Александр Аронов - Цирк приехал!
— Корчить рожи могу. И ушами двигать.
— Ну, ну…
Борька вышел на середину конюшни, снял с лица прилипшие сухие травинки, тряхнул головой и, немного пошевелив ушами, скосил глаза к курносому, веснушчатому носу.
Дрессировщик даже не улыбнулся. Он с сожалением смотрел на Борьку.
— Ещё по-петушиному могу… — сказал Борька упавшим голосом.
Он чувствовал, что все рушится. Дрессировщик молча крутил в руках плетеную косичку из суровых ниток. Борька покраснел со стыда, но все же кукарекнул. Два раза.
— Спасибо, — сказал дрессировщик, — не подойдет, брат…
Борька и сам понимал, что провалился.
— Ну, до свиданья… — сказал он со вздохом.
— Будь здоров, Рыжик! Не унывай!
— Грач, ко мне! — позвал Борька.
Птица вылетела из ящика и уселась Борьке на плечо.
Не глядя на дрессировщика, он, понурившись, направился к воротам конюшни. — Стой, Рыжик!
Борька остановился.
— Что это за птица у тебя? Дрессированная?
— Не знаю… Может, и дрессированная…
Борька рассказал про то, как грач птенцом попал к ним в дом, как не любит грача мачеха, как Борька решил познакомить птицу с говорящими собачками. Дрессировщик слушал очень внимательно, теребя плетеную косичку.
— Насчет Шарика твой отец прав. Это артист за собаку разговаривал. Только не животом, а ртом. А что до грача, то его действительно можно научить разговаривать, как нашего попугая.
— Как его научишь?
— А как ты его научил садиться на плечо?
— Кормил на плече. Ласкал. Вот он и привык.
— Так же будешь учить и разговаривать. Начни с какого-нибудь слова, в котором есть буква «р»: грач, врач, вор… Повторяй и повторяй, когда кормишь. Понял?
Борька кивнул.
У меня тут сахар остался, — вспомнил он. — Можно его Малахиту дать?
— Можно, конечно. А как же говорящие собачки? — улыбнулся дрессировщик.
— А ну их!
Часы на далекой башне ударили четыре раза. Борька начал прощаться.
— Заходи завтра. Вернее, сегодня. Я тебя с сыновьями познакомлю. Они тебя кой-чему научат, — сказал дрессировщик, выведя Борьку за калитку.
— Правда, можно? — загорелся Борька.
— Конечно, Рыжик! А сейчас иди, а то дома волноваться будут.
— Не будут! Они ещё, наверное, не проснулись. Борька пустился бежать, но на углу обернулся.
Дрессировщик смотрел ему вслед. Борька вернулся назад.
— А что за телефон шестнадцать сорок?
— Телефон ЦУГЦа. Центрального управления государственных цирков. Мы часто с Москвой из конторы разговариваем. А клетка с попугаем иногда в конторе стоит. Вот он и научился. Понял теперь?
— Понял! И сильно вас там эксплуатируют, да?
— Почему сильно эксплуатируют? — расхохотался дрессировщик. — С чего ты взял?
— Попугай отдел эксплуатации вызывал…
— Ну и чудак ты человек, Рыжик! В этом отделе занимаются ремонтом цирков. Эксплуатацией цирковых зданий. Ну, к примеру: прохудилась у нас крыша, мы звоним в отдел эксплуатации, нам присылают новую. Или брезент для ремонта. Или веревки с тросами. В частных цирках артистов эксплуатируют, верно, а у нас — нет! Да тебя как зовут-то?
— Борькой.
— А меня Иваном Абрамовичем.
— А почему у вас все лошади некованые?
— В цирке лошадей не куют.
— А зачем вы, Иван Абрамович, хвост из ниток в косичку заплели и к хлысту привязали?
— Это не хлыст называется, а шамбарьер. Без косички он не будет щелкать. В ней весь секрет. Гляди!
И дрессировщик несколько раз оглушительно громко щелкнул шамбарьером.
— Можно попробовать? — попросил Борька.
— Не сумеешь. Глаз себе выбьешь. Щелкать шамбарьером — большое искусство. Понял? А теперь беги.
— До свиданья! — сказал Борька и помчался, поеживаясь от раннего холодка.
…С этого дня Борька стал пропадать в цирке, бывал там и днем, и на представлениях. Он познакомился со всеми артистами и очень подружился с акробатами Андроном и Никитой. Они действительно многому научили его. Толстый клоун Коко, которого на самом деле звали! Николаем Александровичем, подарил Борьке в знак дружбы пищик, изготовленный в его присутствии. Это были самые счастливые дни в Борькиной жизни…
Цирк уехал. Борька часто допоздна бродил по опустевшим аллеям городского сада. Ничто, кроме обрывка афиши на покосившейся круглой тумбе, не напоминало о том, что совсем недавно здесь было волшебство, играла музыка. Ветер немилосердно трепал и рвал афишу, кружил по саду пожелтевшие листья, свистел в голых верхушках деревьев…
Прощайте, Иван Абрамович! Прощайте, Андрон и Никита! Прощайте, Николай Александрович…
В день разлуки дрессировщик утешал Борьку:
— Не грусти, Рыжик. Цирк ещё вернется.
