Ольга Русанова - Сестры
Вот они, ее подруги, весь пятый «В»!
— Женя, как ты поздно!
— Ты же чуть не опоздала!
А староста Валя Афанасьева крикнула на весь класс:
— Женя, ты почему вчера не пришла? Болела?
— Что ты! Я никогда не болею!
И нарочно громко, чтобы ее услышали все девочки из детского дома, чтобы они не догадались, как ей вчера было тяжело и плохо, как она весь день себе места не находила, Женя сказала:
— Я вчера веселилась. — Она стала складывать учебники в парту. — Я пела, играла на рояле, каталась с горы в Доме пионеров… — И запнулась, покраснела.
Про гору — это у нее вырвалось нечаянно, она и сама не заметила, как это вышло. Она ведь только Гале Платоновой, только своим девочкам хотела показать, что никакая она не «наказанная», не «разнесчастная». И теперь ей стало неловко. Но слово не воробей, вылетит — не поймаешь!
— Ты каталась с горы? Какая ты счастливая! — подбежала к ней Вера Красикова. — Что было в Доме пионеров?
— Там, говорят, Гулливер! — подхватила Света. Икрамова.
Девочки окружили Женю, и ей пришлось рассказать, что было на катке.
— Гулливер выше дома… — Женя наморщила лоб, припоминая, что еще было на снимке в «Пионерской правде», — а кругом фонарики цветные, ветки всякие и вообще… — Она замолчала — почувствовала, что на нее пристально смотрит Галя Платонова.
Тут вошла классная руководительница и объявила, что сегодня арифметики не будет: Надежда Викторовна захворала, у нее грипп. А сейчас…
Что будет сейчас, все и так поняли. В класс вошла. Нина Андреевна и весело поздоровалась:
— Добрый день, девочки!
Она открыла журнал и стала отмечать отсутствующих.
— Женя Максимова, а почему ты вчера не была? Грипп? — ласково говорила Нина Андреевна.
Вчера Галя Платонова, чтобы выгородить подругу, сказала: «Максимова не совсем хорошо себя чувствует».
— Да, уж этот грипп, уж такая это болезнь… — Карелина продолжала писать, — не поймешь, то ли ты болен, то ли ты здоров… А температура как у тебя, нормальная?
Девочки заулыбались.
— Нор…нормальная, — ответила Женя заплетающимся языком.
— Нормальная? — участливо переспросила Нина Андреевна. — А при нормальной опаснее всего. Это гнилой грипп, он дает тяжелые осложнения. — Карелина кончила записывать и закрыла журнал. — И ты зря пришла в школу. Когда температура нормальная, организм, значит, не борется.
Женя окончательно растерялась:
— Нет, Нина Андреевна, что вы… Он ничего… он борется… — пролепетала Женя, сама не понимая, что говорит.
Сказать неправду, да еще Нине Андреевне, к которой она так привязалась! Женя целых два месяца ходила к ней на дом заниматься. И они не только грамматику проходили — они вместе читали Толстого, Тургенева, Пушкина. А сколько раз они вместе писали Наташе в Арктику, дяде Саше на Дальний Восток!.. И сейчас Женя даже побледнела от огорчения, вид у нее стал такой, словно она и впрямь больна. Учительница подошла к ней, потрепала ее короткие тугие косички:
— Дома-то, наверно, скучно было одной? Вот и пришла. Так, что ли?
Нина Андреевна говорила ласково, с таким сочувствием, что Женя позабыла обо всем.
— Ужасно было скучно! — вырвалось у нее. — Так скучно!..
Девочки в недоумении переглядывались, улыбались. Галя Платонова прикрыла лицо рукой. Позади раздался сдавленный смех. Застенчивая, обычно молчаливая Света Икрамова зажала себе рот обеими руками и валилась на парту.
— Икрамова, почему тебе весело? — строго спросила Нина Андреевна.
— Простите, я нечаянно… я просто… — Губы и щеки Светы вздрагивали, она еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
Учительница подошла к ней. Класс замер.
— Итак, я жду. Объясни.
Света посмотрела на Женю, которая стояла с виновато опущенной головой. Нет, она не хотела выдавать подругу, у которой организм ни с того ни с сего борется! И Света невольно залилась громким, заразительным смехом. Девочки не выдержали. Смех прокатился по всем партам.
— Икрамова, что с тобой? Если не можешь успокоиться, выйди из класса!
Женя хотела броситься к Свете, крикнуть: «Нина Андреевна, Икрамова тут ни при чем! Это все из-за меня!» Но ведь тогда она должна рассказать все — и даже про то, как ее обидели. А это значит пойти против всего дома… И, не зная, как же поступить, она растерянно смотрела то на учительницу, то на Свету.
