Валентина Осеева - Васёк Трубачёв и его товарищи
Глава 12
ТРЕВОГА
Мутный свет луны освещает спящий лагерь.
Теснее сдвинулись дубы, робко проглядывают между ними берёзы, утонули в густой траве белые домики-палатки. Пахнет речной водой и водорослями, запах мяты смешивается с запахом хвои. С болота доносится дружный хор лягушек.
Митя стоит на площадке и, закинув голову, смотрит на плывущие по небу разорванные облака, на скользящие тени самолётов: ухо его пытается уловить малейшие оттенки тихого, воющего гудения моторов. Изредка далёкий, глухой удар потрясает землю. Митя встревожен. Он обходит палатки, прислушивается к сонному дыханию ребят и снова смотрит на небо.
Васёк Трубачёв не спит. Приоткрыв край палатки, он следит за каждым движением вожатого. Он видит, как Митя смотрит на небо, потом опускает голову, трёт ладонью затылок и снова смотрит. Видит Митино лицо, крепко сжатые губы, нахмуренные брови.
Васёк боится выйти и окликнуть Митю. Но ему необходимо сказать, что он тоже видел свастику. Может быть, Митя не поверил ребятам и потому велел всем поскорее ложиться, чтобы не болтали зря? А может, поверил и потому остался дежурить сам?
Трубачёв подтягивает трусики и тихонько вылезает из палатки. Ночная сырость охватывает его плечи.
Митя молча смотрит на Трубачёва; так же молча они усаживаются вдвоём на широкий мохнатый пень. Митя прикрывает Васька полой своей куртки и улыбается ему дружеской, ободряющей улыбкой.
— Я видел свастику, — шёпотом говорит Васёк.
Митя кивает головой:
— Я тоже видел.
Над лесом снова ползёт протяжный, ноющий звук. Палатка тихо шевелится — из-под неё высовывается Мазин и быстро прячется обратно.
Васёк вскакивает и карабкается на высокую сосну; смолистые чешуйки прилипают к его коленкам. Потом он соскакивает на землю, показывает рукой куда-то за реку, за лес и торопливо объясняет:
— Там свет… Далеко-далеко, а видно…
— Это в стороне Житомира, — определяет Митя. — Утром надо разведку послать на шоссе.
— Пошли меня!
— Ты нужен в лагере. Все должны быть на своих местах. Никакой тревоги не поднимать. Пошлём Мазина и Русакова — они всё разузнают, — спокойно говорит Митя и смотрит на часы: — Ложись спать, Трубачёв!
— А ты?
— А я дежурный.
— Ладно тебе… Вдвоём подежурим, — прячась под его куртку, говорит Васёк.
Они молча смотрят в глаза друг другу. Доверчивые глаза Васька кажутся Мите такими близкими и родными, он чувствует рядом младшего брата, надёжного товарища, который делит с ним вместе тревоги этой ночи. Он крепко прижимает к себе вихрастую голову Трубачёва и тихо, душевно говорит:
— У каждого человека, Васёк, есть мечта заветная. Вот когда мне не спится, например, я сейчас же начинаю мечтать. То будто я где-то в тайге очутился… И вот мы с ребятами…
— С нами? — быстро спрашивает Васёк.
— Да нет, не с вами… С комсомольцами… Залезли в эту глухую тайгу и давай своими силами там новый город строить… Может, и небольшой, конечно, но особенный. У меня даже рисунок есть, я тебе покажу когда-нибудь… Ты что на меня так смотришь?
— Да просто… — отвечает Васёк, крепче прижимаясь к старшему товарищу. — Рассказывай, Митя…
Назойливое гудение прерывает разговор. Митя встаёт, снова смотрит на небо и жёстко говорит:
— Но если, Трубачёв, мне придётся драться, то я буду драться до конца, до победы! И нет такого врага, которого мы бы не победили! Потому что каждый из нас, Васёк, будет защищать свою Родину, как родную мать…
Молча и торжественно слушают эти слова влажная земля и чёрный застывший лес.
* * *На рассвете в молочном тумане, сквозь заросли дикой малины, кучи хвороста и поваленные деревья пробирались Мазин и Русаков, посланные в разведку.
— Руководствуйтесь компасом, — напомнил им Митя.
У Мазина и Русакова были ещё и свои приметы: кривая берёза, поваленный дуб, пучок увядших колокольчиков, засунутых в дупло дерева. Привычка оставлять на пути заметки уже давно выработалась у обоих, и теперь они шли безошибочно по собственному следу. Разговаривать было некогда. Задание ответственное: выяснить, в чём дело и, не задерживаясь, вернуться в лагерь.
Петька молча указывал на берёзу, на дуб, на сложенные накрест ветки. Мазин кивал головой и отрывисто командовал:
— Влево!.. Вправо!.. Вперёд!..