Шло время, а цирк не возвращался… И в этом году его нет. Но Борька упорно ходил к городскому саду. Он ждал.
Поэтому и сегодня Борька уселся не возле гостиницы «Централь», как приказала мачеха, а на ступеньках старой китайской прачечной под облупившейся вывеской с нарисованными на ней двумя крахмальными воротничками и манишкой.
Напротив городского сада…
Глава вторая
ДЕЛА ЗЕМНЫЕ И НЕБЕСНЫЕ
Где-то далеко громыхнул гром. Борька перекрестился. Ну и лето выдалось: дождь за дождем! Не помнит Борька здесь, в Сибири, такого странного лета: то дождь, то жара. Неужели и осень такая жаркая и дождливая будет? Ведь первое сентября не за горами.
Первое сентября — день святого угодника чудотворца Симеона Столпника Летопроводца. Его Летопроводцем и зовут потому, что он лето провожает. Не забыть бы в этот день помолиться ему как следует. И свечку поставить потолще…
Симеон Столпник — любимый Борькин святой. Его мощи нетленные лежат в церкви, где Сергей Михайлович работает старостой, в позолоченной гробнице — раке. Лежат нетленными! Это значит, что как Симеона Столпника после смерти положили в гроб ещё давным-давно, так он и не истлел до тысяча девятьсот двадцать седьмого года, сохранился в целости.
Про святого Борька знает все-все. Ему и мать покойная рассказывала про Столпника, и мачеха, и Сергей Михайлович. И книжка замечательная есть у Борьки: «Житие преподобного Симеона Столпника и матери его преподобной Марфы». Он её ничуть не меньше любит, чем стеклышко-лупу, которым можно выжигать по дереву. Дороже этой книжки, правда, пищик, который подарил клоун Коко.
Любого верующего про Симеона Столпника спроси, его все знают. Изо всех святых святой! Какую жизнь прожил! Происходил, как и Борька, из бедной семьи сапожника. Постригся в монахи с детства. Стал первым из всех. Те постились только до вечера, а он вообще ел раз в неделю. И хоть бы что!
А что учудил в монастыре с веревкой от бадьи! Пропала веревка от колодца. Ну, пропала и пропала, бог с ней. Так и не нашли бы её, если бы не Симеон… Монахи стали настоятелю монастыря фискалить на Симеона за то, что он дурно пахнет. Настоятель начал допрашивать Симеона: «Почему, мол, ты так воняешь? Что с тобой?» Ничего не ответил Симеон. Настоятель приказал ему раздеться. Скинул божий угодник подрясник, и все увидели, что он украденной веревкой перепоясался, и до того туго, что она врезалась в тело до самых костей. Тело начало гнить. Настоятель разозлился, поругался с Симеоном, тот наплевал на монастырь и ушел себе в горы. А там отыскал подходящую яму с гадюками да и поселился в ней. Вот характер! Прожил в яме с гадюками четыре года и три месяца.
А потом придумал такое, до чего не додумался ни один из святых в мире. Врыл в пустыне столб (по-церковному «столп»), высокий-превысокий. Взял, чудак, да и залез на него, чтобы быть поближе к богу. Восемьдесят лет простоял на своем столпе. Ни разу не спустился. Стоял и в дождь, и в снег. Бородищею оброс до пояса. Так и помер на своем столпе во время молитвы. За это его и прозвали Столпником.
А три года из восьмидесяти простоял вообще на одной ножке. И все из-за кого? Из-за дьявола-искусителя. Притворился дьявол ангелом, возьми да и прокатись по небу на огненной колеснице вокруг Симеона! Мало того, разыграл ещё старика: «Айда, говорит, со мной на небо, бог тебя за твою жизнь праведную видеть хочет, к себе в рай приглашает. Я тебя враз домчу, как на извозчике». Поверил бедняга преподобный, задрал правую ногу, чтобы сесть в колесницу, да вовремя спохватился. «А вдруг, — думает, — это не ангел вовсе? Вдруг это меня искушает сам чёрт?» Перекрестился — видение и исчезло. Вот и решил Столпник за такой грех наказать свою правую ногу! Одно слово — сила воли.
А как молился на своем столпе! Один дяденька насчитал тысячу двести сорок четыре поклона, устал, сбился, бросил считать, богоносный отец все кланялся да кланялся… Недаром и мощи его нетленные до сих пор делают чудо за чудом. Исцеляют больных, калек. Достаточно нужную молитву-заклинание произнести, как мощи начинают источать силу, да такую, что и ото всех болезней вылечит, и от врагов избавит. Не всех, конечно, а кого бог сочтет достойным. Самых безгрешных, самых верующих. Борька знает точно. Своими глазами видел одно чудесное исцеление. Запомнил на всю жизнь…
