Элинор Портер - Юность Поллианны
Поллианна улыбнулась и кивнула.
— Я знаю. Видимо, она не могла. Наверное, кому-то она нужнее. В санатории всегда кто-нибудь в ней нуждался. Конечно, нелегко, когда люди в тебе всё время нуждаются, правда? Ты не можешь распоряжаться собой. Хочется сделать что-нибудь своё, а в тебе нуждаются. Но всё равно, в этом тоже есть хорошая сторона, ведь очень приятно, когда в тебе нуждаются, правда?
Ответа не последовало, возможно, потому, что впервые в жизни миссис Кэрью подумала: есть ли кто-нибудь в мире, кто на самом деле в ней нуждается? «А на что мне это?» — сердито сказала она себе, дёрнулась, выпрямилась, а затем нахмурилась и посмотрела вниз на ребёнка, идущего рядом с ней.
Поллианна не видела её лица, она рассматривала толпу, мимо которой они проходили.
— Ой, как много народу! — воскликнула она. — Даже больше, чем когда я была тут в первый раз. Пока я не вижу никого из тех, прежних. Конечно, та женщина с ребёночком жила в Гонолулу, их не должно тут быть. Но Сюзи Смит жила прямо здесь, в Бостоне. Может быть, вы её знаете? Вы знаете Сюзи Смит?
— Нет, не знаю, — сухо ответила миссис Кэрью.
— Не знаете? Она очень хорошая и красивая, с чёрными кудрями, такими самыми, какие мне хочется иметь, когда я пойду на небо. Ну, ничего, я её найду, чтобы вы с ней познакомились. Ой, смотрите, какой красивый автомобиль! А мы на нём поедем? — спросила Поллианна, когда они подошли к лимузину, возле которого стоял ливрейный шофёр, широко раскрыв дверцу.
Тот постарался спрятать улыбку, но не смог. Однако миссис Кэрью ответила уставшим тоном, потому что для неё слово «ехать» значило только «передвигаться из одного надоедливого места в другое, такое же неприятное»:
— Да, поедем, — и, обращаясь к почтительному шофёру, добавила, — домой, Перкинс.
— Ох, неужели это ваш собственный? — воскликнула Поллианна. — Как хорошо! Значит, вы ужасно богатая… я хотела сказать, очень богатая, богаче, чем люди, у которых просто ковры в каждой комнате и по воскресеньям мороженое, как у одной дамы из «Женской помощи». Я раньше думала, что они богатые. Но теперь я знаю, что на самом деле богатые носят кольца с бриллиантами, у них прислуга, котиковая шуба, платья из шёлка и бархата на каждый день, и ещё автомобиль. А у вас это всё есть?
— Да-а… наверное, — отвечала с усмешкой миссис Кэрью.
— Тогда вы богатая, — глубокомысленно кивнула Поллианна. — У моей тёти Полли тоже это есть, только её автомобиль — лошадь. Знаете, я никогда не каталась… нет, одна машина меня сбила, и меня положили в неё, а когда вытащили, то, конечно, я ничего не знала и радоваться не могла. А с тех пор мне не приходилось кататься. Тётя Полли их не любит, а дядя Томас любит и даже хочет купить. Он сказал, ему нужен автомобиль для работы. Он доктор, вы знаете, и у всех других докторов уже есть автомобили. Не пойму, как они договорятся, тётя Полли всё ещё против. Она хочет, чтобы у дяди Томаса было всё, что он хочет, только она хочет, чтобы он хотел то, что она. Вы понимаете?
Миссис Кэрью неожиданно рассмеялась.
— Да, моя милая, кажется, понимаю, — ответила она с наигранной серьёзностью, но в глазах её прыгал смех, что было для неё совершенно необычно.
— Вот и хорошо, — удовлетворённо вздохнула Поллианна. — Я так и думала, что вы поймёте, хотя звучит это как-то запутанно. Тётя Полли говорит, что она совсем не против автомобиля, только лучше бы у других их не было, никто не мог бы на неё наехать. Ой, сколько домов! — неожиданно прервала она себя, оглядывая всё широко раскрытыми глазами. — Неужели они никогда не кончатся? Ну конечно, их должно быть очень много, чтобы вместить весь народ, который я видела на станции, кроме ещё вот этих, которые ходят по улицам. И конечно, где больше народу, там можно и больше узнать. Ух, я люблю людей! А вы?
— Люблю ли я людей?
— Да, просто людей. Ну, всяких, то есть всех.
— Знаешь, Поллианна, — ответила миссис Кэрью, нахмурив брови. — Я не могу сказать, что люблю.
Из глаз её исчезли весёлые огоньки, и она недоверчиво посмотрела на девочку. Про себя же она проговорила: «Теперь, после первой проповеди, я думаю, мой долг связаться с моей драгоценнейшей сестрой».
— Не любите? А я люблю, — вздохнула Поллианна. — Они все такие приятные и такие разные. А здесь особенно их так много. Вы даже не представляете, как я обрадовалась, когда приехала! Я знала, что буду рада в любом случае, потому что узнала, что вы — сестра мисс Уэзербай. Я люблю мисс Уэзербай, а значит, полюблю вас, потому что, конечно, вы такая же, даже если вы не двойняшки, как миссис Джонс и миссис Пек, а они не очень похожи, у одной бородавка. Но вы, наверное, не поняли, лучше я расскажу.