Вера Красикова вскочила:
— Нина Андреевна, Икрамова не виновата, это все Женя Максимова! Почему она молчит? Она ведь не болеет, она вчера с горы каталась в Доме пионеров! — Вера тряхнула своими густыми рыжими волосами.
Девочки зашумели. И Свету Икрамову и Женю Максимову все любили. Правда, сейчас Женя странная какая-то, прямо не узнать…
— Тише! — остановила их учительница и вернулась к своему столу.
Теперь ясно, почему так странно жмется Женя, почему так расшумелись девочки. Нина Андреевна, по привычке, взялась обеими руками за спинку стула:
— Максимова, а ты урок выучила?
У Жени на душе стало легче.
— Да, Нина Андреевна, выучила. — Она посмотрела учительнице прямо в глаза.
Лицо Карелиной смягчилось.
— Прочитай стихи и расскажи, что общего между косарем и Герасимом, почему косарю радостно работать.
Стихи? Женя с удивлением озиралась по сторонам. И вдруг вспомнила: да, заданы стихи! Ведь еще там, в столовой, Аля говорила про какие-то стихи. Но почему же в ее тетради про стихи ничего не сказано? И Женя поняла, что в спешке, волнуясь, она толком не разобралась в Алиной записи.
— Нина Андреевна, я… я бы выучила, только я забыла… Если бы я знала, что задано… — путалась Женя.
Нина Андреевна с недоумением посмотрела на Женю, на ее соседку Галю Платонову:
— Как это может быть? А подруги твои, что же, ничего не объяснили?
Женя молчала.
Учительница задумчиво посмотрела в окно, разрисованное инеем. И Женя догадалась, что она не сердится. Нет, она очень огорчена.
Наконец Нина Андреевна повернулась к классу, взяла перо, и Женя, сидевшая у самого стола, увидела, как в журнале против ее фамилии появилась зловредная, изогнувшаяся, как змея с острым жалом, синяя двойка.
По классу пронесся шопот.
А Карелина сказала:
— Я не буду выяснять, кого Женя обманула: меня — свою учительницу, вас — своих подруг или самое себя. Это одинаково стыдно. — Она положила перо на стол. — Вы, конечно, удивляетесь: я ведь очень ценю Максимову. Но именно потому-то я сегодня к ней так строга. Тут снисхождение на пользу не пойдет!
Женя понурилась. Ее мучило, что она не может прямо и открыто сказать всю правду. Обманула!.. А ведь она никого не хотела обманывать. «И вот до чего дошла — двойки стала получать! — горько думала Женя. — Теперь и Маринке даже ответить нельзя. Она про пятерки пишет, а я ей что же…»
Нина Андреевна, словно нарочно, стала вызывать девочек из детского дома. Аля без запинки прочитала:
— «Косарь», стихотворение Кольцова.
…Что работаю —
Все мне спорится!
……..
Раззудись, плечо!
Размахнись, рука!
Галя Платонова объяснила:
— Гарасим был крепостной, а косарь — нет. И косарю радостно трудиться, потому что он свободен. Труд дает радость человеку, особенно если он полезен для народа.
Раздался звонок, урок кончился.
Женя молча вышла из класса. Возле учительской ее остановила Карелина:
— Женя, ты зайди после обеда ко мне домой — потолкуем. И у меня там для тебя письмо есть.
Женя тихо ответила:
— Хорошо, я приду.
…Первый раз Женя возвращалась из школы одна. Дома, чтобы не встретиться с девочками, она пошла не в столовую, а в рабочую комнату, которая в это время обычно пустовала. На батарее, похожей на огромную гармошку, сидел кот. Вытягивая шею, он стал тереться головой о Женину руку.
— Котофеич!
Женя взяла его на руки и стала гладить, прижимаясь лицом к пушистой, мягкой шерсти.
А Котофеич блаженно мурлыкал и поводил белыми усами.
— Теперь мы с тобой, Котофеич, целыми днями будем дома сидеть! Не пойду я в школу, никуда я не пойду!
Глава пятнадцатая. «Вся рота не в ногу, один я в ногу!»
— Женя, а ведь после обеда полагается отдыхать, — как ни в чем не бывало сказала Тамара Петровна, заходя в рабочую комнату. — Почему ты не спишь?
Отдыхать! Да это же значит идти в спальню, показаться девочкам после сегодняшней отметки! Тамара Петровна, видно, еще ничего не знает, потому и говорит… И Женя еще больше насупилась:
— Не пойду я, Тамара Петровна!
Женю было не узнать, она стала опять такая хмурая, как в первые дни, когда приехала в детский дом.
— Вот уж это совсем не годится, — с мягким укором проговорила Тамара Петровна. — Иди, иди отдохни!
