами распорола брюхо. Теленок жил еще два дня, но не пил, не ел, только все хворал, а наутро помер. И хотя Атс уже знал, что ни на ноге, ни на руке кишки все равно не покажутся, ужас охватывал его сердце, когда он видел свою кровь.
— Если ты будешь так часто терять повязку, — выговаривала мама сыну, — я их не напасусь на тебя. Одну свою старую рубашку я уже разорвала на бинты, другая в запасе, а там мне уже и брать будет неоткуда.
— А у папы разве нет старых рубашек? — спросил мальчик.
— Сейчас нет, — ответила мама.
— И у меня тоже нет? — не успокаивался мальчик.
— Ты свои изнашиваешь до ниточки, нечего вокруг пальца повязать, — сказала мама.
— Так ты лучше сразу порви их на бинты, — посоветовал ей сын.
— А что же ты будешь носить? — спросила мама.
Этого Атс не знал, и разговор на том кончился. Но когда палец снова был забинтован и лоскуток даже обмотан вокруг лодыжки, чтобы не сползал с пальца, первой заботой мальчика было поскорее выяснить, где отец. А тот как в воду канул. Атс забежал в сарай, заглянул в амбар, зашел в хлев, забрался по стремянке к лазу, ведущему на сеновал, будто отец в своей воскресной одежде мог залезть туда, потом поспешил обратно в комнату, обежал двор и, нигде не найдя его, выбежал за ворота на дорогу. Но и там не нашел отца. Атс вернулся к маме, чтобы спросить у нее, куда же девался отец. Но мама знала не больше его. Она высказала предположение, что он, наверно, уже пошел в лавку, раз нигде его нет. Но ее ответ не успокоил Атса. Ему нужны были точные доказательства. Поэтому он снова выскочил за ворота и побежал по дороге в сторону лавки, пока не вышел из леса в поле, откуда было видно далеко-далеко, до самого горизонта. Но отца на дороге не было. Шли разные другие люди, но отца среди них он не видел. Грустный вернулся Атс домой. Он плелся опустив голову и глядя в землю, как вдруг услышал голос отца:
— Ты как сюда попал?
— Просто так, на опушку ходил, — ответил Атс. Ему вовсе не хотелось признаваться отцу, что он понапрасну гонялся за ним; но когда отец закрыл за собой калитку и теперь уже в самом деле зашагал к лавке, Атс не удержался и сказал: — Я провожу тебя.
— Нельзя тебе далеко ходить, мама будет искать, — возразил отец.
— А я далеко и не пойду, только до опушки леса, — сказал мальчик.
Отец промолчал, и Атс решил, что до опушки может идти вместе с ним. По когда они подошли к полям, отец проговорил:
— А теперь поворачивай назад, не то уйдешь слишком далеко.
Атс сделал вид, будто возвращается обратно, но на самом деле свернул с дороги и спрятался за густым кустом орешника, откуда хорошо было видно, как папа в своих тяжелых сапогах шагал по пыльному большаку. Атс мог бы простоять за кустом хоть до тех пор, пока отец не вернется из лавки, но скоро услышал голос мамы, звавшей его. Ничего не поделаешь, пришлось возвращаться домой, и он пошел прихрамывая, потому что вдруг почувствовал, как болит пораненный палец, как пульсирует в нем кровь, хотя до того Атс и думать забыл про этот палец. Он был убежден, что, если бы ему позволили идти вместе с отцом до самой лавки, палец так и не заболел бы, как будто его вовсе и не было. Теперь же идти было очень трудно, потому что ступать приходилось только на пятку.
— Где ты так долго был! — выговаривала ему мама. — Я боялась, как бы ты за отцом не увязался.
— Я же не могу бегать, у меня палец болит, — объяснил Атс. — Я проводил папу до поля, а обратно идти не мог.
— Зачем же ты уходишь со своей больной ногой так далеко, — сказала мама, — сидел бы лучше дома.
— Но нога ведь болит не так сильно, чтоб я совсем не мог ходить, — возразил Атс.