Так и случилось, что миссис Кэрью, которая настроилась против проповедей о любви к ближним, к величайшему своему удивлению обнаружила, что с большим вниманием слушает историю про бородавку, которая выросла на носу у одного из членов «Женской помощи».
К тому моменту, как история закончилась, лимузин свернул на Коммонуэлс-стрит, и Поллианна тут же разахалась при виде улицы и «садика, который идёт по самой середине». По её мнению он был «гораздо красивей всех этих узеньких улочек».
— Только я думаю, все хотят тут жить, — воскликнула она.
— Это невозможно, — ответила миссис Кэрью, приподнимая брови.
Поллианна решила, что она жалеет тех, кому не удалось жить на такой красивой улице, и поспешила исправить неловкость.
— Ну разумеется! — согласилась она. — Я не хотела сказать, что узкие улицы хуже, может быть, они даже лучше: можно радоваться, что не придётся далеко бежать, если вдруг надо сбегать через улицу, чтобы занять яиц или соды и…
Ох, вы живёте здесь?! — воскликнула она, так как автомобиль остановился перед внушительным домом. — Вы живёте здесь, миссис Кэрью?
— А что? — сказала та не без раздражения. — Конечно, живу.
— Ой, как вы рады, наверное! — воскликнула девочка, спрыгивая на тротуар и с любопытством оглядываясь. — Очень рады, правда?
Миссис Кэрью не ответила. Поджав губы и нахмурив брови, она вышла из лимузина.
Второй раз за эти пять минут Поллианна поспешила исправить ошибку.
— Конечно, я не имею в виду грешную, гордую радость! — воскликнула она, с тревогой заглядывая в лицо миссис Кэрью. — Может быть, вы подумали, что я её имела в виду, как тётя Полли раньше думала. Нет, нет! Я имею в виду такую радость, от которой хочется закричать, завопить, хлопнуть дверью, даже если это и неприлично, — закончила она, приплясывая на месте.
Шофёр, сдерживая смех, быстро повернулся к ним спиной и сделал вид, что занялся машиной. Миссис Кэрью, всё ещё поджав губы и нахмурив брови, молча направилась по широкой каменной лестнице.
— Пойдём, Поллианна, — отрывисто сказала она.
Пять дней спустя Делла получила письмо от сестры, которое с нетерпением вскрыла. Это было первое с тех пор, как Поллианна прибыла в Бостон.
«Дорогая сестра! — писала миссис Кэрью. — Ради Бога, почему ты хоть приблизительно не намекнула, чего ожидать от этого ребёнка, которого ты так настоятельно вручила мне? Я почти вне себя и просто не могу отослать её прочь. Трижды пробовала я это сделать, но всякий раз, прежде чем я успею раскрыть рот, она опережает меня. Эта девочка с восторгом говорит о том, как она чудесно проводит время, и как она рада быть здесь, и какая я добродетельная, позволяя ей жить со мной, пока её тётя Полли в Германии. Скажи на милость, как после таких слов я могу обернуться и сказать: «Хорошо, но езжай-ка ты домой»? А самая большая несуразность в том, что ей, видимо, никогда не приходило в голову, что она не нужна мне. Кажется, я не смогу ей об этом сказать.
Конечно, если она начнёт проповедовать, я немедленно отправлю её к тебе. Ты знаешь, я тебя предупреждала, что этого не потерплю. Раза два-три мне показалось, что она начинает, но она перескакивала на какую-нибудь смехотворную историю о своей «Женской помощи». И так всякий раз. В этом ей, конечно, повезло, если она собирается пробыть со мной дольше.
В самом деле, Делла, она просто невозможна. Прежде всего, она без ума от дома. В самый первый день она упросила меня открыть каждую комнату и не успокоилась до тех пор, пока все шторы не раздвинули, чтобы ей стали видны «все эти чудные вещи», которые, как она определила, даже лучше, чем у мистера Пендлтона. По всей вероятности, это кто-нибудь из Белдингсвилла. Во всяком случае, он не из «Женской помощи».
Потом, будто этого недостаточно, она заставила меня бегать с ней из комнаты в комнату, словно я гид или проводник. Она обнаружила белое атласное платье, которое я уже многие годы не надевала, и умолила меня надеть его. И представляешь, я его надела. Почему? Ума не приложу, только я в её руках совершенно беспомощна.
Но это ещё только начало. Затем она попросила меня показать ей всё, что у меня есть, и так неподдельно веселилась со своими историями про миссионерскую помощь, что мне пришлось смеяться, хотя я готова была расплакаться от сознания, какие жалкие вещи этот несчастный ребёнок должен был носить. Конечно же, платье повело к драгоценностям, и она наделала столько шуму из-за моих колец, когда я необдуманно открыла сейф! Знаешь, Делла, я подумала, что девочка сошла с ума. Она надела на меня все кольца, брошки, браслеты, ожерелья, какие только были, потом настояла, чтобы я приколола обе бриллиантовые диадемы (выяснив, что это за «штучки»). И вот, я сидела, обвешанная жемчугом, бриллиантами и изумрудами, словно богиня в индийском храме, а этот бесподобный ребёнок начал танцевать вокруг меня, хлопая в ладоши и распевая: «Ой, как хорошо! Ой, как прекрасно! Я бы вас подвесила на веревочку возле окна, получилась бы замечательная призма!»