Лес поредел. В дорожных знаках уже не было нужды. Мальчики шли по слуху. Шоссе приближалось; оттуда слышался скрип телег, доносились гудки и мычание коров. Высокий мальчишеский голос не то пел, не то кричал что-то.
Мазин прислушался и, дёрнув Петьку за рукав, бросился вперёд. Запыхавшись, они выскочили на шоссе и огляделись. По дороге понуро и неохотно шагало колхозное стадо. Телята разбегались по сторонам, подростки звонко щёлкали бичами, старики сурово покрикивали на скотину. Хрюкали свиньи. Встревоженно мычали коровы.
С той стороны шоссе, в поле, молча и сосредоточенно работали люди, убирая хлеб. Тарахтел комбайн, мелькали разноцветные платки, выезжали на шоссе машины с тугими мешками. Люди останавливались, пропускали машины вперёд.
Петька облизнул языком сухие губы и бросился наперерез высокому седому старику:
— Дедушка, куда это вы?
Старик глянул на него мутными от бессонницы глазами и неохотно сказал:
— Скот угоняем…
Петька растерянно оглянулся на Мазина. Мазин, обведя глазами шоссе, бросился к хлопцу, который с трудом тянул за верёвку бычка. Бычок упирался, подняв коричневую морду с чёрными бугорками рогов; он жалобно мычал, призывая на помощь мать.
— Та иди, бисова душа! Иди, щоб ты здох! — покраснев от натуги, кричал на него мальчишка.
Мазин схватил за верёвку.
— Стой! Не тащи его!.. Куда вы идёте?
Хлопец вытер рукавом пот.
— А ты що, з неба звалился? — сердито спросил он. — Война! Понял? Война! Немцы границу переступили…
— Немцы?.. Границу?..
Мазин выпустил из рук верёвку и круто повернулся к Петьке:
— Пошли!
Но они не пошли, а побежали, задыхаясь и обгоняя друг друга.
Страшное, незнакомое слово «война» заставляло их мчаться, не разбирая дороги, к Мите, к товарищам со спешным, тревожным донесением. Ветки хлестали мальчиков по лицу, сучья царапали ноги. В овраге Петька споткнулся и боком свалился в кустарник. Мазин схватил его за плечо:
— Вставай! Война! Понимаешь? Война!
Петька, хромая, выбрался из кустарника и, стараясь не отставать от Мазина, говорил на бегу:
— Мы им пропишем, Мазин! Мы им такого зададим, что они сроду к нам больше не сунутся! Мы… Мазин…
Но Мазин не слушал его. Он бежал, раздвигая головой и локтями кусты, поглядывая на зажатый в руке компас. Брови его были нахмурены, глаза остро блестели. А Петька, прихрамывая, торопился за ним и без умолку говорил про тяжёлые и дальнобойные орудия и про Красную Армию, которая так даст врагам… так даст, что своих не узнают!
Потом Петька совсем выбился из сил и замолчал…
Они выбежали к палаткам вместе. Мазин бросился к баку, зачерпнул кружкой воду и стал жадно пить. Потом сунул кружку Петьке, посмотрел на встревоженные лица ребят, подошёл к Мите и коротко сказал:
— Война!
Глава 13
СТАРЫЕ ТОВАРИЩИ
Расставшись с ребятами, Сергей Николаевич двинулся на пасеку. Бескрайнее поле сливалось с синим горизонтом. Усталая лошадь шла шагом; однообразный скрип колёс и тишина навевали спокойные мысли. Николай Григорьевич молчал.
Сергею Николаевичу тоже не хотелось говорить. Им овладели смутные воспоминания об этих местах. Вспоминалось раннее детство. Вспоминалась мать — высокая, чернобровая, строгая. Вспоминалась сестра, с которой он расстался, когда она вышла замуж и ушла на хутор к своему «чоловику». Он был ещё совсем маленьким и всё цеплялся за неё, когда она уходила, и оба они плакали. Тогда у неё были горячие мокрые щёки, на груди звенело много бус, с подвенечного венка спускались цветные ленты…
С тех пор прошли годы. Вместе с отцом и матерью он уехал в маленький городок под Москвой. Там он рос и учился, постепенно забывая и эти места и слёзы сестры. Они редко писали друг другу, а после смерти матери их переписка и совсем оборвалась, и только в последнее время сестра стала настойчиво требовать, чтоб брат привёз ей отца.
«Тут всё ему родное, он оживёт от нашего солнышка, и я за ним похожу, как за маленьким…»
Лошадь стала. Хлопец соскочил с телеги, достал торбу с овсом.
— Далеко ещё? — спросил Сергей Николаевич.
— Порядком будет. Большой крюк сделали. Назад вертаемся. К вечеру доедем, — успокоил хлопец, присаживаясь на край дороги.
Николай Григорьевич дремал, лёжа на телеге. Покормив лошадь, отправились дальше. Солнце садилось.
Лес быстро темнел. Дорога свернула на свежескошенный луг; остро запахло увядающими цветами и травами.
